Много лет наблюдая за тем, как Джейк ищет камни и людей, Джо был совершенно уверен, что тот обладает неким шестым чувством. Значит, Джейк наверняка знал, когда и куда уехала Сэмми.

Сидя напротив Джейка в комнате для свиданий, Джо смотрел на его разбитые, распухшие руки, стараясь не думать о том, как Джейк бессильно колотит кулаками в бетонную стену камеры.

— Я не знаю, откуда она мне звонила. Она сказала, что, как только они с Шарлоттой обоснуются, она даст знать твоему адвокату. Она боится, что Александра опять вцепится в них мертвой хваткой, а здесь некому будет их защитить. Я не знаю, почему она так решила.

Джейк большими тоскливыми глазами посмотрел в глаза Джо.

— Я велел ей уехать. Сказал, что больше не люблю ее.

— Но это неправда.

— Зато теперь она в безопасности. Я знаю, что и ты, и Бен Дрейфус — вы умеете хранить тайны, и Александра не узнает, где она.

— Она еще сказала, что будет присылать Дрейфусу деньги и письма для тебя.

— Мне не нужны ее письма. Я расстался с ней навсегда.

— Ты хочешь разбить ей сердце? Когда-нибудь же ты отсюда выйдешь. Она будет ждать. Неважно, сколько времени. Эта девочка будет ждать тебя, как ждала всю жизнь.

— Это опасно.

Все это было настолько странно, что Джо замолчал. Похоже, Джейк сходит с ума. До него не достучишься.

Десять лет. И ему не нужно от нее ничего, кроме рубина.

Саманта заплакала — от отчаяния, от бессилия, чего не позволяла себе, когда он был в тюрьме. Что толку от слез? Но она так придирчиво выбирала этот роскошный отель, с такой гордостью оплачивала немаленький счет за него, так трепетно раскладывала письма, и фотографии и свои гобелены — чтобы он увидел, что она жила только ожиданием. И все это зря.

Хватит всхлипывать. С мрачной решимостью, которая спасала ее все эти десять лет, Сэмми насухо вытерла глаза.

Десять лет. Этот мучительный отрезок жизни наложил отпечаток и на нее, и на Джейка. Достаточно взглянуть на себя в зеркало. Для Джейка они тоже не прошли бесследно, она особенно остро осознала это сегодня. Ей двадцать девять, ему тридцать три. Казалось бы, они еще молоды, но в глазах — одиночество и заброшенность. Она жалела его, жалела себя — но это ничего не решает.

Непонятно было, что он чувствует, слыша ее плач. Он смотрел на нее все так же мрачно, угрюмо и затравленно — словно бы все время помня о том, что любовь к ней погубила и его семью, и его самого. Саманта заставила себя говорить спокойно.

— Я не могу изменить того, что с тобой уже произошло. Но всю оставшуюся жизнь я хочу посвятить тому, чтобы ты убедился: тебе есть зачем возвращаться домой.

Джейку мучительно хотелось сказать, что больше всего на свете он боялся того, что Саманта вернется домой, пока он еще в тюрьме, и что Александра найдет ее и разлучит с ним.

«Я люблю тебя навсегда», — мысленно говорил он ей. Но стоит сделать один неверный шаг, стоит хоть раз обнять ее, как он сразу позабудет обо всем на свете. И тогда Зло снова окажется у них за спиной и завершит свое черное дело.

Он не хотел, чтобы она знала правду. Он один будет нести этот крест — ради их будущего, — но сначала он должен разобраться с прошлым.

Желание забыть весь мир в объятиях этой стройной, прелестной женщины, которая ждала его, как никакая другая не смогла бы, было острым до боли, так что он едва мог дышать. Но Джейк научился не обращать внимания на боль. Он научился прятать ее под маской спокойной ярости. Самые крутые негодяи в тюрьме боялись его — им казалось, что это дьявольское спокойствие таит в себе неведомую, а потому особенно грозную опасность.

— Ты добилась своего, — тихо сказал он. — Я здесь. Эти сквозь зубы произнесенные слова были для нее как пощечина. Она вглядывалась в его лицо, ища образ человека, которого любила и продолжает любить и который — хотелось ей верить — любит ее, но видела чужие черты — Морщины около рта и вокруг глаз, плечи, обросшие мощными мышцами. И от всего его облика веяло духом непреодолимого угрюмого одиночества.

— В Калифорнии я много зарабатывала; я регулярно платила все налоги за Коув, Шарлотта закончила колледж и теперь учится в самой престижной школе поваров в Лос-Анджелесе. Эти десять лет показали, что я много чего могу. И тебе уже не нужно защищать меня и бороться с моими врагами. Я не приношу несчастья, теперь я это знаю точно. Я сохранила твой дом, я сберегла твой рубин.

Он смотрел все так же угрюмо, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Отдай мне его. Больше мне от тебя ничего не нужно, — наконец сказал он.

— Нет. Не отдам, пока ты не придешь в себя.

— Я в долгу перед тобой — за то, что ты сохранила все, что для меня дорого. Я верну долг. А сейчас я хочу домой. В Коув.

— Он здесь? А где он? А где Сэмми? — театральным шепотом спросила Шарлотта, вылезая из машины и мрачно оглядываясь. На террасе, надвинув на лоб бейсбольную шапочку, сидел Бен. При виде Бена Шарлотта почему-то всегда начинала злиться. Не понимая, в чем дело, злилась еще больше. За последние десять лет она видела его всего несколько раз, но с каждой встречей этот человек все прочнее входил в ее сознание. Слава богу, больше он уже не относится к ней как к ребенку, но теперь стало еще хуже. Кажется, что буквально все в ней вызывает град его критических замечаний.

— Успокойся, — ответил он. — Не хватало нам здесь только твоей задорной скороговорки. — Голос у него был певучий, мягкий, как хорошее виски бурбон. Говорил он, чуть растягивая слова, — произношение, типичное для старинных семейств равнинной части Каролины. — Ты же клялась и божилась, что останешься в Калифорнии, чтобы не отравлять воссоединения Джейка с Сэмми своими циничными выпадами.

Прислонившись спиной к столбику веранды, он сидел, лениво сложив руки и вытянув короткие ноги в брюках цвета хаки и начищенных ботинках, — эдакий щеголь-бездельник. Белая рубашка расстегнута на груди, открывая поросль седеющих темных волос и крошечную золотую звезду Давида на тонкой золотой цепочке. «Так бы и придушила собственными руками», — тяжело вздохнула Шарлотта.

В своем розовом сарафанчике с таким вырезом, что он глаз не мог оторвать от ложбинки между грудями, она остановилась на ступеньках террасы и с вызовом уперла руки в бока.

— Воссоединение, значит? — с отвращением повторила она. — Хорошенькое воссоединение, если и через десять лет он только и может, что обрушить на мою сестру новые обвинения и новое горе. Я утром звонила Сэмми в гостиницу. Ее было страшно слушать. А когда я поняла, что он не позволил ей даже привезти себя домой, я купила билет на самолет до Эшвилла. — Шарлотта обвиняюще указала на Бена пальцем. — Его привез сюда ты, а моя сестра должна была ехать вслед за вами в своей машине, мистер сводник. Черт возьми, когда же ты наконец подобьешь баланс, выставишь окончательный счет и исчезнешь из нашей жизни?

Бен задрал козырек своей бейсбольной шапочки и сердито посмотрел на Шарлотту. Его лицо стало очень серьезным.

— Как бы вдолбить тебе это в голову, повар Райдер? Я друг, понимаешь? Я хочу помочь двум людям, которыми восхищаюсь и о которых забочусь. Людям, которым предстоит преодолеть последствия чертовски долгой разлуки, и никто не обещал, что это будет просто. Я здесь для того, чтобы хотя бы немного подтолкнуть их друг к другу. Это самое большее, что пока можно сделать.

— Десять лет Сэмми жила, как монашка, — рявкнула Шарлотта, чья сдержанность попрежнему оставляла желать лучшего. — Я смотрела, как она пишет Джейку письма, а они возвращаются назад, потому что он не давал себе труда даже прочесть их. Она загнала свою жизнь в такие тесные рамки, что там не было места ни дружбе, ни другим мужчинам, ни отдыху — вообще ничему, что могло бы эту жизнь облегчить. И все потому, что она не хотела легкой жизни для себя, пока Джейк в тюрьме. Саманта просто заключила и себя в тюрьму. — Голос Шарлотты становился все громче. — Но ему наплевать. Он знать ее не желает. Пусть себе страдает, дура набитая.