Бедолага, потирая ушибленную макушку, всем своим видом показывал, что пребывает в полнейшем замешательстве. Хлопая сморщенными веками, он, с трудом выдавливая из себя по словечку, заговорил:

― Какой, на хрен, рюкзак? Всё, что у меня есть, так это небольшой запас водки. Припрятал поблизости. Могу поделиться за еду или в обмен на курево.

Максим начинал постепенно выходить из себя. Сжав кулаки, он стал угрожающе надвигаться на ценителя крепких напитков.

― Я отдал твоим друзьям рюкзак, чтобы его переправили мимо ментовских постов. Ты должен был мне его отдать здесь, на этом самом месте. Когда я…

Внезапно пояснения Максим были прерваны хриплым, похожим на прокуренный кашель, хохотом:

― Ах-ха-ха, мои друзья? Ну теперь я начинаю понимать – тебя, братец, развели. Кинули тебя, понял?

Внезапно, едкая горечь понимания залила мысли Макса – а ведь, и в самом деле, похоже, что его надули. Как он мог довериться первым встречным? Ведь они ничем не рисковали - он же не сможет вернуться в город. Дикая обида и злоба, как огненная лава, начали клокотать в душе Максима, грозя выплеснуться наружу и уничтожить всё на своём пути. Остатки благоразумия отчаянно скрипели под напором первобытной ярости, грозя рассыпаться в прах даже при легчайшем тычке извне. И этот болезненный укол не заставил себя долго ждать – пьяный мужик продолжал заходиться смехом, и повторять:

― Да ты, мужик, знаешь кто? Ты – ло-о-ох!

В последней попытке удержать свой гнев в упряжи благоразумия, Максим попытался урезонить наглеца, прошипев сквозь, стиснутые до хруста, зубы:

― Заткнись, урод!

Но оборванец не обратил внимания на его предупреждение, и чуть ли не задыхался в хохоте:

― Ха-ха, лох, ну лох!

Макса затрясло от бешенства. Скулы и виски стиснуло судорогой, а картинка перед глазами запрыгала-заплясала, как в телевизоре во время сильной грозы. Перед внутренним взором, как в кровавом тумане ухмылялись лица усатого водителя-кидалы и его помощника-собаковода. Руки метнулись вперёд и, будто прикипели к трясущемуся от смеха горлу пропойцы. Максим пытался рвать пальцами горло мерзавца, но те скользили по дряблой и жирной коже.

Тогда обезумевший мужчина принялся с размаху бить головой пьяницы об угол металлического каркаса остановочной будки. Он колотил, вкладывая в каждый удар всю свою силу и злость, будто вколачивал головой обидчика толстые стальные шкворни в стену. Он хотел выбить из наглеца желание с хохотом повторять оскорбления, но в его голове бесконечно звучало: «Лох, лох, лох».

Максим остановился, когда силы стали покидать его, а руки почти онемели от усталости. Он остановился отдышаться, и только теперь, когда багряная пелена безумия спала с его глаз, увидел, что мужик, чьё горло он продолжал сжимать ладонями, уже не дышит. Его голова безжизненно болталась, а от затылка до темени кожа сползла ужасными лохмотьями, как небрежно сорванная обёртка с растаявшей, липкой карамели. Отвратительная рана открыла взору осколки черепной кости и комья волос, налипшие на сморщенный глянец мозга.

Максим смотрел на страшное дело своих рук, и не мог поверить, что смог убить человека, пусть и никчёмного, по ничтожному поводу. Он-то ведь Максиму ничего особенно плохого не сделал. А ругательства и противный смех – разве это повод для зверского убийства? Но, что случилось, то случилось – жизнь мужику не вернёшь. Не в силах видеть больше дело своих рук Максим стал осторожно пятиться назад. Но, стоило ему сделать шаг, как жестокий спазм в животе скрутил его, едва не остановив биение сердца. Максим, задыхаясь, рухнул на колени, и тут его жестоко вырвало прямо на одежду убитого.

Удушающая, сильная и продолжительная рвота, спустя минуту, наконец, прекратилась, и Максим, утирая рот от желчи и глаза от слёз, отполз в противоположный угол павильона. Взобравшись на скамейку, он закусил костяшки сжатого кулака зубами, и беззвучно зарыдал. Он впервые убил человека! От осознания этого на душе Макса становилось всё более мерзко. Только сейчас он окончательно понял, что возврата к прежней жизни не будет никогда. Прежний мир прекратил своё существование только сейчас, со смертью бесполезного, грязного и пропахшего спиртом неудачника.

Мужчина долго сидел, вжавшись в угол автобусной остановки. Сидел без движения, тупо уставившись вдаль. Он мог так и остаться на этом месте, постепенно теряя силы и живительное тепло, если бы не вспомнил, зачем он вышел из города. Да, он должен спасти любимую, и чёрт с ним, с рюкзаком. «Да, и мужик этот тоже долго бы не протянул», ― вынесшее поочерёдную атаку волн гнева и раскаяния, сознание услужливо подкинуло Максиму оправдание в убийстве.

Стараясь не смотреть в сторону трупа, Максим встал, и на слегка подрагивающих ногах, пошёл прочь от остановки. У выхода ему попалась на глаза картонная коробка с мусором. Сам не понимая зачем, Максим пнул её носком ноги. Из картонного нутра послышался характерный звон бутылочного стекла. В памяти тут же зазвучало предложение ныне покойного мужичка купить у него спиртное.

Максим нагнулся и разгрёб руками мусор. Да руками, ведь после случившегося, мусор не казался таким уж отвратительным и грязным. На дне коробки лежали четыре больших бутылки с водкой. Макс ухватил одну, и быстро свинтил пробку. Понюхал – да, водка, никакого обмана, причём крепчайшая. Он стал лить пахучую жидкость на ладони, и тереть их одну о другую. Содержимое бутылки он целиком потратил на то, чтобы смыть с рук, лица и шеи куски мозгов и сгустки крови.

Максим посмотрел на солнце сквозь бутылочное стекло, подумав: «Найди я этот тайник десять минут назад, выхлестал бы всю бутылку, и не поперхнулся. И так свалился бы под лавку на обоссаный асфальт». Хорошо, что этого не случилось, иначе у него не осталось бы ни малейшего шанса вновь увидеть Ольгу. Ночи-то теперь холодные – к утру на остановке было бы уже два трупа.

Максим заправил куртку за пояс, и сложил три оставшиеся бутылки в этот импровизированный карман. Водку можно будет обменять на еду, да что там на еду – на что угодно можно будет поменять при желании. Сопровождая каждый шаг бодрым позвякиванием, Максим, не оглядываясь на неприглядное дело рук своих, отправился дальше на поиски следов своей ненаглядной невесты.

Максим шёл по пустой дороге, впервые подумав о странном отсутствии машин. Неужели все так экономят бензин и солярку, на продажу которых тоже, как и на продукты, ввели жёсткие ограничения? Или здесь не видно машин, потому как все знают, что Москва закрыта, и не считают нужным напрасно расходовать время, деньги и топливо.

Внезапно, будто желая подтвердить истинность выражения о том, что мысль материальна, за горизонтом послышался нарастающий рык множества моторов. Максим остановился, чтобы прислушаться получше. Звук приближался, как грохот разрушительного камнепада, не оставляя сомнений в том, что движется очень крупная техника.

Вскоре вдали показался первый автомобиль. Максим пригляделся, и раскрыл рот от изумления – это был не автомобиль, а армейский бронетранспортёр. Мужчина, от греха подальше, ушёл с дороги на высохшее до черноты поле. Грохот накрыл его железной волной, когда мимо стали одна за другой, как на параде, проезжать огромные машины. Это была целая автоколонна, даже конвой. Бронетранспортёры, тягачи, транспорты с автоматчиками сопровождали пять огромных грузовых фур, которые, судя по осадке, были загружены под завязку.

«Похоже, московские запасы продолжают пополнять», ― быстро сообразил Максим. Тогда понятно, зачем нужно такое сопровождение. Жители провинциальных городов и посёлков знают, что для них столица закрыта, но видят что из их складов выкачивают последние запасы – вряд ли кто встретит подобные действия с пониманием. Видимо, уже случались нападения голодных и озлобленных провинциалов на грузовики. Вот и задействовали войска.

«Скоро этого будет недостаточно. Когда желание поесть пересилит нежелание попасть под пулю, народ сметёт любую охрану, как бурный ливень смывает пыль с тротуаров», ― Максим сам изумился неожиданной мысли, посетившей его, когда он взглядом проводил колонну.