Максим собрал мужчин у дверей дома, и рассказал об уходе собак. Михаил сразу понял, к чему ведётся разговор.

― Может, подождёте с месяц, пока моей лучше не станет. Домчимся до места с ветерком, на машине.

Максим покачал головой.

― Спасибо, друг, но мне каждый пропущенный день – как иголка под ногти. А ты говоришь – месяц. Извини, но я должен идти, и прямо сейчас. И так из-за этой стаи два дня потерял, ― сказав это, Максим вопросительно взглянул на Григория. Взгляд хозяина дома тоже был полон внимания. Григорий догадался, что от него ждут какого-то решения. Минуту помявшись, видимо, рассматривая мысленно оба варианта, он твёрдо сказал:

― Нет, Миша – я тоже задерживаться не могу. Уж очень невтерпёж мне увидеть этот «Новый мир». Пойду с Максом.

Тепло попрощавшись с хозяевами, и получив в дорогу по две банки консервов, путешественники покинули гостеприимный дом. Они спустились на дорогу знакомым путём, по земляным ступеням, с осторожностью миновав капканы. Ещё раз мысленно проложив маршрут, Максим решил, что сегодня удастся прошагать километров тридцать – до темноты ещё далеко. Ободряюще хлопнув по плечу спутника, он ступил на пыльный асфальт, тут и там усыпанный кучками собачьих экскрементов.

Дорога огибала город, то приближаясь к домам и заборам складов, то удаляясь от них. В какой-то момент Максим решил, что пора прощаться с разбитым асфальтом, и уходить в поле, сморщенное холмами и ложбинками, как утренняя постель. Разумеется, к такому решению его подтолкнула отнюдь не любовь к прогулкам по пересечённой местности, а нежелание водить хороводы по кольцу вокруг города.

Городские задворки везде имеют примерно одинаковый, неприглядный вид – легко запутаться в ориентирах. Максим прикинул, что самое время «срезать» путь через холмистые поля и рощи. Да, и о безопасности, признаться, он не хотел забывать – как-никак, а остался последний патрон в ружье. А люди, по-прежнему, в большинстве случаев предпочитают держаться вблизи дорог.

Но опасность пришла не со стороны человека. Более двух часов потоптав влажный луговой дёрн, мужчины поднялись на очередной холмик, и остановились отдышаться. Подъём оказался трудным – ноги скользили на грязном склоне, вынуждая не раз, падая на коленки, сползать на пару метров вниз. Но вот, наконец, и вершина, с которой открывался довольно удручающий вид.

У подножия холма пролегал корявый глинистый просёлок, упиравшийся в то, что некогда могло быть деревушкой или дачным посёлком. Максим не мог сказать, когда целая деревня превратилась в пепелище, но, почему-то, думал, что после нашествия Леших. После того, как вся жизнь покатилась кубарем под откос. И теперь с вершины холма, как на ладони было видно, что не уцелел ни один столб, и ни один сарай, лишь треснутые кирпичные печи, да скомканные металлические гаражи кое-где возвышались над кучами почерневшего мусора.

Максим посмотрел на Григория, и по выражению его лица понял, что тот испытывает похожие ощущения – будто языком чувствуя тошнотворный привкус едкой копоти. Григорий открыл рот, желая высказаться, но, в ту же секунду произошло нечто ужасное. Будто из-под земли выскочила огромная рычащая тварь, и бросилась на Григория. Тот едва успел защитить горло рукой, которая тут же очутилась в огромной пасти, сочащейся жёлтой пеной.

Свирепая псина, овчарка с впалыми боками, сжимала челюсти, одновременно мотая головой из стороны в сторону. Одичавшая тварь будто пыталась содрать плоть с костей, как изоляцию с зачищаемого провода. Григорий оглушительно вопил, свободной рукой безуспешно пытаясь разжать тиски челюстей.

На мгновение Максим замер в страхе, решив, что стал свидетелем нападения Лешего, о которых все стали понемногу забывать. Все решили, что чудовища оставили человечество в покое, а они снова выскакивают ниоткуда, чтобы рвать в клочья людские тела. Но в следующую секунду, ошеломлённый мозг получил от глаз верную информацию, и тогда Максим сморщился, как от нестерпимой боли – будто клыки трепали его, а не Григория, руку.

Наконец, поняв, что впустую теряет драгоценные мгновения, он выхватил тесак, и с криком бросился на зверя, нанося рубящие удары по голове, шее, спине. Максим полосовал шкуру собаки ножом, перемежая размашистые удары тычками, чтобы поглубже вонзить клинок в сплетение мышц, нервов и кровеносных сосудов. Его руки двигались настолько быстро, что напоминали лопасти ветряка во время шквала. Максим даже вспотел, когда морда собаки стала больше напоминать окровавленную мочалку. Только тогда она с хрипом ослабила хватку, и сползла под ноги раненному Григорию.

Тот стонал, сжав зубы от боли, и стараясь не смотреть на изуродованную руку. Максим понимал, что необходимо осмотреть повреждения, и что-то сделать с раной, но кое-что отвлекло его внимание. С вершины пригорка он заметил, как в их сторону стремительно движется пёстрая лавина из собачьих тел. Стая!

― Гришка, это та стая, из Дмитрова. Чёрт! Мы с ними, похоже, шли параллельным курсом, ― и, ткнув ещё раз ножом окровавленную тушу, дрыгавшую лапами в предсмертной агонии, добавил:

― А это, наверное, их разведка.

Григорий, прижав изуродованную руку к груди, молчал, не в силах произнести ни слова. Максим, глядя на бледное, измученное лицо спутника, внезапно, с ужасом понял, что убежать от огромной своры у них нет ни малейшего шанса. Но, в то же время он понимал, что глупо просто стоять на пригорке, в ожидании ужасной гибели от сотен клыков.

Максим, сам ещё толком не понимая, что собирается делать, крикнул Григорию:

― Ты давай беги вниз, постарайся спрятаться в каком-нибудь уцелевшем гараже или подвале. Должно же тут что-то уцелеть. А я попробую что-нибудь придумать.

Видя, что Григорий раздумывает над его предложением, он грубо подтолкнул его.

― Беги, времени нет на раздумья!

Сам же прилёг на сырую землю, всматриваясь в неумолимо надвигавшееся бурным потоком скопление мощных звериных тел разных мастей и размеров. Теперь он мог рассмотреть огромного, просто колоссальных размеров, пса, который на полкорпуса был впереди всех. Максим не мог представить, для какой службы в прежние времена готовили эту зверюгу, но её вполне можно было снимать в кино в роли адского цербера, или собаки Баскервиллей.

Он догадался, что эта свирепая гора мускулов – вожак гигантской пёсьей стаи. А раз так, можно попытаться вывести его из строя, ведь один заряд в его дробовике остался. Конечно, Максим не знал, как повлияет смерть, или ранение вожака, на поведение стаи – станет ли поводом к замешательству, или к ещё большей свирепости, но попробовать стоило.

Максим огладил приклад и холодный металл ствола оружия, умоляя последний заряд картечи лететь в нужном направлении, и разворотить смертоносной силой широкую грудь вожака, больше похожего на медведя, нежели на собаку, или её предка – волка.

Не будучи знатоком огнестрельного оружия, Максим мог лишь догадываться, на какое расстояние способен лететь заряд, чтобы нанести фатальные повреждения зверю. Однако, кое-что слышал, и понимал, что гладкоствольное ружьё поражает на меньшем расстоянии, чем нарезное – спасибо Интернету и зомбоящику.

Секунды свистели над головой, как пули пущенные из автомата. «Эх, вот бы автомат сейчас пригодился», ― размечтался Максим. Но, на мечты времени не было – стая стремительно приближалась. Максим с трудом сдерживал себя, чтобы не нажать на спусковой крючок. Ближе, ещё ближе – иначе риск будет напрасным, и металлические шарики, даже достигнув цели, не смогут пробить толстую шкуру предводителя своры.

Максим держал на прицеле огромного зверя, с дрожью в членах отсчитывая, исчезающие в никуда, метры скользкого грунта между ними. Примерно, шестьдесят метров. Сколько ему потребуется времени, чтобы пробежать эти шестьдесят метров? Уже пятьдесят. Рано – держись, Макс, держись. Сорок метров – всё, пора. Максим вдавил спусковой крючок, и терпеливо принял плечом удар отдачи.