Макс резко, на выдохе, саданул мерзавцу снизу по носу. Топор, завопив, обхватил лицо ладонями. Максим удовлетворённо заметил, как сквозь пальцы врага, ручейками потекла кровь. Но тут сказались недоедание и усталость последних дней, а может, самогон успел всосаться в кровь, но Максим без сил осел на пол и провалился в тёмное забытьё.

Проснулся он в тёмной комнате с большим окном. Максим не сразу понял, где находится, и что заставило его, более суток не спавшего, подскочить на жёсткой койке. Но скоро всё стало предельно ясно – снаружи доносились частые выстрелы. За потрескавшимся стеклом метались огненные снопы факелов. Что могло среди ночи так всполошить лагерь «лесопоклонников»? Ответ прозвучал в комнате тревожным шёпотом:

― Опять людоеды!

Максим вздрогнул. Стало немного жутко, и неясно отчего – не то от самой фразы, не то, от голоса, неожиданно прозвучавшего в темноте.

― Ой, вы не спите! Я просто услышала выстрелы, и зашла посмотреть, что там происходит, ― на фоне окна шевельнулся массивный силуэт.

― Вы кто?

― Да я здесь при лечебнице состою, смотрю за больными, убираю. До пенсии в районной больнице работала, вот и здесь пригодилась. Люди то болеть не перестали. Зовут меня Анастасия Егоровна.

Максим понял, что за потоком ненужной информации, щедро источаемой словоохотливой дамой, он рискует не узнать главного, и поэтому задал интересующий вопрос:

― А что вы там про каких-то людоедов говорили?

Силуэт издал тяжкий вздох прежде, чем ответить:

― Не какие-то, а самые настоящие. В деревнях окрестных люди припасы уж давно подъели. Охотиться тоже почти не на кого – зверьё или съедено, или кочует в поисках мха и остатков травы. Вот некоторые так изголодались, что людей кушать стали. Частенько по ночам подкрадываются. Хорошо, что стреляют они плохо, да и оружия у них не густо. Колонны с продуктами грабить боятся, а людей беспризорно много по дорогам мотается – на них и охотятся. Особенно на тех, что послабже. А чего к нам лезут – в толк не возьму. Уж и стреляют по ним, стреляют, а они всё норовят в лагерь пролезть. Жуть!

― Это точно, ― согласился Максим. Шум снаружи внезапно стих. Женщина помолчала минуту, потом произнесла уже от дверей:

― Ушли, слава Лешим. Ну, вы спите, вам сил надо набираться, ― дверь тихо, без скрипа, закрылась. Максим, невзирая на случившийся переполох, довольно быстро уснул.

Проснувшись, он обнаружил на тумбочке глубокую миску с кашей. За три минуты выскоблив всё до последней крупинки, насытившийся Максим снова откинулся на подушку. Место вчерашнего ожога было залеплено марлевой салфеткой. И при любой попытке пошевелиться марля, как крупный наждак скребла болячку.

Максим старался лежать спокойно, пересчитывая разнокалиберные щели в дощатом потолке. Скука становилась мучительной. Мужчина уже решил было выйти из лазарета, невзирая на боль под повязкой, когда услышал за дверью приближающиеся шаги.

Для Максима полной неожиданностью явилось появление на пороге самого Ведущего – думал, что пришлёт кого-нибудь. Властитель лагеря присел на край койки.

― Ну, здравствуй, Максим. Как себя чувствуешь?

Макс решил, что он над ним издевается, и попытался встать, чтобы объяснить всё здоровяку Ведущему, как мужчина мужчине, раз уж им посчастливилось остаться наедине. Но тот, будто прочитав недобрые намерения собеседника, надавил, вроде как случайно, ладонью на обожжённое место.

― Нет-нет, не вставай Максим. Тебе надо сил набираться, отдыхать. Пока я не скажу.

Максим стиснул зубы от боли, и вновь откинулся на спину. Он сам с трудом узнал свой голос, когда сквозь сжатые зубы выдавил:

― Отпусти, я идти должен. Дела у меня.

Ведущий, секунду помешкав, убрал ладонь с повязки. Изобразив деланное раскаяние, он сказал:

― Ой, прости, забыл, что у тебя здесь рана. Дело теперь у всех одно – выжить. И я в этом могу быть полезен. Куда ты всё идти порываешься? Расскажи, может, и тебе помогу. Давай, не тушуйся, рассказывай.

Максим немного помолчал. А что, в самом-то деле – чего таиться? Он же любимую свою ищет, а не могилу Чингисхана. Может, этот напыщенный вождь что-нибудь слышал, ведь железная дорога не так уж далеко от лагеря. И Максим рассказал Ведущему о своей беде. Поведал всё в подробностях до того момента, как Топор ткнул ему винтовочным дулом в затылок. Не упомянул только об убитом пьянчуге и тайнике с тушёнкой, здраво рассудив, что эти сведения в поиске следов Ольги пользы не принесут.

Ведущий слушал внимательно и с интересом. Когда Максим замолчал, он похлопал его по колену с выражением полнейшего сопереживания на интилигентном лице.

― Прекрасно понимаю тебя Максим. Любовь – самое главное в нашей жизни. Ради неё одной всё движется и дышит на земле. А железная дорога, по которой твоя Ольга в Москву должна была приехать, это не та, что в нескольких километрах за трассой?

― Ну, да – я туда и направлялся, когда автоколонну вдруг громить начали.

― Это я уже понял. Я не понял, чего ты там увидеть хотел. После введения в столице чрезвычайного положения электрички следовали до станции, что в десяти верстах к северу отсюда. Там кто-то выходил, кто-то на той же электричке возвращался обратно. Отчаянные оптимисты, надеявшиеся пробраться в Москву, разбили у платформы временный лагерь. С каждым вновь прибывшим поездом лагерь разрастался. Но не продержался и недели – еда кончилась, воды не хватало. Самооборону организовать не смогли, вот и терзали их разные бандитские команды.

В итоге, от этого временного поселения сейчас ничего не осталось, кроме рваного тряпья и груды мусора. Но у меня здесь есть несколько человек, которые ранее жили в этом «таборе». Я кого-нибудь из них приглашу сюда. Порасспрашиваешь – может и узнаешь что о своей невесте. А потом я вернусь, и мы наш разговор продолжим. Предложение у меня к тебе будет, ― Ведущий встал, и указав пальцем на марлевую повязку, добавил:

― А насчёт этого ожога ты не сердись – обязательный ритуал. Без него тебя все считали бы чужаком, а любой чужак сейчас – на девяносто процентов уже враг. А у меня на твой счёт есть кое-какие планы. Но об этом позже, ― мужчина закрыл за собой дверь.

Максим неожиданно для себя отметил, что Ведущий этот умеет находить к людям подход. И неплохой мужик, вроде. Не зря он тут над всеми главный – кажется, будто он так и родился Ведущим.

В одиночестве Максим скучал недолго - в дверь негромко постучали. Потом ещё раз. Максим крикнул:

― Уже можно заходить.

Вошедший оказался мужчиной лет сорока пяти в вязаном колпаке, и с тонким, интилигентным лицом.

― Максим? Меня Ведущий просил сюда зайти. Говорит, какие-то вопросы есть.

Максим сразу понял, зачем этот человек сюда вошёл.

― Точно, есть вопросы. Ведущий сказал, что здесь некоторые раньше у железной дороги в лагере жили, ― Максим на секунду замолчал, решая, как лучше обратиться к этому человеку – на «ты» или на «вы». Тот, будто разгадав причину замешательства, сам взял слово:

― У нас здесь, в общине, все братья и сёстры, так что не обижайся, но я перейду на «ты». Меня, кстати, Николаем зовут. Так вот, не знаю о каких «некоторых» сказал тебе наш вождь, но, насколько мне известно, в том лагере кроме меня и моей жены никого не было. Да и то, мы там оказались за три дня до того, как с ним было покончено. Было это дней десять назад.

Максим посчитал в уме, сколько дней назад могла приехать Ольгина электричка.

― Интересующий меня человек мог там появиться недели две тому назад, ― Максим порылся за пазухой, и бережно достал из потайного кармана маленькую, помятую фотокарточку.

― Вот она, моя невеста. Тебе, Коля, она в лагере у платформы не встречалась?

Николай нахмурился, и, наморщив высокий лоб, принялся рассматривать фото. Покачав головой, он вернул бумажный квадратик, и, со вздохом ответил:

― Вроде, не видал, но это не точно. Там ведь народу знаешь, сколько толклось? Тьмы и тьмы, как говорил поэт. Нет, и в самом деле, лагерь был, как пляж на Чёрном море в сезон – ступить нельзя, чтоб кому-то ногу или голову не отдавить. Постоянные драки из-за места, из-за воды и еды. Чудо ещё, что мы с женой друг друга не потеряли. Да, что там – хорошо живы остались. Не то, что остальные… ― Николай осёкся, поняв, что сказал лишнее. Однако, Максим последнюю фразу не пропустил мимо ушей.