Внутренние часы Максима, которым он уже привык доверять, подсказывали, что вот-вот минула полночь. Ни единого постороннего звука так и не прозвучало, не считая собачьего или волчьего воя где-то очень далеко, на другом конце города. Пальцы рук и ног стали неметь от ночного морозца. Максиму приходилось по очереди просовывать руки за пазуху и отогревать их на груди. С ногами было сложнее, но если долго шевелить пальцами, то чувствительность постепенно возвращалась.
Хотелось спать, хотелось согреться у печи, было острое желание бросить всё и подняться к себе, но Максим заставлял себя ждать на снегу. Он был уверен, что чужаки ждать не станут – они попытаются напасть именно этой ночью. Время застыло, как холодный мазут, не желая отдавать вечности ни секунды. Максим будто повис в безвременьи среди абсолютной тьмы, не ощущая ни ног, ни рук, ни морозных уколов на коже лица. Час быка – самая глухая и мрачная часть ночи. В это время силы зла вершат свои чёрные дела.
Максим настойчиво всматривался в черноту, пытавшуюся залепить его глаза, и удушить его волю. Странно, но Максим и вправду стал чувствовать удушье, и тут… ему в лицо сотнями ледяных иголок брызнул снег. Максим встрепенулся и протёр глаза – так и есть – он всё-таки заснул. Над головой слышался шорох крыльев, вспарывающих ночной воздух. Похоже, с крыши или с оконного откоса взлетела сонная ворона, скинув снег Максиму на голову.
Стоп! Кто-то ведь спугнул птицу. Максим прислушался – так и есть, слабый скрип сминаемого ногами снега было невозможно с чем-то спутать. Максим насторожился и стал ждать, когда начнут ломиться в дверь, чтобы стрелять наверняка. Всё-таки, в полной темноте нелегко догадаться, откуда точно исходит шорох шагов, а где расположена дверь, Максим помнил прекрасно.
Гости не очень-то спешили. Звуки говорили о том, что пришельцев не так уж и мало. Оно и понятно – им ведь тоже неизвестно, сколько человек обитает в старой школе. Ещё минуту ломалась корка снежного наста под множеством ног. Потом на секунду всё стихло, и зашелестел едва слышный шёпот. Максим догадался, что все собрались и обсуждают дальнейшие действия. Чьи-то руки, судя по звукам, стали пробовать на прочность решётки на окнах.
Максим вытащил правую руку из перчатки, и неслышно просунул за пазуху. Он понимал, что сейчас ему придётся стрелять, и решил отогреть слегка онемевшие пальцы. Ведь от их силы и подвижности сейчас будет зависеть скорость и точность выстрелов. Решётки не поддавались. На стене здания высветилось яркое пятно, быстро сместившееся к двери.
«Так у нас фонарик имеется. Отлично! Проще попасть будет», ― Максим аккуратно положил согретый палец на спусковой крючок. В луче света появилась рука, потянувшаяся к дверной ручке. Максим не стал больше ждать. Он направил ствол на источник света, и с усилием надавил на тугой спуск. Ба-бах! Вспышка пламени на мгновение выхватила из тьмы плотную группу людей, и вновь всё провалилось в полнейший мрак. Разорванный выстрелом фонарик погас.
Вдоль улицы, до самых крыш, разнёсся крик, оповещая окрестности о нестерпимой боли, сковавшей крикуна. Подстреленный орал что-то нечленораздельное, а вокруг тяжело зашуршали шаги и заклокотало разноголосое испуганное ворчание.
Эффект неожиданности! Максим решил не упускать из своих рук инициативы, и откатился в сторону. Потом быстро поднялся на ноги, и в три прыжка оказался на другой стороне улицы. Там он мгновенно вскинул оружие и вновь выстрелил по пришельцам. Опять грохот выстрела сменился криками боли и страха. Из темноты, сопровождаемые вспышками зазвучали беспорядочные выстрелы.
По размеру язычков пламени Максим догадался, что стреляют из пистолетов. Он снова поменял своё положение, и жахнул сразу двумя пучками картечи. Всё! Голоса заметались по улице, давая понять что Максим достиг желаемого – чужаки паникуют. Мужчина дождался, когда голоса стали удаляться, и пустил им вслед прощальный заряд. Жирная точка, чтоб не было никаких иллюзий – непрошенным гостям здесь не рады.
Когда шаги и голоса окончательно растаяли в ночной тьме, Максим смахнул с лица капельки пота. Он только сейчас заметил, что вспотел, несмотря на ощутимый мороз. Максим шумно дышал после прыжков и кувырков по снегу. Постояв на углу ещё с полчаса, и убедившись, что возвращаться никто не собирается, он отправился к себе. Ещё было время поспать, и набраться сил перед возможным повторением сегодняшней попытки вторжения.
Но второй попытки не последовало. И следующий день, и тот, что за ним, прошли спокойно, даже скучно. И вновь потянулись однообразные дни и ночи. Даже редеющий, ноздреватый мартовский снег не радовал новыми следами, не считая вороньих растопырок. Лишь изредка, мелькающие среди домов тени, заставляли сердце Максима биться учащённо, а руку – тянуться к оружию. Но, при внимательном осмотре, оказывалось, что это не что иное, как просто причудливая игра света и тени, не сулящая абсолютно никакой опасности.
На седьмой день после происшествия стало ясно, что весна обещает быть дружной и скорой. Солнышко днём заметно пригревало, пуская ручьи талой воды среди грязного снега. И чем становилось теплее, тем гуще разливался трупный смрад над улицами городка. Отсроченное зимними морозами гниение многочисленных висельников, с лучами весеннего солнца стартовало в ускоренном режиме, отравляя воздух мёртвого города.
Максим понимал, что скоро придётся спешно покидать убежище, и готовился к этому дню. Ещё пару недель хорошей погоды, и город заселят черви-трупоеды. А раскисшая от вешних вод земля пропитается трупным ядом. Нет, бежать, бежать как можно скорее.
А ведь, как можно скорее тоже не убежишь. Трудно бежать, да что там, идти тяжело по полям, как губка впитавшим стаявшие снега. Сейчас любое поле – болото. В оплот «Нового Мира» можно по дорогам добраться, если вовремя прыгать в придорожные канавы при появлении военных конвоев и вооружённых банд. Однако, Максим ведь хотел тушёнку из тайника прихватить. Дорога-то предстоит дальняя и опасная, а за банку тушёнки можно и ночлег получить, и не бояться с голодухи пропасть.
А к тайнику придется сквозь поля и перелески пробираться – не утопнуть бы в грязище. Да и ночи ещё, ох какие холодные – придётся и сухую растопку с собой тащить и спальник. И каждую более-менее сухую палку из-под ног на загорбок бросать, чтобы к вечеру было из чего костёр запалить.
Максим вспомнил, как непросто было путешествовать по сугробам. А ведь тогда он был не один, и груз можно было на всех грамотно поделить. Да, уходить надо, а страшно. Ещё неделю или две переждать придётся, пока совсем пригодного воздуха в городе не останется. А там…, но что будет там, вернее тогда, Максиму узнать не довелось. Всё случилось гораздо раньше, и никак не по воле гниющих мертвецов.
Однажды, растопив к вечеру печь, Максим вскипятил воды, выпил чаю и собрался заполнить своим телом проверенный спальный мешок. Внезапно, его будто кольнуло слегка в затылок – Максиму почудилось, что кто-то смотрит на него. Он мгновенно достал ружьё, и бросился за стену к «смотровому» окну. Улица была совершенно безлюдна, лишь стайка ворон летела над дорогой, почти сливаясь с вечерним мраком, пронизанным светом луны. Кто-то спугнул пернатых? Возможно, но Максим решил идти спать. Всё-таки, решётки на окнах и дверные засовы его ни разу не подвели. А если кто рискнёт сунуться – есть показавший свою эффективность аргумент с зарядами картечи в магазине.
Максим нежно похлопал по гладкой древесине приклада, и отправился спать. Сон долго не шёл, а внезапное пробуждение пришло вместе с удушьем и обрывками жгучего кошмара. Максим сбросил клапан спальника, и попытался вспомнить, что же напугало его во сне до бешеного сердцебиения. Какой образ едва не довёл его до остановки сердца? Но фрагменты кошмара, как шарики ртути, раскатились и пропали во тьме. Но крик остался. И это не было эхом его ужасного сна. Истошный вопль вместе с дробным перестуком доносился снизу, от входной двери.
Максим тряхнул головой, прогоняя ночные видения, но крик и грохот не исчезли. Тогда он привычным движением схватил дробовик, накинул затёртый до блеска ватный бушлат, и бросился вон из комнаты. Стараясь избежать звука собственных шагов, он шагал по ступеням очень медленно и осторожно. Оказавшись напротив двери, скрипящей и всхлипывающей под градом ударов, как грудь закоснелого курильщика, Максим крикнул, стараясь придать голосу угрожающе-страшную интонацию:
