― Ты учти, у меня два патрона осталось, а у них – два автомата. Не остановимся – изрешетят нас в мочалки. А так, может, откупимся.

Григорий в ответ горестно усмехнулся.

― Нет, ты за год в полях, и вправду, одичал. Один знакомый водила решил так откупиться, так они его раздели до трусов, и пустили по дороге. Хорошо, я мимо проезжал, а так сдох бы – осень ведь была поздняя. Лучше рискнём. Видишь, от них до моста метров двадцать. На мосту они нас не достанут. Нам эти метры надо успеть проскочить, а для этого мы сейчас немного поиграем.

Григорий включил правый поворотник, и стал сбрасывать скорость. Когда до людей в форме осталось не более трёх метров, скорость «москвича» была уже сравнима с пешим шагом не самого резвого человека. Один из автоматчиков, сморщив на лице торжествующую ухмылку, двинулся к машине. И в этот момент Григорий ударил по газам, и, резко вильнув рулём, объехал ошарашенных постовых.

Эти два десятка метров никак не желали заканчиваться – медленно, как густой клей, текло дорожное полотно под колёса машины. Но это была лишь иллюзия. На самом деле, Григорий умудрился разогнать «москвич» настолько, что они оказались на мосту за мгновение до того, как прозвучали очереди автоматных выстрелов.

Однако, это оказалось лишь первым шагом по преодолению моста. Похоже, выстрелы служили сигналом, запускавшим второй эшелон западни. Впереди, на самом съезде с моста, показались пятеро парней в чёрных балахонах. Такой одеждой раньше кичились старшеклассники, «балдевшие» от каких-либо рок-групп. На чёрном фоне, замечательно смотрелись портреты кумиров и красочные сцены с их рекламных плакатов. Однако, на старшеклассников эти ребята были мало похожи. «Склад рок-магазина, видать вскрыли», ― предположил Максим, пытаясь рассмотреть, что же тащат эти «балахонщики».

Оказалось, что в их руках была длинная жердь, утыканная гвоздями.

― Макс, стреляй по этим уродам, иначе мы без колёс останемся, ― прокричал Григорий.

Максим не стал спорить, и полностью раскрыв окошко, высунул ружьё, уперев в плечо. Он понимал, что целиться из движущейся машины, да ещё, когда тебя слепит поток встречного воздуха – дело ненадёжное. Поэтому просто направил ствол в сторону плотной группы людей в балахонах, и нажал на курок. Приклад больно взбрыкнул отдачей, но Максим заметил, как один из несущих шипастую жердь схватился за живот, и скорчился у ног товарищей. Его сосед взвился волчком, прижимая к груди окровавленную руку. «Одним выстрелом двоих зацепил. Вот, что значит хороший дробовик», ― обрадовался удачному выстрелу Максим, прячась в кабину, и утирая вымученные ветром слёзы.

Жердь скакнула пару раз, как на пружинках, упав на асфальт, когда остальные разбойники бросились утаскивать раненных с дороги. Этой заминки хватило Григорию, чтобы объехать опасное препятствие. Но один из чёрных балахонов, ловко, по-обезьяньи, вскочил, и на ходу уцепился за дверцу со стороны Максима. Грязная, со струпьями, рука, ловко впорхнула в раскрытое окно, и ухватила Максима за горло.

Какая-то звериная ловкость позволяла мерзавцу удерживаться на дверце набиравшей скорость машины, и, при этом, всё крепче сжимать пальцы на горле Максима. А у того от недостатка воздуха перед глазами кружились разноцветные спирали, а сердце готово было взорваться. Сначала он пытался отцепить грязные пальцы от своей шеи, но те были будто отлиты из титана и смазаны суперклеем. Даже, если Максиму удавалось отцепить один палец, тот сразу же возвращался на прежнее место.

Сквозь свист ветра в открытое окно пробивалась отборнейшая брань, перемежаемая устрашающими воплями душителя. Максим чувствовал, что счёт идёт на секунды. Ещё немного и он просто потеряет сознание, и больше не сможет его отыскать. Максим протянул руку к Григорию, и жестом попросил вложить ему в ладонь что-нибудь, способное избавить его от цепкого сквернослова.

Похоже, напарник без труда прочитал жест, потому что ладонь ощутила холодный металл. Предмет был тяжёлым, тонким и продолговатым. «Монтировка. Самое то», ― сообразил Максим, и, не глядя, вложив остатки сил в удар, ткнул железкой в окно. Рука ощутила упругую преграду, а металл монтировки передал вибрацию удара. Цель поражена. Максим, зажмурившись, повторил выпад. И снова в цель. Пальцы на шее ослабили хватку, в то время как вопли за окном стали отчётливей и злее.

Максим одной рукой продолжал наносить удары в окно, а другой принялся отгибать слабеющие пальцы врага. Он старался делать это как можно резче, чтобы палец, хрустнув, ломался. Этот гад заплатит нестерпимой болью за то, что желал задушить его. Но от священной мести Максима оторвал крик Григория:

― Макс, отцепляй живей его от своей шеи. Сейчас сворачиваем на пересечённую местность. Тряхнёт так, что этот камикадзе катапультируется. Я не хочу, чтоб он твой кадык прихватил на память.

Максим, посмотрев вперёд, сразу понял, о чём говорит водитель – дорога была наглухо перекрыта спиленными стволами берёз. А за этой баррикадой, как кегли, торчали ребята, вооружённые до зубов, и жаждущие крови. Максим понял, что Григорий решил рискнуть, и, перескочив через неглубокий кювет, выехать на поле. Ясно, что машина долго по полю не проедет – не трактор всё-таки. Но такой неожиданный ход даст им возможность и немного времени, чтобы убежать от бандитов.

Максим ухватил монтировку обеими руками, и, замахнувшись, насколько позволял тесный салон, вонзил её прямо в матерящийся рот израненного негодяя в окровавленном балахоне. Выбив попутно несколько жёлтых зубов, ломик застрял в кости черепа. Изо рта потекла кровавая пена, закапав и без того пропитанный кровью лик солиста «Коррозии металла». Мужик отпустил, наконец, горло Максима, и, выгнувшись пружиной, свалился на дорогу, как насосавшийся клещ. Но, в отличие от мерзкого насекомого, этот человек был уже мёртв.

Едва Григорий убедился, что шея Максима свободна от рук убийцы, он, вильнув сначала влево, выкрутил руль и стал по диагонали разгоняться к правой обочине. Раздался крик:

― Держись!

Но Максим и без предупреждений понимал, что его сейчас ожидает. Он упёрся руками в переднюю панель, а ногами – в пол. Спиной он вжался в спинку кресла, а голову пригнул подбородком к груди. Впервые ему было страшно смотреть сквозь ветровое стекло автомобиля. Там, за этим стеклом, стремительно исчезала за краешком капота полоса асфальта, а за ней приближалось неровное поле, и, ещё дальше, частокол древесных стволов.

Слева раздался отчаянный вопль Григория, и тут же последовал рывок, затем удар – Максима подбросило в кресле. Он смог удержаться, но, увидев в лобовое стекло лишь кусок чистого неба, ощутил в груди и животе неприятную пустоту. Этот вакуум хотел смять, уничтожить его изнутри, и Максим заорал, что есть сил, пытаясь избавиться от этой пустоты – вытолкнуть её из себя вместе с криком.

Полёт с невысокого откоса, через узкую канавку, длился доли секунды, но, для сидящих в машине, эти мгновения показались растянутыми в минуты. Максим уже устал кричать, когда, наконец, перед капотом мелькнул край леса, и коричневая грязь поля, утыканная жёлтыми щетинками трав. А потом последовал удар! И тот, первый удар, был лёгким поглаживанием по сравнению с этим, заставившим забыть всё, кроме скрежета зубов, боли в костях и мышцах, да паралича отбитых лёгких.

И всё же Григорий не выпустил из рук баранку руля. И, что ещё более изумляло, автомобиль продолжал движение по бугристому дёрну, резво подпрыгивая на кочках. Максим держался что есть сил. Порой ему казалось, что из его тела выросли дополнительные руки, которые чудом позволяли ему удерживаться в салоне во время этой невозможной тряски. Кое-как, он восстановил дыхание, и, посмотрев налево, заметил, что, несмотря на бледный цвет лица и слегка посиневшие губы, его напарник тоже дышит. Мало того, он умудрялся выкрикивать жутчайшие ругательства, изобретательно сотканные из отборнейшей матершины.

Но, довольно скоро, они достигли края этой «стиральной доски». Это случилось неожиданно, когда «москвич», с разгона влетел в огромную лужу жидкой грязи. Максим не успел подготовиться к очередному удару, и смачно приложился лбом о ветровое стекло, оставив на том след в виде многолучевой звезды. «Хорошо, что сознания не лишился», ― вяло сообразил Максим, потирая саднящий лоб и любуясь звездой-ромашкой на стекле.