Поединок длился уже около двух минут

Лейтенант д’Юбер несколько раз громко окликнул старого садовника, но без всякого результата: тот так и продолжал стоять, разинув свой беззубый рот. Тут он вспомнил, что человек этот глух, как пень. Все это время девушка не переставала вырываться, при этом она не проявляла никакой девической застенчивости, а скорее напоминала хорошенькую немую фурию, которая старалась лягнуть его куда ни попадя.

Он продолжал держать ее, как в тисках, чувствуя, что если только он отпустит ее, она сейчас же вцепится ему в лицо. Все это было в высшей степени унизительно. Наконец она утихла, но не потому, что успокоилась, а, по-видимому, просто от изнеможения. Тогда он все-таки решил сделать попытку покончить с этим кошмаром и начал увещевать ее.

— Послушайте меня, — сказал он как только мог спокойнее, — если я вас отпущу, вы обещаете мне сбегать за доктором?

И с истинным огорчением он услышал ее вопль, что она ничего подобного не станет делать. Наоборот, всхлипывала она, она останется здесь, в саду, и будет зубами и когтями защищать несчастного поверженного. Это было что-то возмутительное.

— Милочка моя, — воскликнул д’Юбер в отчаянии, — неужели вы думаете, что я способен убить раненого противника? Ведь это… Да успокойтесь же! Вот бешеный, дикий котенок!

Они опять начали бороться. Хриплый, сонный голос позади него спросил:

— Чего вы пристаете к девчонке?

Лейтенант Феро чуть-чуть приподнялся на своей здоровой руке. Он смотрел осоловелым взором на другую свою руку, на пятна крови на мундире, на маленькую красную лужицу на земле, на саблю, валяющуюся на дорожке в нескольких шагах от него, затем опять тихонько улегся, чтобы поразмыслить над всем этим, если только мучительная головная боль не заставит его отказаться от этой непосильной задачи.

Лейтенант д’Юбер выпустил девушку, которая тотчас же бросилась к другому лейтенанту.

Вечерние сумерки спускались над мирным садиком, окутывая эту трогательную пару; тихий шепот соболезнования и участия раздавался в тишине вперемешку с другими неясными звуками, напоминавшими бессвязную брань. Лейтенант д’Юбер удалился.

Он вышел из затихшего дома, радуясь тому, что темнота скрывает его окровавленные руки и расцарапанное лицо. Однако эту историю не скроешь. Лейтенант д’Юбер больше всего на свете боялся запятнать свою репутацию и поставить себя в смешное положение, поэтому он испытывал сейчас чувство омерзения от того, что ему приходится прятаться от людей, как убийце, и сворачивать в темные переулки. Звуки флейты, долетавшие из открытого окошка освещенного мезонина, прервали его мрачные размышления. Музыкант старался достичь виртуозности, и иногда из-за его фиоритур слышно было мерное отбиванье такта ногой.

Лейтенант д’Юбер окликнул по имени полкового хирурга, с которым был хорошо знаком. Звуки флейты прекратились, музыкант появился у окна с инструментом в руке и выглянул на улицу.

— Кто это? Это вы, д’Юбер? Что это вас сюда занесло?

Он не любил, чтобы ему мешали в те часы, когда он играл на флейте. Это был человек, поседевший на неблагодарной службе, которая заключалась в том, что он перевязывал раненых на полях сражений, тогда как другие пожинали чины и славу.

— Мне надо, чтоб вы сейчас же пошли к Феро. Вы знаете лейтенанта Феро? Он живет тут, через два квартала. Это в двух шагах от вас.

— А что с ним такое?

— Ранен.

— Вы в этом уверены?

— Уверен! — воскликнул д’Юбер. — Я только что оттуда.

— Вот как? Забавно! — сказал пожилой хирург. "Забавно" было его излюбленное слово; но выражение его лица, когда он произносил его, нимало не соответствовало сказанному. Это был равнодушный человек. — Войдите, — сказал он, — я сейчас соберусь.

— Благодарю вас, я войду. Я хочу вымыть руки.

Когда лейтенант д’Юбер вошел в комнату, хирург разбирал свою флейту и методично укладывал ее по частям в футляр. Он повернул к нему голову:

— Вода там, в углу. Да, руки ваши нуждаются в мытье.

— Я кое-как унял кровь, — сказал лейтенант д’Юбер, — но вы все-таки поторопитесь. Прошло уже, знаете, минут десять.

Хирург продолжал собираться все так же не спеша.

— А что там такое случилось? Повязка, что ли, соскочила? Вот забавно! Я целый день работал в госпитале. А кто же это говорил нынче утром, что он отделался без единой царапины?

— Не от той дуэли, наверно, — мрачно пробормотал лейтенант д’Юбер, вытирая руки грубым полотенцем.

— Не от той… Как! Еще дуэль? Да меня бы сам черт не заставил лезть в драку второй раз в один и тот же день! — Хирург пристально посмотрел на лейтенанта д’Юбера. — Где это вы так лицо исцарапали? Да как симметрично — с обеих сторон! Вот забавно!

— Чрезвычайно! — рявкнул лейтенант д’Юбер. — И его разрубленная рука тоже покажется вам очень забавной. Надеюсь, вас обоих это позабавит на некоторое время.

Доктор был несколько заинтригован и даже чуточку потрясен этой грубой язвительностью лейтенанта д’Юбера. Они вместе вышли на улицу, и тут поведение лейтенанта еще больше заинтриговало его.

— Разве вы не идете со мной? — спросил он.

— Нет, — сказал лейтенант д’Юбер. — Вы отлично и сами найдете этот дом. Входная дверь, наверно, и сейчас открыта.

— Ну хорошо. А где там его комната?

— В первом этаже. Но я вам советую пройти сначала прямо в сад.

Этот весьма удивительный совет заставил доктора без долгих разговоров двинуться в путь.

Лейтенант д’Юбер вернулся к себе на квартиру в страшном негодовании и смятении. Зубоскальство товарищей страшило его не меньше, чем гнев начальства. Поистине в этом происшествии было что-то безобразно нелепое, недопустимое, не говоря уже о том, что были нарушены все правила дуэли, что само по себе давало повод рассматривать это как преступление. Как человек, не отличающийся богатым воображением, что помогало ему разумно рассуждать, лейтенант д’Юбер был сильно озабочен тем затруднительным положением, в какое поставила его эта история. Он, разумеется, был очень рад, что не убил лейтенанта Феро в этом поединке, где не был соблюден регламент, где не было даже настоящих свидетелей, достаточно правомочных для подобного рода дел. Чрезвычайно рад. И в то же самое время он чувствовал, что с величайшим удовольствием свернул бы голову этому Феро безо всяких церемоний.

Д’Юбер все еще находился во власти этих противоречивых переживаний, когда любитель флейты, хирург, пришел навестить его. Прошло уже дня три со дня дуэли. Лейтенант д’Юбер уже больше не состоял офицером для поручений при дивизионном генерале. Его отослали обратно в полк. И его возвращение в солдатскую семью ознаменовалось тем, что его подвергли строжайшему заключению, и не в его собственной квартире в городе, а в казармах. В связи с серьезностью правонарушения ему было запрещено видеться с кем бы то ни было. Он не знал ни того, что после этого произошло, ни того, что об этом говорили и думали. Появление хирурга было в высшей степени неожиданным для бедного пленника. Любитель флейты прежде всего сообщил, что он допущен сюда по особому соизволению полковника.

— Я его убедил, что надо же быть справедливым и дать вам возможность узнать, что сталось с вашим противником, — заявил он. — Вы, конечно, порадуетесь, узнав, что он поправляется.

На лице лейтенанта д’Юбера не выразилось никаких признаков радости. Он продолжал шагать взад и вперед по пыльному, пустому бараку.

— Вон там стул, садитесь, доктор, — пробормотал он. Доктор сел.

— Об этой истории ходят разные слухи и в городе и у нас в армии. И мнения на этот счет сильно расходятся. Просто-таки забавно!

— Еще бы! — пробормотал лейтенант д’Юбер, упорно шагая от стены к стене. А про себя подумал: "Как это может быть, чтобы тут существовало два мнения?"

Доктор продолжал:

— Конечно, поскольку истинные обстоятельства дела неизвестны…