— А мне бы хотелось, чтобы мальчики не говорили со мной, как будто я корабль, — произнесла Роза обиженно. — Когда мы шли сегодня из церкви, дул очень сильный ветер, и Уилл кричал на всю улицу: «Уберите фок и спустите бом-кливер, это облегчит вас».

Мальчики засмеялись над тем, как Роза изобразила Уилла. Они ведь хотели только посоветовать ей плотнее завернуться в пальто и придержать перо на шляпке.

— Сказать правду, если мальчики и должны иметь какой-нибудь особый язык, то пусть лучше это будет «морской язык», как говорит Уилл. Меня меньше огорчит, если мои сыновья будут говорить «поднять фок», чем «черт возьми». Однажды я сказала, что у меня в доме никто не будет произносить грубых слов, но вот, к сожалению, сейчас сама нарушила свой же запрет. Я не хочу, чтобы в моем доме читали такие безобразные книги. Арчи, пожалуйста, отправь их туда же, куда вы отправили сигары.

Миссис Джесси обняла обоих мальчиков.

— Да, да, туда же, — продолжила она энергично. — Вам нравятся морские приключения, мои дорогие, и даю слово: вы их получите. Но теперь прошу вас, пообещайте мне не читать подобных книг, по крайней мере, месяц, и я вознагражу вас за это.

— О, мама! Неужели ни одной? — закричал Уилл.

— Только дочитаем эти, — умолял Джорджи.

— Ваши братья выбросили наполовину выкуренные сигары, и книги должны последовать за ними. Неужели вы хотите, чтобы «старички», как вы их называете, перещеголяли вас, или хотите показать, что менее послушны вашей мамуле, нежели они — своей кузине Розе?

— Конечно, нет! Ну-ка, Джорджи!

И Уилл геройски дал обещание. Брат же его вздохнул и покорился, сказав предварительно, что он дочитает свою повесть до конца месяца.

— Ты взвалила на себя трудную обязанность, Джесси. Теперь тебе надо найти хорошее чтение для мальчиков взамен приключенческим повестям. Это все равно что перейти от тортов с малиной к простому хлебу с маслом; но ты, наверное, спасешь их от этой лихорадки, — засмеялся доктор Алек.

— Я помню, как дедушка говорил, что страсть к хорошим книгам — одно из лучших средств, которое охраняет человека от многих неприятностей, — сказал Арчи, глядя в раздумье на маленькую библиотеку, которая была перед ним.

— Да, но современным людям некогда читать: человек должен стараться нажить как можно больше денег, или он — ничто, — заметил Чарли, желавший похвастаться своим знанием жизни.

— Любовь к деньгам — это язва Америки, и ради нее люди готовы продать свою честь и доброе имя. Теперь не знаешь, кому верить, и только такой гений как Агассис[19] осмелился сказать: «Я не могу терять время на то, чтобы разбогатеть», — печально вздохнула миссис Джесси.

— Так ты хочешь, чтоб мы были бедны, мама? — спросил Арчи с удивлением.

— Нет, мой дорогой, и надеюсь, что этого не произойдет, если только вы не лишитесь способности владеть руками; но я боюсь этой жажды наживы и соблазнов, которые следуют за ней. О, дети мои! Я дрожу, думая о том времени, когда отпущу вас от себя. Мне кажется, сердце мое будет разрываться на части, зная, какие искушения ждут вас. Легче будет видеть вас мертвыми, чем узнать, что о вас нельзя сказать тех слов, которые говорили о Самнере[20]: «Ни один человек не смел предложить ему взятки».

Миссис Джесси была так взволнована, что голос ее задрожал при последних словах, и она крепче прижала к себе белокурые головы, будто боясь отпустить ребятишек от берега, на котором они были в безопасности, в океанское плавание, где погибает так много маленьких лодочек. Младшие мальчики теснее прижались к матери, а Арчи сказал спокойным и твердым тоном:

— Я не могу обещать быть таким замечательным человеком, как Агассис или Самнер, мама, но постараюсь быть честным человеком.

— Теперь я спокойна, — и, крепко пожав руку, которую протянул ей сын, мать закрепила его обещание поцелуем, в котором выразились и вера, и надежда.

— Я не могу понять, как мальчики могут стать плохими людьми, когда тетушка Джесси так любит их, так гордится ими, — прошептала Роза, растроганная этой сценой.

— Ты должна помочь ей сделать их такими, какими они должны быть. И ты уже начала это делать. А когда я думаю о том, где теперь твои сережки, моя девочка, ты кажешься мне милее, чем если б в твоих ушах блистали самые большие бриллианты, — ответил дядя Алек, с одобрением глядя на нее.

— Я так рада, что вы верите в мои силы. Я очень хочу быть полезной своим родным и близким. Ведь они все так добры ко мне, особенно тетя Джесси.

— Я думаю, что ты в состоянии уплатить свои долги, Роза. Если девочка способна отказаться от своего тщеславия, а мальчики — от своих дурных привычек, и все это только для того, чтобы поддержать друг друга в добрых намерениях, то дело пойдет на лад.

— Послушайте, сэр, я бы посоветовала вам пойти наверх, а то, пожалуй, будет поздно. Я слышала, как мисс Роза говорила, будто она знает наверняка, что это вам не понравится. И что она не посмеет показаться вам на глаза, — выпалила Фиби, просунув голову в дверь кабинета, где доктор Алек читал книгу.

— Так они все там? — спросил он, быстро осматриваясь кругом и как бы готовясь к битве.

— Да, сэр, они так громко разговаривают, и мисс Роза, кажется, не знает, что ей делать, потому что все эти вещи такие модные, и она выглядит в них такой щеголихой.

— Вы умная девушка, Фиби. С вашей помощью я все улажу. Вы уверены, что знаете, как эти вещи надо надевать?

— О, да, сэр! Но все они такие смешные! Я думаю, мисс Роза решит, что это шутка, — и Фиби рассмеялась, как будто что-то очень забавляло ее.

— Нечего беспокоиться о том, что она подумает, лишь бы послушалась. Скажите, чтобы она сделала это для меня, и она найдет это самой лучшей шуткой. Я предчувствую, что будет сражение, но я выиграю его, — заявил доктор Алек, поднимаясь наверх с книгой в руках.

В комнате для занятий рукоделием раздавалось так много голосов, что никто не услышал, как дядя Алек сначала постучал в дверь, потом отворил ее и стал наблюдать за тем, что происходит. Тетушка Изобилие, тетушка Клара и тетушка Джесси пристально смотрели на Розу, которая медленно прохаживалась между ними и большим зеркалом, одетая в зимний костюм, сшитый по последней моде.

«Господи, помилуй! Да это хуже, чем я ожидал», — подумал доктор и внутренне вознегодовал, потому что перед ним предстала девочка, разряженная как пава. Но в новом пышном наряде не было ни грации, ни красоты, ни удобства — словом, ничего, что говорило бы в его пользу.

Костюм голубого цвета был сшит из двух отрезов не только разного оттенка, но и разной фактуры. Верхняя юбка была так стянута, что невозможно было сделать полного шага, а нижняя так тяжело навьючена — другого слова не найти — оборками и воланами, что смотрелась крайне неэлегантно. Позади, ниже пояса, был пришит большой бант. Маленький жакет из той же материи был отделан широкой оборкой сзади и открыт спереди так, чтобы были видны кружева и медальон. Тяжелая бахрома, плиссе, буфы и отвороты довершали туалет. Голова могла пойти кругом при мысли, сколько было потрачено труда и времени на все это, а между тем красота материи исчезала под горой отделки.

Высокая бархатная шляпа с букетом из роз была лихо заломлена кверху, а белое перо спускалось за ухо и сзади смешивалось с локонами. Голова Розы скорее походила на шлем средневекового рыцаря, чем на головку скромной молодой девушки. Сапоги на высоких каблуках, заставлявшие девочку наклоняться вперед, и вуаль с мушками, до того крепко обтягивавшая лицо, что даже прижимала ресницы, довершали этот модный костюм.

— Теперь она похожа на других девочек, и мне нравится видеть ее такой, — говорила тетушка Клара с искренним восхищением.