Ну что же, Руперту и Изабелле понадобилось немного времени, чтобы все решить. По-моему, все было решено в тот самый момент, когда они встретились на террасе, около моей каталки.

Очевидно, они оба испытали огромное облегчение от того, что мечта, которую каждый из них тайно лелеял так долго, прошла испытание, и оба они не разочаровались.

Спустя несколько дней Руперт признался мне, что действительно все эти годы лелеял мечту.

Мы с ним сошлись довольно близко. Он тоже был рад моему мужскому обществу. Атмосфера в замке была переполнена женским обожанием. Три старые леди откровенно боготворили Руперта; даже леди Сент-Лу отбросила свою привычную суровость. Так что Руперт с удовольствием приходил ко мне поговорить.

– Мое отношение к Изабелле, – как-то раз неожиданно сказал он, всегда казалось мне чертовски безрассудным. Что ни говори, в высшей степени странно – сперва принять решение жениться на ком-то, когда этот кто-то еще ребенок – к тому же худющий! – а потом обнаружить, что ты не передумал и не изменил своего решения.

– Подобные случаи встречаются, – заметил я.

– Думаю, дело в том, что мы подходим друг другу, – продолжал он. – Я всегда чувствовал, что Изабелла, часть меня самого. Часть», которая мне пока еще не принадлежит, но обязательно должна принадлежать, чтобы составить единое целое. Странно! Изабелла – необычная девушка.

Минуту-другую Руперт молча курил.

– Знаете, – опять заговорил он, – мне особенно нравится, что у Изабеллы нет чувства юмора.

– Вы так думаете?

– Она начисто лишена юмора. Это удивительно успокаивает... Я всегда подозревал, что чувство юмора – своего рода светская уловка, которой мы, цивилизованные люди, обучились, чтобы застраховаться от разочарований.

Мы сознательно делаем усилие, заставляя себя видеть вещи в забавном свете, так как подозреваем, что на самом деле они довольно скверные.

Гм, пожалуй, в этом что-то есть... Улыбаясь, я обдумывал его слова. Да, похоже, Руперт Сент-Лу в чем-то прав!

Руперт задумчиво смотрел на замок.

– Я люблю его, – наконец отрывисто произнес он. – И всегда любил. Но я рад, что вырос в Новой Зеландии, пока не пришло время ехать в Итон. Это дало мне непредвзятость. Я в состоянии как смотреть на замок со стороны, так и чувствовать себя его обитателем. Я с радостью приезжал сюда из Итона, зная, что замок в самом деле мой, что когда-нибудь я буду здесь жить. Я принимал его таким, каков он есть, как нечто такое, что мне всегда хотелось иметь. Я испытывал странное, сверхъестественное чувство (я ощутил это с первой минуты, как только увидел замок), что приехал домой. Изабелла тоже тесно связана с замком. Я уже тогда был уверен, что мы поженимся и будем жить здесь до конца наших дней... И мы будем здесь жить! – Он решительно сжал челюсти. – Несмотря на расходы, налоги, ремонт и угрозу национализации. Это наш дом. Мой и Изабеллы.

На пятый день после возвращения Руперта состоялась официальная помолвка.

Эту новость сообщила нам леди Трессилиан.

– Завтра или послезавтра, – сказала она, – о помолвке будет объявлено в «Таймсе». Мне хотелось, чтобы вы первыми услышали об этом. Я так счастлива! Очень-очень счастлива!

Милое круглое лицо леди Трессилиан дрожало от переполнявших ее чувств. Мы с Терезой оба были растроганы при виде искренней радости славной старой леди. Это так явно свидетельствовало о пустоте ее собственной жизни!

Радость этого события отодвинула на второй план даже материнскую заботу леди Трессилиан обо мне, и теперь ее общество стало для меня намного приятнее. Впервые она не принесла мне никаких брошюр и даже не пыталась, по своему обыкновению, меня подбадривать. Было ясно, что Руперт и Изабелла заняли все ее мысли.

Две другие старые леди отнеслись к событию каждая по-своему. Миссис Бигэм Чартерно удвоила свою энергию и кипучую деятельность. Она уводила Руперта на долгие прогулки по всему поместью, представляла ему арендаторов, поучала, как относиться к их просьбам, касающимся ремонта крыши и других работ, которые следовало либо выполнить обязательно, либо оставить без внимания.

– Эмос Полфлексен постоянно недоволен. Хотя два года назад сделал новую расшивку стен. А вот с трубой в доме Эллен Хит надо что-то сделать. Эллен очень терпелива. И вообще, Хиты уже три столетия являются надежными арендаторами в поместье.

Однако больше всего меня заинтересовала реакция на эту помолвку леди Сент-Лу. Сначала я даже не мог понять ее, но потом все-таки нашел ключ к разгадке: это было торжество, как после победы, выигранной в битве против невидимого, нематериального противника.

– Теперь все будет хорошо, – сказала мне леди Сент-Лу и вздохнула. Это был долгий вздох усталого человека.

Она как будто произнесла вслух: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по слову твоему с миром...»[17] Старая леди Сент-Лу произвела на меня впечатление человека, который долго жил в страхе, не смея даже показать его, и теперь наконец понял, что бояться больше нечего.

Пожалуй, шансы на то, что молодой лорд Сент-Лу в самом деле вернется и женится на своей троюродной сестре, с которой не виделся восемь лет, были не очень велики. Вероятнее было бы, что он женится на какой-нибудь иностранке. В военное время такие браки заключаются быстро. Да, многое было против того, чтобы Руперт женился на Изабелле.

– И все-таки в этой помолвке была справедливость – и закономерность.

Я спросил Терезу, что она думает об этом.

– Чудесная пара! – ответила Тереза.

– Как говорят обычно на свадьбах старые, преданные семье слуги: «Они созданы друг для друга». Но в данном случае это действительно правда.

– Да, правда. Невероятно! Тебе иногда не кажется, Хью, что все это сон и ты вот-вот проснешься?

Я понял, что она имела в виду.

– Ты права. Все связанное с замком Сент-Лу кажется нереальным.

Пришлось мне выслушать и мнение Гэбриэла. Он продолжал со мной откровенничать. Насколько я понял, лорд Сент-Лу ему не нравился, что, впрочем, было вполне естественно, так как Руперт перехватил большую часть его популярности.

Весь Сент-Лу был взбудоражен прибытием законного владельца замка, коренные обитатели гордились древностью титула, многие еще помнили его отца. Те, кто поселился в этих краях недавно, тоже как истинные снобы были приятно взволнованы.

– Отвратительное стадо баранов! – возмущался Гэбриэл. – Что ни говори, просто удивительно, до чего англичане любят титулы!

– Не называйте корнуоллца англичанином! Неужели вы этого еще не усвоили?!

– Просто случайно сорвалось с языка. Но это правда, не так ли? Они либо раболепствуют, либо кидаются в другую крайность, объявляя все титулы фарсом, что, по сути дела, тот же снобизм – снобизм навыворот!

– А как относитесь к этому вы сами? – спросил я, Гэбриэл ухмыльнулся. Он всегда чутко реагировал да любую шпильку, направленную в его адрес.

– Я, разумеется, сноб навыворот. Больше всего на свете я хотел бы родиться Рупертом Сент-Лу.

– Вы меня удивляете!

– Есть вещи, с которыми нужно родиться. Я бы все отдал за то, чтобы у меня были такие ноги, как у него, – задумчиво произнес он.

Мне вспомнились слова леди Трессилиан на собрании, когда Гэбриэл впервые выступил с речью, и подивился тому, насколько он чувствителен и раним. Я спросил, не думает ли он, что Руперт Сент-Лу перехватил у него часть популярности.

Гэбриэл размышлял над моим замечанием, не проявляя ни досады, ни раздражения.

– Все нормально, – сказал он. – Лорд Сент-Лу не является моим политическим оппонентом, так что его приезд – всего лишь дополнительная пропаганда в пользу консерваторов. Хотя, если бы лорд Сент-Лу баллотировался (чего, будучи пэром, сделать не может), он, по-моему, скорее всего стоял бы за лейбористов.

– Вовсе нет! – возразил я. – Он землевладелец.

– Ну, конечно, национализация ему бы вряд ли понравилась, но в наше время, Норрис, все так перепуталось. Фермеры и многие рабочие стали лояльными консерваторами, а молодые люди с интеллектом, степенями и немалыми деньгами стали лейбористами, я полагаю, потому что они ничего не умеют делать руками и понятия не имеют, чего хочет рабочий человек.