Сарьон и отец Толбан прибыли в Уолрен через считанные секунды после того, как покинули Купель; они прошли через Коридоры, позволявшие за несколько шагов преодолевать расстояния в сотни миль.

Хотя когда они прибыли, было еще довольно рано, здешние полевые маги уже улеглись спать — во всяком случае, так заверил спутника отец Толбан. Ему явно было не по себе в присутствии Сарьона. Полевой каталист отвел гостя в пустую хижину рядом с его собственной, бормоча, что он, наверное, хочет отдохнуть.

— Здесь жил старый надсмотрщик, — уныло сообщил отец Толбан, открывая дверь дерева, оставленного после расчистки леса и превращенного в жилище, точно такое же, как и прочие хижины в округе. Ну, разве что чуть побольше. И еще казалось, будто оно вот-вот рухнет.

Сарьон покорно заглянул внутрь. Хижина вполне соответствовала его невзгодам.

— Тот самый, которого убили? — спокойно поинтересовался он. Толбан кивнул.

— Надеюсь, вы не станете возражать, — пробормотал он, поеживаясь. Весенний воздух холодил кожу. — Но... но это все, что на данный момент свободно. «Да какая разница?» — устало подумал Сарьон.

— Нет-нет, она вполне подойдет.

— Тогда я прослежу, чтобы вас с утра покормили. Не желаете ли позавтракать вместе со мной? — нерешительно спросил отец Толбан. — Тут есть одна женщина, которая уже слишком стара для работы на полях, и она зарабатывает на жизнь всякой домашней работой.

Сарьон уже готов был сказать, что не голоден и вряд ли к утру проголодается, но вдруг обратил внимание на встревоженное, исхудалое лицо Толбана. Он вспомнил про сумку, которую ему кто-то сунул в руки перед уходом из Купели, и вручил ее полевому каталисту.

— Конечно, брат. Я охотно разделю ваши трапезы. Но при условии, что вы позволите мне внести свою долю.

— Но, дьякон... это... это слишком много, — пролепетал Толбан, с самого отбытия из Купели поглядывавший на объемистую сумку голодными глазами. От сумки вкусно пахло сыром и беконом.

Сарьон улыбнулся, но улыбка получилась кривой.

— Мы прекрасно можем съесть это все хоть сейчас. Боюсь, там, куда я отправлюсь, мне это не понадобится. Не так ли, брат?

Отец Толбан вспыхнул, пробормотал что-то невнятное и, пятясь, выскочил за дверь, а Сарьон остался и принялся осматривать хижину. Когда-то это жилище, должно быть, считалось неплохим, уныло подумал он. Деревянные стены были отполированы, а ветви, образующие крышу, носили следы аккуратной починки. Но бывший владелец дома уж год как был мертв, и без присмотра хижина начала ветшать. Очевидно, после убийства надсмотрщика сюда никто не заглядывал, если судить по одежде и личным вещам, до сих пор лежащим на видных местах. Сарьон собрал их и сунул в очаг.

У стены стояла кровать, сделанная из сука дерева. У очага теснились грубо оформленный стол и несколько стульев. Ветви образовывали несколько полок на стенах бывшего древесного ствола. Вот и вся мебель. Сарьон вспомнил свою удобную келью в Купели, с ее мягкими матрасами, камином и толстыми каменными стенами, потом взглянул на кровать, где раньше спал покойный, и содрогнулся. Затем он завернулся в рясу, улегся на пол и дал волю отчаянию.

На следующее утро, после скромного завтрака у Толбана, Сарьона представили непрерывно кудахчущей Марм Хадспет, которая сочла его чудом, ниспосланным самим Олмином. Затем каталист отправился на встречу с остальными жителями, дабы приступить к исполнению своих обязанностей.

Согласно придуманной для Сарьона легенде его отправили на поля за незначительное нарушение орденского устава, и ему полагалось изображать эдакого бунтаря. Но Сарьон никогда толком не умел лгать.

— Не знаю, смогу ли я это изобразить, — пожаловался он отцу Толбану, когда они брели по грязи к полевым магам, выстроившимся шеренгой и терпеливо ожидающим утренней порции Жизни.

— Что именно — будто вы сердитесь на церковь за то, что вас прислали сюда? О, это вы прекрасно изобразите, — уныло пробормотал отец Толбан. Весенний ветер развевал полы рясы и добирался до тощего, иссушенного тела. — Все у вас получится.

Вскоре Сарьон обнаружил, что отец Толбан был прав. Он не провел в Уолрене и дня, но ощущение собственных невзгод уже сильно поблекло, сменившись гневом. Нельзя же заставлять людей жить в таких условиях!

Его хижина казалась Сарьону маленькой и тесной, но вскоре он обнаружил, что точно в таких же лачугах ютятся целые семьи. Пища была простой, грубой и скудной — после суровой зимы запасов осталось мало. В отличие от счастливых обитателей городов, где погода находилась под контролем, полевые маги всецело зависели от капризов погоды. В Мерилоне, окруженном магическим куполом, дождь шел лишь тогда, когда императрице надоедал яркий солнечный свет, а снег выпадал лишь затем, чтобы можно было полюбоваться, как он мерцает в лунном свете на крышах хрустальных дворцов. Здесь же, на границе, случались ужасные бури — Сарьон сроду не видал ничего подобного.

— Тамошние дворяне, — отец Толбан взглянул в сторону далекого Мерилона, — боятся крестьян. И недаром.

Полевого каталиста передернуло.

— Я помню, как они себя вели в тот день, когда проклятый мальчишка убил надсмотрщика. Я уж думал, что они и меня убьют!

Сарьон тоже дрожал — правда, от холода. Здесь упорно дул ветер с гор, и с ним весна скорее походила на зиму. Отец Толбан открыл канал для Марм Хадспет и дал ей достаточно энергии, чтобы окружить двух каталистов уютным шаром тепла; Сарьону почудилось, будто он сидит в огненном пузыре. Но это не помогло. Похоже, холод плевать хотел на магию. Он обитал в этой хижине дольше, чем смертные. Он сочился сквозь пол и стены и пробирал Сарьона до самых костей. Сарьону начало казаться, что он никогда больше не согреется, и иногда он с горечью думал, что епископ Ванье мог бы, по крайней мере, сообщить ему, что намерен его помучить перед приведением приговора в исполнение.

— Но если император боится мятежа, почему он не заботится о том, чтобы люди жили лучше? — раздраженно поинтересовался Сарьон, пытаясь обернуть ноги подолом белой рясы. — Если дать им хорошие дома, достаточно еды...

— Достаточно еды?! — Толбан потрясенно уставился на собрата. — Брат Сарьон, начнем с того, что эти люди — могущественные маги. Я слыхал даже, будто они сильнее, чем Альбанара, высокородные волшебники. Как мы сможем держать их под контролем, если они станут сильнее? Сейчас они зависят от нас, потому что мы обеспечиваем их Жизнью. Они должны тратить все свои силы на борьбу за выживание. Если же они когда-нибудь отыщут способ накапливать энергию...

Полевой каталист покачал головой, а затем, пугливо оглядевшись по сторонам, придвинулся поближе к Сарьону.

— Но есть и еще одна причина, — прошептал он. — У них никогда не рождаются Мертвые дети!

Прошел месяц, за ним — другой. Постепенно становилось теплее. Сарьон освоил работу полевого катализа. Он вставал с рассветом, постоянно ощущая себя невыспавшимся, утомленно бормотал слова ритуала, делил с отцом Толбаном скудный завтрак и брел на поле, где его уже ожидали маги. Сарьону пришлось немало попрактиковаться в расчетах, затверженных еще в детстве. Он научился отмерять Жизнь по каплям, потому что ему ни в коем случае не полагалось давать полевым магам хоть сколько-то сверх необходимого. Он брел вслед за ними по грядкам, безразличный ко всему. Казалось, будто ничто не в силах прорваться сквозь броню его несчастья. Даже зрелище ростков, пробивающихся из земли подобно солнечным лучам, льющимся сквозь прорехи в туче, вызывало у него лишь минутное оживление, а затем Сарьон вновь погружался во тьму.

Однако же каталист не забыл истинной причины своего пребывания здесь. По вечерам он болтал с местными жителями — по большей части от скуки и для того, чтобы отвлечься от мыслей о собственном жалком положении, — и ему нетрудно было наводить разговор на Джорама. На самом деле почти ни о чем другом крестьяне и не говорили, поскольку смерть Анджи и убийство надсмотрщика были самыми яркими событиями в их жизни. Они снова и снова с удовольствием пересказывали эту историю в те краткие вечерние часы, когда им позволено было пообщаться.