Но Джорам, словно зачарованный, смотрел на меч, на его холодное белое сияние, сделавшееся теперь столь ярким, что казалось, будто это луна сбежала от бури сюда, дабы властвовать здесь.

Сарьон, теряя силы, осел на пол. Рассудок его помрачился, а магия все мчалась через него стремительным потоком, унося с собою и его собственную Жизненную силу. Тьма окутала его, невзирая на свет, что разгорался все ярче.

А затем чьи-то сильные руки оттащили его и прислонили к чему-то, но к чему — Сарьон не понял, слишком уж ему было дурно. Он ничего не видел. Сверкающий белый свет слепил его. Где же меч? Белый свет был где-то вдали, кажется, на середине пещеры, и в то же время Сарьону казалось, что он по-прежнему сжимает холодный металл в руке и будет сжимать вечно.

Сарьон снова слышал доносящееся снаружи завывание ветра и чувствовал на лице его холодное дыхание. Наверное, он лежит где-то близ входа в пещеру, промелькнула у него смутная мысль. А потом шум ветра заглушило какое-то шипение. Сарьон в ужасе распахнул глаза и увидел, как Джорам погружает холодный, но пылающий меч в бадью с водой. Из бадьи вырвалось облако белого зловонного пара — словно призрак, покидающий бездыханное тело.

Сарьон снова закрыл глаза; он слишком устал, и разум его просто больше не мог ничего воспринимать. Свет, пар, бледное лицо Джорама — все смешалось и превратилось в единый удушливый водоворот. Сарьону сделалось дурно, внутри что-то мучительно сжалось. Он почувствовал, что его вот-вот стошнит. Сарьон сполз на пол и прижался горящей щекой к холодному камню. Ему отчаянно хотелось глотнуть свежего воздуха.

И тут каталист услышал сквозь шипение кипящей, пузырящейся воды голос Джорама, благоговейно, словно при вызывании духов шепчущего:

— Темный Меч...

Обратное путешествие из кузни в тюрьму сквозь серые предрассветные сумерки состояло из ковыляния, пробирающего до костей холода и отупляющего изнеможения. Буря унеслась прочь. Ветер стих, дождь прекратился. Единственными звуками, нарушавшими тишину спящего поселка, были стук капель, срывающихся с крыш домов, да сонное погавкивание какой-то псины, ревностно несущей службу. Но зато сильно похолодало. Теперь даже тюрьма казалась Сарьону прибежищем, исполненным тепла и покоя; он мечтал о ней, пока брел по темным улицам, опираясь на руку Джорама. Молодой человек, с которым, похоже, все было в порядке, прятал под плащом Темный Меч.

И Джорам, и Сарьон были до предела измотаны возбуждением и ужасом. Но теперь на них обрушился новый страх, позабытый в суматохе отковки меча: а вдруг что-то пошло не так? Вдруг стражник проснулся и решил проверить, как они там? Вдруг Мосию схватили? Вдруг в тюрьме сейчас сидит Блалох и поджидает их, словно кот, караулящий мышь? Чем ближе они подходили к тюрьме, тем сильнее терзал их страх. Когда же Джорам с Сарьоном добрались до улочки, на которой стояла тюрьма, они остановились, спрятавшись в тени, и принялись присматриваться, прежде чем двинуться дальше.

На вид все было тихо и спокойно. В окне у стражника свет не горел — а должен был бы, если бы тот все-таки поднял шум. Окна тюрьмы тоже были темны.

— Все в порядке, — с облечением выдохнул Сарьон и двинулся вперед.

— Это может оказаться ловушкой, — предостерег его Джорам, положив руку на рукоять меча.

— Меня это уже не волнует, — устало отозвался каталист, но подчинился и остался стоять рядом с Джорамом.

Джорам неуклюже вцепился в меч — он не вполне понимал, что станет делать, если вдруг на них нападут. Радостное возбуждение, поддерживавшее его, начало угасать, и Джорам чувствовал себя непривычно усталым и опустошенным. В душе у него поднималось знакомое мрачное уныние.

Все шло не так, как он предполагал. Меч оказался тяжелым и неудобным. Юноша не чувствовал никакого прилива силы, когда держал его в руках, — лишь боль в запястье от непривычной тяжести. Джорам попытался наточить и отполировать клинок, но его руки, столь искусные в исполнении его «магии», оказались вдруг неуклюжими и неумелыми. Джорам испугался, что сейчас окончательно все испортит. Клинок был неровным и шероховатым, а не острым и изогнутым, как на картинках в старинных книгах. Он свалял дурака, решив, что это грубое, уродливое оружие сумеет превозмочь колдовство Блалоха. Настроение Джорама стремительно падало. Тьма подступала к нему; он распознал симптомы. Ну и пусть, мрачно подумал Джорам. Пусть приходит. Он, как бы там ни было, добился своей цели.

Юноша в последний раз бросил взгляд на окна хижины стражника и, не заметив там ни малейшего движения, осторожно направился к двери. Отворив ее, он жестом предложил Сарьону входить.

Мосия спал, сидя за столом и положив голову на руки. Заслышав шорох, он вскинулся и приподнялся со стула.

— Что... Отец! — Молодой человек кинулся к каталисту, едва державшемуся на ногах, и подхватил его. — О господи, до чего же вы ужасно выглядите! Что случилось? Где Джорам? С вами все в порядке?

Сарьон только и смог, что устало кивнуть, пока Мосия вел его к кровати.

— Я сейчас принесу вам вина...

— Не надо, — пробормотал Сарьон. — Меня стошнит. Мне нужно просто отдохнуть...

Мосия помог изнуренному каталисту улечься и накрыл дрожащего Сарьона потрепанным одеялом, а потом обернулся, в тот самый момент, когда Джорам запер за собою дверь.

— У Сарьона кошмарный вид. Он что, пострадал? Да ты и сам выглядишь не намного лучше. Что случилось?

— Ничего. С нами все в порядке, с обоими. Просто устали. А тут как, все нормально? — произнес Джорам, сделав над собою явственное усилие. Увидев кивок Мосии, он подошел к своей кровати и, приподняв соломенный тюфяк, спрятал под него нечто, извлеченное из-под плаща.

Мосия уже готов был спросить, что это такое, но, увидев на мрачном лице Джорама признаки приближающейся меланхолии, счел за лучшее промолчать. Кроме того, он совершенно не был уверен, что желает присматриваться к этой вещи.

— Здесь все тихо, — сказал он вместо этого. — Даже никто мимо не проходил за все это время, насколько я видел. Буря была кошмарная, почти до самого утра. Я... я, наверное, задремал, когда ветер начал стихать...

Мосия умолк, увидев, что Джорам его не слушает. Молодой человек растянулся на кровати и уставился куда-то в пространство невидящим взором. Сарьон к этому моменту уже погрузился в беспокойный сон. Тело его то и дело подергивалось. Однажды он даже застонал и что-то неразборчиво пробормотал. Мосия, терзаемый ощущением заброшенности и дурными предчувствиями — в нем невесть отчего поднимался странный, беспричинный страх, — тихонько двинулся через комнату, и тут по нервам ударил донесшийся снаружи тихий, шепчущий голос:

— Откройте! Быстрее!

В этом голосе, обычно беспечном, звучало такое напряжение, что Мосию пробрал озноб. Юноша быстро взглянул на Джорама, кинулся к двери и отворил ее. В образовавшуюся щель тут же проскользнул Симкин.

— Закрой скорее, будь хорошим мальчиком. Надеюсь, меня никто не видел.

Симкин подскочил к окну и, стараясь быть незаметным, выглянул наружу. Он выглядел каким-то растрепанным и был весь белый, даже губы, и те побелели.

— Все тихо, — пробормотал Симкин. — Ну, это долго не протянется.

— В чем дело? Что случилось?

— Боюсь, новости плохие, — сказал Симкин, повернувшись к Мосии. Он попытался изобразить свою обычную веселую улыбку, но получилось неубедительно. — Я только что заглянул к стражнику — проверить, крепко ли он почивал сегодня ночью. Да, крепко. Я бы даже сказал — слишком крепко, если вас, конечно, интересует мое мнение.

— Меня — не интересует! — раздраженно огрызнулся Мосия. — Случилось-то что?

— Видишь ли... — начал Симкин, покусывая губы. — Дело вот в чем... У этого мужлана хватило неосторожности взять да и умереть.

— Умереть?!

У Мосии отвисла челюсть. Он был так ошеломлен, что несколько мгновений просто молча смотрел на Симкина, разинув рот. А потом, пошатываясь, кинулся к кровати друга.