Он снова посмотрел вниз и заметил, что огонь вдруг стал вполовину меньше — его заслонял какой-то огромный черный предмет, мчащийся на смертельной скорости вверх. Никлас инстинктивно напрягся, хотя что он мог сделать, чтобы предотвратить столкновение?

Обдав их мощной волной воздуха, черный предмет пронесся мимо, всего в нескольких дюймах от Оуэна. Шахтер и бровью не повел. Никлас с облегчением вздохнул, увидев, что это всего лишь корзина с углем. Однако если бы канат, на котором они висели, раскачивался с большей амплитудой, одного из них вполне могло бы задеть. Да, этой шахте явно требовались лебедка с паровым двигателем и железные клети для подъема и спуска шахтеров.

Минуты через две их движение замедлилось, и канат остановился на расстоянии нескольких футов от ревущего вентиляционного огня. Вылезая из петли, Никлас увидел, что они находятся в просторной галерее. В нескольких футах от них черные от угля фигуры загружали очередную корзину.

— Это место имеет явное сходство с геенной огненной, которую с таким воодушевлением описывал мне ваш отец, — заметил Никлас.

Губы Клер тронула легкая улыбка.

— Тогда вы должны чувствовать себя здесь как дома, Старый Ник.

Никлас улыбнулся в ответ, хотя, по правде говоря, вовсе не чувствовал себя здесь как дома. Цыганская половина его души всегда жаждала вольного воздуха и открытого пространства, а в шахте не было ни того, ни другого. Он закашлялся, заморгал слезящимися от дыма глазами и ясно вспомнил, что в детстве любопытство ни разу не толкнуло его спуститься в шахту.

— Мы пойдем в западную лаву, — сказал Оуэн. — В тех местах не так людно.

От главной галереи отходило полдюжины выработок. Направляясь к той, что вела на запад, они обошли несколько тележек, груженных углем Каждую из них толкали два подростка.

— В такой тележке — пять центнеров[6] угля, — сказал Оуэн. — Ребят, которые их толкают, называют откатчиками.

В больших шахтах тележки толкают по рельсам — это облегчает работу.

Они вошли в нужный штрек: впереди шел Оуэн, следом Клер, за нею Никлас. Потолок штрека был так низок, что Никласу приходилось двигаться согнувшись. Он шел, чувствуя сырой запах камня, так непохожий на аромат свежевспаханной земли.

— Одна из главных опасностей — это рудничные газы, — бросил через плечо Оуэн. — Удушливый газ скапливается в заброшенных выработках; он парализует дыхание и может стать смертельным. Гремучий газ еще хуже, потому что взрывается. Когда его становится слишком много, один из наших заползает в забой и поджигает его, а сам ложится плашмя, чтобы огонь прокатился над ним.

— Господи Иисусе, да это же чистое самоубийство! Оуэн повернул голову и укоризненно посмотрел на Никласа.

— Что верно, то верно, но это вовсе не значит, что вы можете поминать имя Господа всуе. Даже если вы и лорд, — добавил он с лукавым огоньком в глазах.

— Ты же знаешь, я всегда этим грешил. Ладно, впредь постараюсь следить за своим языком, — пообещал Никлас.

Ему пришло в голову, что Клер, возможно, чувствует то же, что и Оуэн. Пожалуй, в будущем стоит кое-какие фразы говорить по-цыгански. — Вообще-то я слышал о том, что гремучий газ можно выжигать, но думал, что от этого способа давно отказались, потому что он слишком опасен.

— В этой шахте все делают по старинке, милорд, — сухо ответил Оуэн.

— Если ты собираешься выговаривать мне за то, что я всуе поминаю Господа, придется тебе оставить «милорда» и снова называть меня Никласом — Он вытер потный лоб фланелевым рукавом. — Здесь действительно теплее, чем наверху, или мне это кажется?

— Вам это не кажется, — ответила Клер. — Чем глубже шахта, тем в ней жарче. — Она бросила взгляд через плечо. — Как-никак, чем глубже, тем ближе к геенне.

Никлас улыбнулся, но улыбка продержалась на его лице лишь до тех пор, пока он не наступил на какой-то мягкий предмет, который вдруг громко пискнул и бросился прочь, стуча когтями. Пытаясь удержать равновесие, Никлас ударился головой о потолок и тут же согнулся вдвое, ругаясь на чем свет стоит. Однако ругался он по-цыгански. Клер встревоженно обернулась.

— С вами все в порядке? Он осторожно ощупал голову.

— Если б не слой ваты в шляпе, я бы вышиб себе мозги. На что это я наступил?

Она коснулась его лба прохладной рукой.

— Наверное, на крысу. Их здесь тьма. Оуэн, который тоже остановился, добавил:

— И они очень наглые. Случается, вырывают еду прямо из рук.

Никлас снова зашагал вперед.

— Неужели никому не пришло в голову привести в шахту кошку?

— Кошек здесь несколько, и у них очень сытая жизнь, — ответила Клер. — Но крысы и мыши все равно не переводятся.

Послышался неясный металлический стук, затем впереди показался поворот. За ним оказалась металлическая дверь, перекрывающая путь. Оуэн крикнул:

— Хью, отвори дверь!

Дверь со скрипом открылась, и из-за нее высунулся мальчик. Маленький, лет шести.

— Мистер Моррис! — радостно воскликнул он. — Давно я вас не видел.

Оуэн остановился и ласково взъерошил мальчугану волосы.

— Я работал в восточной лаве. Ну, как жизнь? Как работа?

— Работа-то легкая, — грустно ответил Хью, — но уж больно одиноко сидеть весь день в темноте. И крысы, сэр. Они такие противные.

Оуэн взял одну из своих свечей, зажег се и протянул мальчику.

— Разве отец не даст тебе свечу? Хью покачал головой.

— Он говорит, что они слишком дорогие для парня, который зарабатывает только четыре пенса в день.

Никлас нахмурился. Этот ребенок работает в таком аду всего за четыре пенса в день? Ужасно…

Оуэн вынул из кармана леденец и протянул его Хью.

— Увидимся на обратном пути. Они вошли в дверь и двинулись дальше. Когда Хью уже не мог их слышать, Никлас спросил:

— Какого черта такой маленький ребенок делает в шахте?

— Его отцу нужны деньги, — зло сказала Клер. — Мать Хью умерла, а его отец, Най Уилкинс — жадная пьяная скотина, он привел мальчика в шахту, когда тому было всего пять лет.

— Половина здешних шахтеров ходит в молельню, а другая половина — в кабак, — добавил Оуэн. — Пять лет назад наша Клер встала в молельне и сказала, что дети должны ходить в школу, а не работать в шахте. Обсуждение было очень бурным, но в конце концов каждый мужчина в Сионской молельне обещал, что не пошлет своих детей на шахту, пока им не исполнится десять лет.

— Да, осадить ее посмеет только очень смелый мужчина, — заметил Никлас. — Жаль, что меня там не было. Вы молодец, Клер.

— Я делаю то, что могу, но этого слишком мало, — мрачно сказала она. — В шахте до сих пор работает по меньшей мере дюжина мальчиков такого же возраста, как Хью. Они целыми днями сидят в темноте у дверей, которые открывают и закрывают доступ воздуха в выработки.

Они прошли мимо штрека, вход в который был забит доской.

— Почему вход в эту выработку заколочен? — спросил Никлас.

Оуэн остановился.

— Там, в конце, порода внезапно меняется, и угольный пласт исчезает. — Он недоуменно сдвинул брови. — Но почему забили вход? В шахте полно таких выработок, и входы в них ничем не загорожены.

— Наверное, в этой слишком много удушливого газа, — предположила Клер.

— Скорее всего, — согласился Оуэн.

Они двинулись дальше, время от времени прижимаясь спинами к неровной стене, чтобы пропустить очередную тележку. В конце концов они добрались до западной оконечности выработки. Здесь в узком, неправильной формы забое около дюжины человек работали кайлами и совковыми лопатами. Бросив на вновь прибывших беглые равнодушные взгляды, они молча продолжали делать свое дело.

— Это забойщики, — объяснил Оуэн. — По мере того, как они рубят уголь, деревянные стойки передвигают вперед, чтобы потолок не обвалился.

Они молча смотрели на работу забойщиков. На стены с помощью мягкой глины были прилеплены свечи, так что руки шахтеров оставались свободными. Возле каждого из них стояла тележка, в которую они грузили уголь, поскольку забойщику платили сдельно, в зависимости от количества добытого. Никлас изумленно смотрел на их позы. Чтобы добраться до угля, один стоял на коленях, другой лежал на спине, третий согнулся в три погибели, врубаясь в нижнюю часть пласта.

вернуться

6

Английский центнер = 50, 8 кг