— Вот и отлично, потому что отныне я твердо намерен спать с тобой каждую ночь. — Вспомнив о несовершенстве мира, он со вздохом сел и добавил: — Однако ради сохранения остатков твоей репутации я буду приходить и уходить так, чтобы меня никто не видел. Сейчас еще достаточно рано, так что мы скорее всего привлекли внимание только моего камердинера и твоей горничной, а им за то и платят, чтобы они не распускали языки.
Клер невесело улыбнулась.
— Спасибо. Конечно, и с моей стороны малодушно придавать значение пересудам, но — увы — я ничего не могу с собой поделать.
— Поскольку мы будем жить в долине до конца наших дней, осторожность не помешает. — Он наклонился и поцеловал се. — Я нынче же утром пошлю письмо Люсьену в Лондон и попрошу его съездить в коллегию по гражданским делам за специальным разрешением на брак. Он умеет быстро проворачивать такие дела, так что мы сможем обвенчаться в церкви уже примерно через неделю.
Клер кивнула, наблюдая, как Никлас натягивает на себя одежду и тихонько выскальзывает из комнаты. Все случилось так неожиданно, что она до сих нор не вполне верила в реальность происходящего. Никлас предложил ей стать его женой без особой охоты, однако при этом он вовсе не выглядел несчастным. И она поклялась себе, что он не пожалеет о своем решении.
Поскольку в том, что касалось земных благ, все у нее теперь было в порядке. Клер решила, что пора заняться делами духовными. Она встала с кровати, надела халат, потом опустилась на колени в широкой полосе солнечного света, который лился из окна, и, сложив руки, очистила сознание от всех посторонних мыслей.
И тотчас, словно струя ослепительного огня, сердце ее наполнила вера. Это были те самые ощущения божественной радости и покоя, дарованные ее отцу, которые он испытывал ежедневно и стремился разделить с другими. Сосредоточившись в себе еще глубже, Клер вдруг смутно почувствовала, что душа отца где-то рядом. И с изумлением поняла, что он знал о ее слабости и молился о ее спасении. А теперь явился, чтобы разделить с ней духовное пробуждение…
Клер чуть заметно улыбнулась. Даже покинув этот свет, ее отец не перестал усердно помогать тем, кому повезло меньше его, но теперь она больше не обижалась на него за это.
Глаза ее защипало от слез благоговения и смирения. Теперь, когда в ней наконец зажегся огонь, он уже никогда не погаснет — она была в этом уверена. И именно любовь указала ей путь.
Глава 27
Клер так глубоко погрузилась в свои мысли, что для нее стало полной неожиданностью, когда она вдруг заметила принесенный Полли чайник и дымящийся кувшин с горячей водой. Вспомнив, сколько всего ей необходимо сделать, она быстро вымылась и оделась, затем спустилась к завтраку. Перед этим Клер все же зашла в библиотеку.
Устояв перед искушением посмотреть на ковер, на котором они занимались любовью. Клер опустилась на колени перед обломками арфы Никласа. Когда он вошел в библиотеку, девушка подняла взгляд и нерешительно сказала:
— Многие колки сломаны, и рама разошлась, но, похоже, вес можно восстановить.
Никлас поднял с пола обломки.
— Ты права, — согласился он, оглядев их. — Нет ничего такого, чего нельзя было бы починить. — Он погладил гладкое, как атлас, дерево. — Я рад. Тэм был великий мастер — пытаться уничтожить его произведение было кощунством.
— К счастью, арфа была сработана очень прочно. Она даже сделала порядочную вмятину в стене. — Клер опустилась на пятки. — Прошлой ночью, когда ты отшвырнул ее, мне показалось, что ты пытаешься уничтожить не только арфу, но и музыку в твоей душе. Надеюсь, что это тебе не удалось. — Последняя фраза прозвучала скорее как вопрос, чем как утверждение.
— Полагаю, именно таково и было мое намерение, хотя тогда я так не думал. — Он щипнул единственную уцелевшую струну, и раздался меланхоличный звук. — Наверное, мне следует написать песню о взрыве на шахте. Ведь это древняя кельтская традиция — увековечивать в балладах наших благородных мертвых.
Она накрыла его руку своей ладонью.
— Да, сочини такую песню и спой ее на ежегодном состязании бардов долины. Этим ты сделаешь большое дело для каждого жителя Пенрита.
Лицо Никласа напряглось, и она догадалась, о чем он подумал: о том, что сделал бы для них куда больше, если бы смог вовремя изменить условия труда в шахте и предотвратить взрыв. Хотя теперь он уже мог сдерживать снос горе и чувство вины, они все же не отпустили его. Наверное, полностью он от них никогда не освободится.
Тягостную тишину нарушило внезапное появление Уильямса. Вместе с ним в библиотеку вбежал запыхавшийся мальчик. Узнав в нем Тревора, старшего сына Маргед, Клер вскочила па ноги.
— Я нужна твоей маме, Тревор? — спросила она. — Сейчас пойду. Я как раз собиралась в деревню. Мальчик покачал головой:
— Нет, мисс Морган, это не то, о чем вы подумали. У меня очень хорошие новости — мой папа жив! Его нашли сегодня утром. Мама послала меня сказать вам об этом, как только его принесли домой.
— Слава Богу! — проговорила Клер, но ее тихое восклицание было заглушено ликующим криком Никласа:
— Аллилуйя!
То, что сообщил Тревор, было невероятно, но его счастливое личико было красноречивее любых доказательств, На лице Никласа сияла радость, и Клер поняла: весть о том, что Оуэн жив, исцелит его, как ничто другое.
— Уильямс, вели приготовить двуколку, — приказал Никлас. — Тревор расскажет нам все по дороге в деревню.
Через пять минут, они уже мчались к Пенриту на такой скорости, что Клер испугалась бы, если б лошадьми правил менее искусный возница, чем Никлас. Сидящий между ними Трсвор объяснял:
— Взрывом папу отбросило в один из старых штреков. Папа долго лежал без сознания, потому что сломал ногу и сильно ударился, а когда очнулся, то вспомнил, что неподалеку находится одна из старых штолен, через которые откачивается вода. Он прорубился через завал, добрался до нее и увидел, что из-за взрыва уровень воды в ней упал, так что вверху был воздух. Ночью он выбрался наружу, и нынче утром его нашел пастух.
— Это просто чудо, — тихо сказала Клер.
— Вот и моя мама так говорит.
Некоторое время вес трос молчали. Потом Никлас спросил:
— А на что будут жить семьи тех, кто погиб?
— У шахтеров есть два общества взаимопомощи, куда они каждую неделю делают небольшие взносы, — ответила Клер. — Так что сейчас имеется немного средств, чтобы помочь тем, кто остался без кормильца.
— Погибших так много, что эти деньги скоро кончатся, — заметил Никлас. — Как ты думаешь, валлийские упрямство и гордость не помешают этим обществам принять взнос и пожертвования и от меня?
— Я уверена, что никто не станет возражать. Дверь коттеджа Моррисов открыла Маргед. Под глазами у нес были темные круги, но лицо освещала счастливая улыбка. Подруги крепко обнялись и расплакались. Когда они снова обрели способность связно разговаривать, Маргед пригласила гостей пойти и сказала, что они должны непременно выпить чаю и попробовать ее булочек с изюмом.
Тихо, чтобы не разбудить Оуэна, Маргед повторила то, что уже успел рассказать Тревор.
— Но это не все, — добавила она. — Есть и другая добрая весть — нашли еще двух живых шахтеров, они не задохнулись, потому что попали в воздушный карман. — Она назвала имена спасенных. Клер знала обоих, так как учила в школе их детей.
— Говорят, на шахте грядут большие перемены, — продолжала Маргед. — Лорду Майклу Кеньону не понравилось, как велись дела, и теперь он решил управлять шахтой сам.
— А как насчет Майдока? — спросил Никлас. Маргед довольно улыбнулась:
— На людях его милость не сказал против Мэйдока ни слова, но все равно всем ясно — у бывшего управляющего больше нет власти, теперь он всего лишь мастер, чье дело выполнять приказы хозяина. Говорят, Мэйдок в бешенстве, но жаловаться не смеет, потому что боится потерять место.