— Вы в самом деле собираетесь ваять меня с собою в Лондон?!

— Разумеется! Я же вам прямо об этом сказал в тот самый день, когда вы явились ко мне в Эбердэр с целью шантажа.

— Но… но вы же тогда были пьяны! Я думала, что вы забудете или передумаете.

— Где, как не в Лондоне, можно приобрести для вас подходящий гардероб? Хотя должен признаться, эта старая рубашка облегает вас самым соблазнительным образом. Интересно, под нею что-нибудь надето?

Клер невольно натянула поводья, и пони замедлил шаг. Поскольку Никлас и впредь будет постоянно вгонять ее в смущение, надо научиться держать свои эмоции в узде и не позволять им влиять на то, как она правит лошадью, с досадой подумала девушка.

— Я не могла заставить себя надеть сухую одежду на мокрое белье, — сухо ответила она.

— Недурное решение, достойное одобрения по причинам как практическим, так и эстетическим, однако у него есть один изъян — вы промерзнете до костей. — Он снял с себя сюртук и набросил ей на плечи. — Хотя убеждать женщину облачиться вместо того, чтобы разоблачиться, и идет вразрез с моими принципами, все же лучше наденьте вот это.

Она попыталась отдать ему сюртук обратно.

— Без него вас продует.

— Я в своей жизни провел столько ночей под открытым небом, что холод нисколько меня не беспокоит.

Клер, примирившись с неизбежным, запахнула на себе сюртук. Его ткань хранила тепло тела Никласа и слабый, едва уловимый мужской запах, который она смогла бы узнать повсюду. Надеть его сюртук — это было почти то же самое, что оказаться в его объятиях, только куда безопаснее…

Клер очень хотелось своими глазами увидеть Лондон, но этот визит наверняка оборвет ту странную близость, которая возникла между ними. В Лондоне у него друзья и, возможно, давние любовницы, которые заполнят его досуг. Там он едва ли будет помнить о существовании Клер. И ее жизнь станет намного легче.

Так что она должна быть благодарной ему за эту поездку.

Остаток дня прошел как обычно — в точном соответствии с тем порядком, к которому Клер уже начала привыкать. Сначала она приняла ванну и смыла с тела и волос грязь и вонь шахты. Затем — хотя ей все еще было изрядно не по себе после того, как она едва не утонула, — поговорила с Уильямсом о дальнейшем обновлении внутреннего убранства дома. Сегодня слуги сосредоточили внимание на уборке столовой и замене там мебели, и результат получился великолепный. Клер и Уильямс вместе решили, какими комнатами нужно будет заняться в ее отсутствие, составили список обоев и тканей, которые она купит в Лондоне.

После еще одного из превосходных обедов миссис Хауэлл Клер и Никлас поднялись в библиотеку. Там он сразу же занялся изучением корреспонденции и хозяйственными расчетами, работая с усердием, которое явно не вязалось с его репутацией беспутного мота.

Клер обрадовалась возможности просмотреть книги в библиотеке, качество и разнообразие которых превзошли самые смелые ее ожидания. Если они с Никласом станут друзьями, то когда три месяца истекут, он, возможно, позволит ей иногда одалживать у него книги.

Она принялась тайком рассматривать его профиль; он не замечал ее взгляда, поглощенный изучением какого-то документа. Как и всегда, его вид поразил ее: он был невероятно, потрясающе красив, аристократ и цыган одновременно, совершенно непредсказуемый и дьявольски умный. Они так же несхожи меж собой, как небо и земля, и было просто невозможно представить себе такое будущее, в котором они могли бы стать друзьями. Скорее всего этот их нелепый трехмесячный поединок закончится полной катастрофой, и пострадает в ней отнюдь не граф.

Сурово напомнив себе, что никто не принуждал ее являться в Эбердэр, Клер вновь сосредоточила внимание на книжных полках. Тома были расставлены не как Бог на душу положит, а в строгом порядке; здесь имелась литература на шести языках, причем все книги, написанные на каком-то одном языке, стояли вместе. На одной из полок Клер нашла несколько книг даже на валлийском.

Другие разделы библиотечного собрания были посвящены таким предметам, как история, география и даже естественная философия. Отец Клер иногда брал у старого графа книги по теологии; хотя тот почитал своим долгом оставаться в лоне англиканской церкви, он имел явную склонность к взглядам диссинтеров[9]. Возможно, именно поэтому он и выбрал методистского проповедника в наставники своему внуку.

Клер бросилась в глаза большая Библия в кожаном переплете, богато украшенном тиснением и позолотой. Догадавшись, что это и есть семейная Библия Дэйвисов, девушка достала тяжелый том с полки и положила его на стол. Потом открыла и начала рассеянно листать, время от времени перечитывая свои самые любимые стихи.

На первой странице было изображено генеалогическое древо, и Клер невольно умилилась, увидев записи рождений, браков и смертей, тщательно сделанные разными чернилами и различными почерками. Одна дата смерти была слегка размыта — быть может, на нее капали чьи-то слезы? Выцветшая, столетней давности запись сообщала о рождении некоего Гуайлима Ллюэллина Дэйвиса; рядом была радостная приписка: «Наконец-то сын!» Младенец, чье рождение вызвало такой восторг, вырос и стал прадедом Никласа. Изучив схему до конца, Клер поняла, почему старый граф так беспокоился, о наследнике. Род Дэйвисов был немногочислен, и Никлас совсем не имел близких родственников, во всяком случае, по мужской линии. Если он исполнит свое намерение никогда больше не жениться, графский титул Эбердэр, судя по всему, умрет вместе с ним.

Клер перевернула страницу, чтобы взглянуть на самые последние записи. Сообщения о двух браках старого графа и рождении его трех сыновей были сделаны его собственной твердой рукой. Хотя все сыновья были женаты, упоминаний о рождении детей у двух старших Клер не нашла.

Губы девушки непроизвольно сжались, когда се взгляд упал на запись рядом с именем младшего сына, Кенрика. В отличие от всех остальных, сделанных чернилами, сообщение о женитьбе Кенрика на «Марте, фамилия неизвестна» и о рождении «Никласа Кснрика Дэйвиса» было нацарапано карандашом — еще одно доказательство того, насколько неохотно старый граф принимал существование своего наследника. Если бы он дал Никласу хотя бы десятую долю того тепла, с которым Оуэн принял Хью, ребенка, чужого ему по крови!

С этой печальной мыслью о бессмысленной враждебности старика к собственному внуку Клер перевернула еще одну страницу, и из книги выпало несколько сложенных листков бумаги. Она бросила на них беглый взгляд, потом, всмотревшись внимательнее, пробормотала:

— Как странно…

Ей вовсе не хотелось отрывать Никласа от работы, однако он услышал ее слова и, откинувшись на спинку стула, лениво потянулся.

— Что вы находите странным, Клариссима?

— Ничего особенного. И все же… — Она подошла к его письменному столу и положила документы в круг света под горящей масляной лампой. — Эти две бумаги — нотариально заверенные копии записей в церковных книгах о браке ваших родителей и вашем рождении. Обе они истрепаны и испачканы, как будто их слишком долго носили в кармане.

Она показала на остальные два документа.

— Эти документы — тоже копии, однако очень плохие. Странно то, что они не заверены нотариусом, и потому не имеют юридической силы, однако при этом оба они сложены, истрепаны и испачканы совсем так же, как и нотариально заверенные. Наверное, эти копии сделал ваш дедушка, но я совершенно не понимаю, зачем они ему понадобились и отчего бумага так истрепалась.

Никлас поднял к свету одну из незаверенных копий, и тотчас же все жилы па его руке вздулись.

Клер взглянула на его лицо: Никлас смотрел на бумагу с той же испепеляющей яростью, которая исказила его черты, когда он хлестал бичом портрет своей жены. Клер затаила дыхание. В чем же тут дело? Что вызвало этот внезапный приступ бешенства?

Он схватил вторую копию и остервенело смял оба листка в кулаке. Потом вскочил со стула, прошел через всю комнату и швырнул бумаги в горящий камин. Пламя вспыхнуло и медленно опало.