Ему было мучительно больно видеть страдание на лице Клер, но уступить значило потерять ее.

— О том, что цена будет высокой, вы знали с самого начала, — холодно проговорил он, — и сказали: Пусть будет так. Легко быть храброй, когда от тебя ничего не требуется, но теперь, когда вам встретилась первая трудность, вы показали, из какого теста сделаны. Вы трусиха, Клер Морган!

Она надменно выпрямилась. Слезы разом высохли в ее глазах.

— И вы смеете говорить мне о трусости? Вы, человек, который, когда в его жизни случился кризис, просто взял и сбежал из дома и отсутствовал целых четыре года?!

— Речь идет не о моих недостатках, а о ваших, — отпарировал он. — Если вы хотите уйти, уходите. Сохраните вашу драгоценную добродетель, раз уж она для вас превыше всего. Но знайте: я не такой дурак, чтобы тратить свое время и деньги на дорогие вашему сердцу проекты, не получая взамен ничего, кроме разве что снисходительной улыбки. Если вы уедете до истечения трехмесячного срока, шиферный карьер не откроется, я и пальцем не пошевелю, чтобы улучшить условия в шахте, а Эбердэр будет стоять пустым, без прислуги, покуда я не найду какого-нибудь способа продать его.

Ее глаза сузились от ярости.

— Вы считаете, что если я буду вашей узницей, это скорее склонит меня лечь в вашу постель?

В самом начале именно гнев побудил ее принять его вызов, подумал Никлас, и теперь, если не быть осторожным, гнев же заставит ее и уйти.

— Но вы ведь вовсе не узница, Клер, а я не ваш тюремщик, — смягчив тон, примирительно проговорил он. — Решение будете принимать вы, и только вы. Я знаю, это должно быть страшно больно, когда вас порицают близкие вам люди. Однако, насколько мне известно, по методистскому учению истинно важным считается одно — чтобы совесть верующего была чиста перед Богом. Положа руку на сердце: неужели вы стыдитесь того, что произошло между нами?

Она нервно рассмеялась.

— Должно быть, именно так змий говорил с Евой.

— Весьма вероятно, — согласился он, — поскольку знание, которое этот змий предлагал, было знанием плотским Адам и Ева съели яблоко, осознали, что они наги — то есть узнали о существовании различия полов, — и были изгнаны из Эдема. Лично я всегда полагал, что Эдем наверняка был скучнейшим местом — совершенство всегда скучно. Если нельзя творить зло, то нет и возможности творить добро. В нашем с вами мире жить труднее, чем в Эдеме, но зато он намного интереснее, и одно из его великих преимуществ — это плотская страсть.

— По-видимому, в юности вы получили достаточное знание религии, чтобы научиться извращать ее, — резко возразила Клер, — но один урок вы точно пропустили урок, в котором говорилось о милосердии. В мире полно красивых, опытных женщин, готовых с радостью принять знаки вашего внимания. Почему же вы так настойчиво удерживаете рядом с собою меня, удерживаете против моего желания?

— Потому что хотя на свете и существуют женщины более красивые, чем вы, я хочу именно вас. — Он сделал шаг и положил ладони на ее руки выше локтей. — Можете ли вы чистосердечно сказать, что вам неприятно мое внимание?

Она холодно посмотрела на него:

— Речь вовсе не о том, приятно оно мне или нет.

— Ой ли? — Никлас поцеловал ее, и ее замерзшие губы тотчас потеплели от прикосновения его губ. — Он прошептал: — Разве это противоречит вашему желанию?

Из ее груди вырвался хриплый, страстный звук:

— Нет, будьте вы прокляты, не противоречит! Вот потому-то я вас и боюсь.

В ее ответе звучало отчаяние, и он понял, что в его объятиях она чувствует одновременно успокоение и угрозу, причем и того и другого поровну. Если он сумеет привязать ее к себе сейчас, она станет его навсегда.

Не разжимая объятий, Никлас отвел Клер на несколько шагов в сторону, под защиту стены. Чувствуя, как ветер полощет ее юбки вокруг его ног, он развязал тесемки ее безобразного чепчика и сдернул его освободив из плена скрученные в узел блестящие темные волосы. Потом его рука проникла под ее шаль, легла на ее грудь и начала легко массировать тугой холмик плоти в то время, как большой палец поглаживал сосок, пока тот не затвердел. Клер громко вздохнула, и тело ее непроизвольно выгнулось назад.

Малейший ее отклик на его ласку мгновенно воспламенял Никласа. Он сделал еще шаг и прижал ее бедрами к неровной каменной стене. Клер беспокойно шевельнулась, однако это не была попытка вырваться казалось что она инстинктивно стремится как можно лучше приладить свое тело к его.

Погружаясь в горячие, влажные глубины ее рта, он передвинул ладонь ей на спину и нащупал крючки, на которые был застегнут корсаж се строгого закрытого платья. Первый крючок расстегнулся легко и второй тоже. Никлас погладил атласную кожу ее спины потом осторожно потянул платье и нижнюю рубашку вниз, обнажая ее белые плечи.

От нее пахло лавандой и тимьяном — скромный аромат, такой же скромный, как сама Клер, и вместе с тем нежный и пряный. Он принялся покрывать легчайшими поцелуями ее шею, потом плечо. Она в лихорадочном возбуждении шевельнула бедрами прижимаясь к нему.

В ответ он застонал, все его тело напряглось. Сквозь разделяющие их слои одежды она почувствовала дрожь в твердой выпуклости, которая упиралась ей в живот.

— Клер, ты меня околдовала, — хрипло произнес он.

Ах, как бы ей хотелось и впрямь быть колдуньей тогда ей не пришлось бы думать о том страшном выборе, который она должна сделать, выборе, который может разрушить всю ее жизнь! Впрочем, коль скоро она остается в его объятиях, возможно, она уже выбрала.

Кружась в вихре пьянящих ощущений, Клер не сразу осознала, что ее левой ноге стало холодно — оттого, что Никлас медленно, дюйм за дюймом поднимает ее юбки выше колена. Его теплая рука скользнула по ее подвязке, и пальцы начали легко ласкать обнаженную кожу внутренней части бедра. Ее дыхание пресеклось, и все существо пронизала опасная сладкая дрожь.

Спас ее не стыд за собственную порочность, а внезапное осознание того, что потаенные части ее тела, становятся горячими и влажными. Не понимая, чем это вызвано, но чувствуя неясное смущение, Клер собрала все свои силы и, задыхаясь, вымолвила:

— Хватит.

— Если ты хочешь положить конец всем своим сомнениям, позволь мне продолжить. Клянусь — ты об этом не пожалеешь, — голосом, хриплым от нестерпимо обострившегося желания, проговорил он.

— Вы не можете мне этого гарантировать. Гораздо вероятнее другое — что потом я никогда себя не прощу. — Клер отстранила Никласа, и из глаз ее снова брызнули слезы. — Почему, почему вы так упорно стремитесь погубить меня?

Никлас медленно, неровно выдохнул задержанный в легких воздух.

— Не плачьте, пожалуйста, Клер, не плачьте! — Он разжал обнимавшие ее руки, потом повернулся и, прислонясь спиной к каменной стене, сел на землю. Затем, нежно обхватив запястье девушки, он потянул ее вниз, посадил к себе на колени и снова обнял, так что ее голова прижалась к его плечу. Пока Клер боролась с сотрясающими се рыданиями, он нежно гладил ее по спине, словно испуганного ребенка.

Когда горячка, захватившая се тело, пошла на убыль, она заставила себя вернуться к мыслям о выборе. У нее еще оставалась возможность покинуть Эбердэр и Никласа и вернуться к привычной жизни в деревне. Избежать злословия и пересудов не удастся, но в конце концов они затихнут. Уйти — это был простой, безопасный и нравственный выход.

Однако если она выберет его, то потом всю жизнь станет корить себя за трусость. Никлас может изменить к лучшему сотни жизней, и если она сейчас откажется от их договора и бросит все, это будет проявлением не только трусости, но и эгоизма.

Пожертвовать своим добрым именем и образом жизни оказалось делом куда более тяжким и болезненным, чем предполагала Клер. Но при всем том она сумела бы перенести это без особых страданий, если б испытывала отвращение от того, что он заставлял ее делать; ощущая себя несчастной мученицей, она считала бы, что совесть ее чиста. Какая жестокая ирония — весь этот круговорот горьких сомнений и чувства вины был порожден тем, что Никлас дарил ей величайшее блаженство, которое она когда-либо знала в жизни!