Они победили, конечно. Ну да, с ним иначе не бывает. Может быть, сейчас они тоже победят?

— Себастьен, ваши сотрудники узнали что-нибудь новое о той особе, которая пишет нам письма?

— О госпоже Молин? Да, но пока немного. То, что лежит на поверхности. Она журналистка, пишет для глянцевых журналов и порталов. Я запросил подборку её статей — на всякий случай, если хотите — пришлю и вам, думаю, завтра будет.

— Если она журналистка, то я могу спросить Поля — не слышал ли он о такой.

— Кстати да — спросите. Только завтра, хорошо? Я понимаю, сердце моё, он вам брат, но даже и брату я бы не стал звонить уже почти что ночью, если не пожар и не катастрофа. А я думаю, у нас ещё не пожар и не катастрофа. Вы хотите ещё чего-нибудь — кофе, сладостей, еды? Мороженого?

— Нет, — улыбнулась она. — Уже нет, всё хорошо, спасибо, — сегодня уже были кофе и карбонара в каком-то небольшом заведеньице прямо на улице, а потом ещё вино, кофе и пирожные за столиком под огромным деревом с видом на маленькую древнюю площадь. — Хочу посидеть вот здесь на ступеньках и посмотреть на звезды, — они неспешно шли по набережной, и впереди был спуск к воде.

— Извольте, посидим. Вы, сердце моё, вообще когда в последний раз гулять ходили? Просто так?

— Давно, — рассмеялась она. — Вот только что вспоминала — едва ли не в последнем классе школы. Чтобы идти, никуда не торопиться и неспешно разговаривать о том, где идёшь.

Положим, Венсан не владел искусством не просто брать за руку, а так переплетать пальцы, что от одного прикосновения становилось сладко и сердце принималось тревожно биться. А когда стало темно — так они просто шли, обнявшись, и это было хорошо и правильно.

— Тогда нужно будет повторить, — он снял руку с её плеч. — А сейчас пойдёмте уже домой. Нам идти минут двадцать, а мне бы дома хотелось примерить на вас ещё какую-нибудь красивую вещицу, а потом уже только спать.

— А вы полагаете, потом останется время, чтобы спать? — усмехнулась она.

— Не останется так не останется, — легко поддержал он. — Поспите утром в кабинете. Запрёте дверь, и кто вам помешает?

— Учите меня плохому, да?

— Конечно. И с удовольствием. А то приходите ко мне — поспим вместе.

— Вместе — это вот мы сейчас придём, и вместе.

— Как же хорошо, сердце моё, что вы об этом говорите. Продолжайте.

Старые камни мостовой ложились под ноги, а сверху висела половинка луны.

Наутро Элоиза пришла в кабинет и серьёзно задумалась над словами Себастьена — не поспать ли ей прямо здесь. Телефон, конечно же, включить, мало ли что. Где-то в шкафу лежал тёплый палантин, он бывал нужен зимой, когда из окна сквозило, можно же свернуть его и сложить на стол вместо подушки, на скучных лекциях в студенчестве она так иногда делала. Например, пропускать пару было нельзя, но и слушать тоже невозможно. Тогда спасал шарф, на нём было можно ещё час с чем-нибудь поспать.

Она уже достала из шкафа тот палантин, мягкий и тёплый, и сворачивала, чтобы разместить на столе, когда телефон ожил и сообщил, что братец Поль желает с ней говорить вот прямо сейчас.

Ой, точно! Она же собиралась звонить Полю и спрашивать про журналистку! И ещё Себастьен вчера сказал, что прислали подборку ссылок, нужно же читать… Она взяла телефон.

— Доброе утро, сестрёнка. Расскажи-ка мне, не происходит ли в твоей жизни чего необычного, — спросил он с места в карьер.

— Доброе утро, Поль, — осторожно ответила Элоиза. — Могу я узнать, почему ты спрашиваешь?

— Потому что мне тут поступило одно донельзя странное предложение, я прямо даже ещё не понял, как я хочу на него отреагировать.

— Неужели денег хотят? — выдохнула Элоиза раньше, чем сама подумала, что сказала.

Поль не имеет никакого отношения к их с Марго грехам юности. Но…

— А как ты догадалась? — вкрадчиво спросил брат.

— Да вот догадалась. В чём вопрос?

— В некоем фото. На котором я с удивлением увидел не только нашу легкомысленную сестрицу Маргариту, но и нашу разумную сестрицу Элоизу, а также двух дам, с которыми сестрицы, если я не ошибаюсь, дружили или даже дружат по сей день, и ещё некоего господина, мне незнакомого. И по доносящимся от тебя звукам я понимаю, что тема тебе в целом известна.

— Увы, — согласилась Элоиза. — А кто просит денег? Изабель Молин?

— Молин? Кто это? Девочка из глянца? Нет, что ты. Оливье Муазен. Это намного неприятнее любой девочки из глянца. Но ты, наверное, не знаешь, кто это, и к лучшему. А где ты пересеклась с глянцевой девочкой?

— Так вот понимаешь ли, у нас с ней вопрос примерно о тех же самых фотографиях. И не только у нас, а ещё и у всех прочих, кто там изображён. Хочет с Марго и меня по полмиллиона к вечеру воскресенья. И с других тоже кое-что.

Поль присвистнул.

— Неплохо так-то. Знаешь что, сестрёнка? Помнится мне, был у тебя один знакомый, хорошо владеющий силовыми методами решения непростых ситуаций.

— Угу, — кивнула Элоиза. — Есть такой.

— Есть, говоришь? Вот и отлично. Давайте-ка завтра оба сюда, хорошо?

— Поль, не поверишь, мы и сами собирались. Ровно по тому же поводу. И я не знаю, откуда у всех этих людей мои приватные фотографии. Потому что человек, у которого оригиналы, утверждает, что они у него до сих пор и никуда не делись. Это, конечно, предстоит проверить, но он не врал.

— Ладно, подумаем. Понимаешь, папе об этом рассказывать очень не хотелось бы.

— Понимаю, — согласно хмыкнула Элоиза. — Ещё бы! А кто такой тот человек, который…

— Хочет денег от меня? Оливье? Я тебе сейчас скину, что у меня на него есть, познакомишься.

— Спасибо. Познакомлюсь. И вообще спасибо. Я как раз собиралась утром тебе звонить и консультироваться, а оказалось, что и консультироваться не надо, ты уже всё знаешь.

— Что поделать, так получилось. Нужно побыстрее с этой ерундой разобраться, пока отец не вернулся и не ушёл с головой в выборы.

Да-да, и пока эта ерунда ему те самые выборы не подпортила.

Нужно ли говорить, что спать резко расхотелось? Элоиза безропотно открыла базу данных и собралась работать. Но сначала позвонила Себастьену и пересказала ему содержание разговора. А через полчаса уже он позвонил ей и сообщил, что их рейс в Париж — завтра в четырнадцать тридцать.

К обеду от Поля прилетел архив — досье на человека по имени Оливье Муазен. Элоиза перекинула письмо Себастьену и стала читать сама.

Оливье Муазен был человеком среднего роста, сухощавого телосложения, сорока восьми лет от роду и имел профессию журналиста. Он за свою жизнь поработал во многих бумажных и электронных изданиях, специализировался на политике и скандалах, а в последнее время имел под рукой некое информационное агентство. Сотрудники которого занимались для него поисками информации — личным сыском и хакерством. Безусловно, ценное владение для человека с такими интересами.

Вот только непонятно, где прокололся идиот Николя, да так, что результаты их давней и никому не известной фотосессии стали предметом торга для такого специфического человека.

И если в понедельник известие о том, что в её личное пространство кто-то влез без приглашения, стало для Элоизы практически гибельным, то сейчас она всего лишь отметила — вот ведь, и откуда они все лезут? Или начинает привыкать, или… В том, что она мало спит, получается, есть некоторая польза? И в том, что у неё ни минуты свободной нет — тоже? Иначе явно бы сидела и рефлексировала. И неизвестно ещё, до чего бы дорефлексировалась.

Вечером Элоиза снова пришла домой первой. Угу, домой. Первой. У неё новый дом, и она живёт там не одна. Ничего, плюсы у такой жизни тоже есть — с ним тесно, конечно, но хорошо, и в разные моменты по-разному хорошо — от «душевно и тепло» до «нестерпимо горячо». Только спать некогда.

У неё снова есть с полчаса, наверное. Потом они собрались в местный, как его, спортивный комплекс? Тренажёрку? Что там у них в подвале? Значит, можно сейчас не тянуться, а только переодеться.