И все-таки она была счастлива. Она исполнила свое обещание. Не так много за дарованную жизнь, но все-таки… Теперь Уорику больше не придется жить в томительных размышлениях о роковой силе, преследующей его и убившей его прекрасную жену, Женевьеву. Он будет свободным… так же как и она.

Конечно, его слова глубоко ранили ее сердце и гордость! Она мечтала в один прекрасный день предстать перед ним законной владелицей обширных земель и титула, ласково улыбнуться и пройти мимо, чтобы выбрать любого другого, только не его! О, как страдала ее гордость! Но еще больше страданий приносила любовь. Ондайн испытывала невыносимую боль при мысли о том, что она вынуждена покинуть Уорика.

Отчаяние овладело ею, угрожая свести на нет все добрые намерения. Она уедет. Сегодня же вечером. Теперь она не нужна Уорику; тайна раскрыта, опасности больше нет; она выполнила свою роль. Теперь граф Четхэм захочет отправить ее в колонию, спрятать где-нибудь подальше от глаз, пока он будет добиваться развода у Карла и англиканской церкви. Она не имеет права мешкать, тем более что неизвестно, что еще у него на уме.

Ондайн вздохнула, но, испугавшись, что вздох может легко перейти в рыдания, потянулась и только тогда заметила в углу комнаты какое-то движение. Это был Уорик. Он сидел в тени, но глаза его блестели, как чистое золото под солнечными лучами.

— Ондайн…

Она улыбнулась. Конечно, у него скверный характер и невероятное высокомерие, но он был человеком слова. Он ни разу не предал ее, не нарушил обещания охранять ее жизнь и всегда оказывался рядом, когда она в нем нуждалась.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, уже совсем нет головокружения.

Он нашел руку Ондайн и слегка пожал ее.

— Надеюсь, больше и не будет. Вас опоили настоем из семян мака. Лотти обнаружила его на кухне.

— Матильда…

— Она мертва, да! Отошла с миром, бедная женщина.

— А Клинтон?

— Он скорбит, разумеется. Уорик погрузился в молчание.

— Она была моей тетей, как вы знаете, и жила в этом замке с самого моего рождения. И никто из нас не догадывался… Мы и представить себе не могли!

— Я сочувствую вам, Уорик. Он вздохнул и помолчал.

— Но все же я рад, что Юстин и Клинтон невиновны. Легче простить и смириться с безумием, чем с вероломством. И слава Богу, что все кончено.

— А вы… помирились с Юстином?

Он кивнул, держа ее руку и рассеянно перебирая ее пальцы:

— Да, разумеется. Это не потребовало больших усилий. Он понял, что и во мне самом сидело безумие и оно было порождено страхом. Ведь Юстин ничего не знал о том, что однажды на вас уже напали в церкви и сбросили в склеп. И Клинтон… Клинтон тоже не знал. Видите ли, когда я говорил, что Женевьеву убили, никто мне не верил. Все думали, что от горя я лишился рассудка и ослеп. Клинтон считает себя виноватым, что не распознал вовремя болезнь своей матери. Мы с Юстином пытались его успокоить. Никто из нас не догадывался о кошмаре, который жил в сознании Матильды и преследовал бедную женщину.

Ондайн опустила ресницы и смотрела на длинные смуглые пальцы, которые лежали на ее руке. Ей хотелось заплакать. Уорик говорил с такой грустью и выглядел таким осунувшимся и измученным. Когда он спал последний раз? Возможно, ненадолго прилег перед их отъездом домой. Он был напряженным и грубым, но все время проводил около нее, все время был на страже. Да и этой . ночью он почти не спал. Она запомнит надолго холодную грубость его слов, острых и ранящих, как кинжалы! Его высокомерие, безжалостность, самоуверенность и желание властвовать над всеми! Уорик Четхэм — полновластный хозяин в своих владениях, который распоряжается жизнью всех тех, кого он может подчинить себе. Она не должна забывать об этом. Она должна уйти от него.

— Уорик, что же теперь ждет Матильду на том свете? Церковь считает самоубийство величайшим грехом, но я верю, что Господь сжалится над ее несчастной душой…

— Я тоже верю, — кивнул Уорик. — В ее жилах текла кровь моего дедушки, так что мы похороним ее в земле Четхэмов. А самоубийство… Думаю, не следует называть это так. Болезнь убила Матильду, и мы отслужим мессу за упокой ее души. Будь спокойна!

Ондайн радостно кивнула. Если бы Уорик обнаружил хладнокровного убийцу, который действовал ради личной выгоды, то был бы беспощаден к злодею. Но Матильда — другое дело. Ондайн была счастлива и горда, что теперь все представители рода Четхэмов — законные или побочные — были уверены, что в любой момент поддержат друг друга.

— Клинтон очень расстроен. Ему кажется, что он отдал вас прямо в руки смерти.

— Он не должен так думать. На самом деле он хотел… защитить меня от вас.

— Кстати! — В голосе Уорика прозвучали те опасные ноты, которые она хорошо знала. — Почему вы бродили около конюшен? Как ухитрились пройти мимо Джека? Он клялся, что вы не выходили из дверей.

Ондайн задумалась и решила, что лучше рассказать ему о коридоре, винтовой лестнице и двери. Все равно для побега она воспользуется другой дорогой. Сегодня ночью он так сильно устал, что будет спать как убитый, и она спокойно выйдет через дверь.

— Из моей комнаты ведет потайной ход. Уорик раздраженно огляделся:

— Я же все обыскал…

— Это за занавеской… — сказала она тихо. Он выругался сквозь зубы:

— Завтра он будет открыт! Когда-то мы прятали роялистов и беглых священников! Но теперь эти времена кончились; больше у меня в замке нет секретов.

Ондайн загадочно улыбнулась, вовсе не уверенная в правоте его слов, и, собираясь встать с кровати, сказала:

— Я хочу увидеть Клинтона и утешить его…

— Нет, не сейчас. Увидитесь завтра.

Завтра… Значит, он собирается отправить ее после полудня. Но сейчас… Как он сейчас нежен и как горяч! Она жаждала его прикосновений. Она вспомнила обо всем прекрасном, что было между ними и что она унесет с собой завтра в пустоту! Она не хотела ни говорить, ни думать об утре в преддверии разлуки с замком Четхэм.

Она хотела последнего всплеска волшебства, иллюзии, мечты; хотела забыть этот мир, хотя бы на несколько часов…

Уорик потрогал ее выбившийся из прически локон, нежно прикоснулся горячими губами к ее лбу и грустно улыбнулся:

— Нам о многом нужно поговорить, многое решить, но только не сегодня. Я до сих пор вздрагиваю, когда думаю, как близко была смерть…

— Как же вы нашли меня? — прошептала она.

— Каким-то наитием, — сказал он. — Джеку пришла в голову благословенная мысль поискать в церкви. Я побежал туда, но без Клинтона и Юстина никогда бы не разбил эту дверь. Опасность была так близка, мадам. Но больше нет нужды испытывать вашу выдержку. Спите, а я желаю, чтобы ночные кошмары не мучили вас и чтобы вы хорошо себя чувствовали.

Он поднялся и хотел уже уйти… оставить ее! В эту последнюю ночь!

— Но я прекрасно себя чувствую! — возразила Ондайн.

Она поймала его руку. В ее глазах промелькнула тревога, сменившаяся мягким нежным мерцанием. Она опустилась на колени, удерживая его руку и не позволяя ему удалиться.

— Уорик. Я…

— Нет, сегодня никаких разговоров! — скомандовал он. — Вы должны лечь в постель и постараться уснуть, чтобы быстрее поправиться!

— Но я вполне здорова! — сказала она с дрожью в голосе и, чувствуя, как краска стыда заливает ее щеки, прошептала: — Пожалуйста! Я… — Она помедлила, собираясь с духом, и, подняв глаза, неожиданно спросила: — Как я оказалась здесь в таком… виде? — Она оглядела длинную белую ночную рубашку. Ее щеки горели, а голос срывался до шепота. Боже, дай силы! — Неужели это вы выкупали и одели меня?

— Да, я вместе с Лотти. — Уорик погладил ее по щеке и с грустной улыбкой добавил: — Да, госпожа! Сегодня вы можете меня не бояться! Даже у чудовищ есть пределы! Ондайн, это…

Она приложила палец к его губам. Он затих, удивленно приподняв бровь.

— Милорд, не надо слов. Утро вечера мудренее, а сейчас…

— Что сейчас?

— Сейчас я умоляю вас: не оставляйте меня.

— Если вы просите, я не оставлю вас, миледи. Я просижу рядом с вами всю ночь…