Она посмотрела на него с плохо скрываемым отвращением.

— Вы совсем не едите, моя дорогая, — заметил Вильям.

Она промолчала, и дядя, очевидно, утратив к ней всякий интерес, обратился к Раулю:

— Коренная лошадь потеряла еще одну подкову. Нужно поскорее найти нового кузнеца.

Ондайн выскочила из-за стола, к изумлению их обоих. Мало того, что они отослали на кухню Джема, они собирались избавиться и от Ната, который служил нескольким поколениям Дуво.

— Джем вам не угодил, дядя, — сказала она, упрямо уперев руки в бока и подняв подбородок, — так вы собираетесь вымещать свою злобу еще и на Нате! Клянусь, что я не буду ни встречаться, ни говорить с ним! Не выгоняйте его, я… — Она помедлила, сглотнула комок в горле и смиренно добавила: — Умоляю, прошу вас! Пожалуйста, я сделаю все, что вы потребуете, только не выгоняйте Ната! Хотя бы пока не наступит лето!

Она осмелилась взглянуть на Вильяма, на лице которого играла циничная и самодовольная усмешка.

— Прелестно, очень прелестно, моя дорогая! Но увы! Мне не нужно от вас никаких взяток! Я не собираюсь выгонять из-за вас Ната. Просто он умер на прошлой неделе самой естественной смертью! Счастливый старик!

Ондайн огорченно замолчала, потом посмотрела через стол на Рауля. Его темные глаза были устремлены на нее с любопытством, ее страстная защита Ната только подогрела его похотливый интерес.

Конечно, Рауль предпочитал видеть ее мягкой и уступчивой, но не возражал и против такой перемены. Тем большее наслаждение надеялся он получить, подчиняя себе ее волю.

Ондайн подняла голову и тихо спросила его:

— Это правда?

— Да, Ондайн. Его жена сказала, что вечером он пришел домой, вполне здоровый и, как обычно, в хорошем настроении, заснул и просто не проснулся.

Ондайн снова села за стол, но есть не смогла, хотя изысканная телятина, приправленная травами и специями, была приготовлена выше всяких похвал. Один вид еды вызывал у нее чувство отвращения. Ондайн решила, что это следствие нервного потрясения, которое она испытала, вернувшись домой.

Она смиренно попросила позволения оставить их и вернуться к себе в комнату. Вильям смотрел на ее склоненную голову, пытаясь обнаружить очередное притворство.

— Вам придется научиться находить удовольствие в кругу семьи, герцогиня!

— Я очень устала, дядя, — сказала она еле слышно. — Я проделала длинный путь и так разволновалась от возвращения домой…

Ее голос совсем затих. Наконец она услышала короткое «Можете идти!», поднялась и почти выбежала из комнаты. В холле она остановилась, чтобы перевести дыхание.

— Ондайн!

На плечи ей легли руки Рауля. Он развернул ее к себе лицом и долго смотрел на нее. В этот момент Ондайн подумала, что другая женщина нашла бы его очень красивым — черты его лица были изысканны, отточены и правильны. Но она видела в этом лице только жестокость и слабость, порожденную распущенностью. Он всего лишь послушная игрушка в руках отца, хотя и способная на кровопролитие ради достижения своей цели.

Ондайн не стала высвобождаться из его объятий, но в притворном смирении склонила голову:

— Что тебе, Рауль?

Он молчал. Ей казалось, что от его близости кусок, который она успела проглотить за обедом, готов выскочить наружу. Рауль дотронулся до ее щеки. Она стиснула зубы. Он взял ее за подбородок.

— Ты так красива. Я мечтал о тебе всю свою жизнь. Я не хочу причинять тебе боль. Иди сюда!

Она пожала плечами.

— Я и так здесь, Рауль. Твой отец прекрасно со всем управляется, так что мне не остается ничего другого, кроме как выполнять все ваши пожелания.

— Полюби меня! — сказал он горячо. — Клянусь, я никогда не желал тебе зла!

— Именно поэтому ты убил моего отца, Рауль? — не сдержалась она.

— Ондайн, ты сама в этом виновата! — вспыхивая от гнева, ответил Рауль. — Разве вы все не презирали меня…

— Слава Богу! — Ондайн прервала его саркастически. — Ты хоть признаешься, что это сделал!

— Ни в чем я не признаюсь! Я хотел поговорить с тобой! Я хотел спасти тебя от себя самой! Но ты вырвалась от меня и убежала, надменная ведьма! Ты все равно за все заплатишь, моя герцогиня! Как только нас обвенчают, мадам, ты заплатишь!

Неожиданно для нее он наклонился и впился ей в губы поцелуем, стараясь глубже проникнуть в нее языком. Застигнутая врасплох, Ондайн едва могла опомниться.

— Нет! — Резким, сильным рывком она вырвалась от него и, глядя на Рауля с ужасом и отвращением, поднесла к посиневшим губам руку, чувствуя приближение дурноты: — Вы же обещали! Вы клялись, что дадите мне время!

Казалось, Рауль вот-вот ее ударит, но он все же совладал с собой и с преувеличенным интересом спросил:

— Неужели дело только во времени, Ондайн?

Она думала только о том, чтобы пресечь его домогательства.

— Мне необходимо время, — прошептала она в мольбе, чтобы забыть, что на твоих руках кровь моего отца! Чтобы привыкнуть к тебе! Пожалуйста, мы будем вместе! Я буду с тобой гулять, разговаривать… но только дай мне время!

Рауль задумался, притянул ее к себе, поцеловал в лоб и отпустил:

— Спокойной ночи! Значит, завтра мы поедем прогуляемся верхом и заодно поговорим.

Она кивнула, страстно желая убежать наконец к себе в комнату.

— Ради меня ты позволишь Берте прислуживать тебе? — спросил он.

Она снова кивнула.

«Ох, скорее бы он оставил меня в покое!» — думала она, чувствуя, что от его поцелуя ее в самом деле сейчас стошнит.

— Тогда я сейчас же пришлю ее к тебе, — сказал он почти нежно.

— Нет! Только не сейчас! — вскрикнула Ондайн и просительно добавила: — Рауль, мне так хочется побыть одной, пожалуйста!

Он еще раз поцеловал ее лоб.

— Ах, Ондайн, Ондайн… Я хочу заботиться о тебе, лелеять твое тело! Только не испорти все сама! Иди спать и думай обо мне и нашем будущем! .

Думать о нем?! И в самом ужасном кошмаре такое не привидится!

Ондайн изобразила на своем лице застенчивую улыбку. Рауль выпустил ее, и она быстро побежала вверх по лестнице, чувствуя, что он провожает ее взглядом.

Войдя в комнату, она закрыла дверь на задвижку. Берта хорошо потрудилась: в камине ярко горел огонь, и в комнатах было тепло.

Ондайн пробежала через гостиную в спальню к ночному столику и едва успела подставить вазу, как ее стошнило.

Спазмы не прекращались, и ей казалось, что она умрет. Но вскоре все закончилось. Обессиленная, едва держась на ногах, она ополоснула лицо и руки водой из кувшина и, пошатываясь, вышла на балкон, чтобы глотнуть обжигающего ночного холодного воздуха. Постепенно она пришла в себя.

«Откуда эта слабость? — с неудовольствием спрашивала она себя. — Неужели ты ей поддашься? После всего, что ты вынесла!»

Она, которая умирала от голода, скитаясь в лесах, гнила в Ньюгейте, побывала на виселице с петлей на шее и в лапах алчных бандитов! Сонный порошок и даже безумие Матильды не сломили се. Так неужели она отступит теперь перед легким недомоганием?!

Ондайн подумала, что даже в самых страшных испытаниях ее поддерживал Уорик, она была графиней Четхэм! И в ее жизни были эти волшебные минуты, когда его сила ограждала ее от всех страхов, мыслей, от всего на свете…

«Увы, миледи, его больше нет!» — напомнила она себе.

Воспоминания мешали ей привести мысли в порядок. Ондайн поежилась и поняла, что совсем закоченела, хотя на морозе чувствовала себя гораздо лучше. Призвав на помощь здравый смысл, она постаралась рассуждать логично.

Единственное ее спасение — в покорности. Она должна убедить Рауля в искренности своих слов, а также завоевать доверие Вильяма, иначе у нее не будет возможности ускользнуть из-под его надзора.

— Хорошо, я буду послушной! — прошептала она, глядя на луну, освещавшую снег серебристым светом. Но сначала ей нужно укрепить сердце… и желудок. Рауль не должен знать, что одно его прикосновение способно вызвать в ней такое серьезное расстройство.

А что касается Уорика…