— Я делаю все, что могу, — доктор пожал плечами.

По мнению Бранделла, он был слишком меланхоличен для человека, ответственного за судьбы людей. Впрочем, наверняка это профессиональная деформация.

— И что?

— Ну вы сами видите. Лучше им не становится. Хуже, впрочем, тоже.

— Скоро у нас никого не останется, — высказал капитан мысль, давно обсуждавшуюся командой.

— Именно, — кивнул М’Боли. — Но и тогда мы сможем попробовать сделать кого-нибудь гипертоником искусственно.

— Так это возможно? Почему вы раньше молчали?

— Это крайне опасно. Подобные опыты начались лишь недавно. Выживают не все. Возможны также побочные явления. Не стоит забывать и о необратимости процесса. Но пока об этом не стоит беспокоиться. Может быть, они дотянут.

— Они дотянут… — повторил капитан.

Он подошел к доктору и, в последний момент успев перенаправить движение, ударил кулаком по столу.

— Это люди. И они там умирают. А вы знаете, чем можно облегчить их участь, но при этом сидите и молчите. Как будто вас это не касается. Как будто вам наплевать на их жизни. Как будто вы не летите на этом корабле. Как будто… — Бранделл тяжело задышал.

— Прошу вас, капитан, успокойтесь. Думаете, я об этом не размышлял? Сомневаюсь, что найдутся добровольцы. Это крайний случай и крайний метод. Думаю, надо будет тянуть жребий.

Бранделл вновь отошел к переборке. Вздохнул несколько раз, успокаиваясь.

— Как минимум один доброволец у вас есть. Ручаюсь, что их будет больше. В этой команде вряд ли есть место трусам и перестраховщикам. Сейчас же начните подготовку к процедуре. Пока мы тут с вами разговариваем, кто-то из них, может быть, рвет последние жилы, чтобы довести нас до цели.

Доктор лишь кивнул и закрыл лицо ладонями. Он очень устал за последние дни.

Это было… странно. Чувствовать себя скользящим по потоку. Контролировать движение. Ощущать рядом стенки, настолько близко, что можно дотянуться рукой, — хотя, казалось бы, откуда может взяться рука у корабля?

Больше всего это напоминало русские горки. Или аквапарк. С одним лишь небольшим различием — здесь от твоей воли зависело, коснешься стенок или нет. Гладких. Бесцветно-радужных. Бесконечно крутых. И, без сомнения, опасных.

Их нельзя было касаться. Ни за что.

Бранделл попытался представить себя со стороны. Погруженный в биораствор, он лежит в специальном резервуаре. А вокруг стоят люди. Наверняка стоят, потому что увидеть такое зрелище не каждому дано.

Не-гипертоник ведет корабль сквозь звезды.

Пусть зрелище не было интересным — что может быть интересного в лежащем человеке? — но это было. И каждый из тех, кто сейчас смотрел, наверняка хотя бы на секунду представлял себя на месте Джеймса. И у них был шанс занять его.

Если он не справится.

Если так же, как и другие, он сломается под воздействием давящего чувства сближающихся стенок.

Если…

Уже сейчас тяжесть потихоньку наваливалась. Тоннель не был прямым. Он извивался, сворачивался в узлы, и все они располагались в хаотичном порядке. От малейшего движения корабль начинал заворачивать. Сила инерции была слишком большой, а сам борт слишком тяжелым, потому любое движение отнимало силы.

И все же это было приятно. Не физически, а скорее духовно. Приятно от возможности почувствовать себя покорителем пространства.

Бранделл даже испытывал радость, разбавленную чувством стыда, что полет сложился именно так. Иначе он бы никогда не узнал, каково это — быть гипертоником.

И даже боль, которая в какой-то момент ворвалась в сознание и размазала его по реальности, не в силах была уничтожить эту радость…

В медотсеке было тихо. Спокойная тишина с привкусом стерильности. Капитан огляделся — на соседней койке лежал Свиридов и улыбался.

— Ты молодец, кэп, — сказал он, заметив, что Бранделл очнулся. — Дотянул нас.

— Мы прилетели?

— Да, док сказал, уже на орбите. Готовимся к посадке. Перепроверяем все тысячу раз. В общем — рутина. Но мы долетели.

Бранделл вздохнул и закрыл глаза. Долетели. Значит, все позади. Значит, никто больше не умрет. По крайней мере на его корабле.

Воспоминания вернули капитана к тому моменту, когда он летел через гиперпространство. Даже сейчас, потускневшие, они все равно будоражили кровь. Казалось, он до сих пор чувствует где-то рядом стенки тоннеля.

— Не понимаю, — пробормотал Бранделл. — Почему никто не хочет попробовать? Это ведь так красиво.

— Проняло, да? — Свиридов хмыкнул.

— Да.

— Скоро этого не будет, — гипертоник перевернулся на бок, так что теперь капитан мог видеть лишь его спину. — Раз уже придумали, как создавать гипертоников искусственно, значит, скоро придумают прибор, который будет нас заменять. Эра ездовых собак закончится.

— Зато никто не будет умирать.

— Да. Но лебеди с подрезанными крыльями не летают, кэп. Их хотя бы держат ради красоты, а нас? Строчка в учебнике. Может быть, параграф. Гиперпространственный двигатель и гипертоники. Вот и все, что нас ждет.

Бранделл промолчал. Ему нечего было ответить, да и Свиридов не ждал никакого ответа. Это больше было похоже на прощание со звездами. У ребенка отобрали велосипед и сказали, что теперь его будут возить на машине. Это комфортно, безопасно, удобно… но это не свобода…

Надежду стоит посещать весной. В другие времена года она, без сомнения, бывает куда более приветлива и красочна, но именно весной отмечается День Основания. Торжественная церемония, равной которой не найти. Администрация не жалеет средств, а поселенцы — сил, потому что мало кому выпадает такая честь, как организация дня рождения целого мира.

Разноцветные салюты, угощения из риса — он наилучшим образом оказался приспособлен к климату планеты, — выступления артистов. Казалось бы, подобное можно увидеть на любом торжестве, но масштабы, поверьте, несравнимы.

Водоворот музыки, людей, событий — все это захватывает и не отпускает до рассвета, когда, по традиции, происходит завершение праздника. И если с открытием и программой организаторы каждый год продолжают экспериментировать, то последняя церемония всегда остается неизменной.

С первыми лучами красноватого солнца Надежды народ устремляется к главной площади. Поразительно, но людей, которые еще недавно вовсю веселились, охватывает молчание. Даже туристы с Земли проникаются этой атмосферой.

В центре площади установлен памятник. Огромная в человеческий рост ладонь, на которой нарисован белый собачий клык. Каждый, от самых маленьких до стариков, знает, кому посвящен этот монумент, но говорить об этом вслух не принято.

Люди касаются гладкого — от миллионов прикосновений — камня и уходят отдыхать. Вскоре на площади остаются лишь уборщики и памятник, который, как гласит табличка, поставлен по распоряжению первого президента Надежды, Джеймса Бранделла.

Если соберетесь побывать на Надежде, обязательно сделайте это весной. Достаточно пары дней. Благодаря новому гиперпространственному двигателю перелет займет лишь считаные часы…

Андрей протиснулся сквозь ржавые прутья решетки и перебежками двинулся в сторону старого дома. Прозрачно-молочный свет луны освещал путь, разделенный остановками у поваленных бочек. Размышления о том, кто и зачем их притащил на задворки этой развалины, хорошо занимали ум и не давали слишком бояться, а сами жестяные громадины служили отличным укрытием на случай слежки. В последние дни ему постоянно чудился враждебный взгляд, который упирался в спину, стоило на секунду потерять бдительность. Достигнув двери, парень еле слышно простучал условленным образом и стал дожидаться ответного сигнала. Однако никто не отозвался, а дверь скрипнула и приоткрылась сама собой. Андрей вздрогнул и отступил назад, чуть помешкал на пороге, но взял себя в руки и все-таки скользнул внутрь. Глупо было бы повернуть в самом конце пути, когда желаемое уже совсем близко.