— Кримхилд не служанка, и этот зал не кухня, — не унимался Хаген, — Пойми же, Фолькер, она — сестра короля, а не просто девушка. И влюблена в этого жулика.

Фолькер пожал плечами.

— Даже если и так, — пробормотал он, — Она еще ребенок, Хаген. Ее любовь не может быть серьезной, это скоро пройдет.

— Быть может, недостаточно скоро, — пробормотал Хаген, — Ведь куда проще жениться на королевской дочке, нежели завоевывать государство мечом и копьем.

По дороге к покоям Гунтера он не встретил ни одного человека, хотя отовсюду доносились возбужденные голоса и топот ног. Громовой голос Румольда был слышен издалека, и Хаген не мог сдержать улыбки, слыша его ворчливые реплики. Если кому-то довелось столкнуться с ним на поле битвы, то он ни за что бы не поверил, что этот гигант с таким же воодушевлением может заниматься приготовлением еды и изобретением новых изысканных кушаний.

Вопрос о том, чья гибель — Хагена или Румольда — стала бы для Вормса большей утратой, часто задавался, но так и не был выяснен.

Остановившись перед дверью королевских покоев, он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Он бывал здесь редко: Хаген не любил сам, когда нарушали его покой, и уважал такое же стремление в других.

Гунтер был один. Он сидел в кресле откинувшись и широко раскрытыми глазами смотрел в окно, куда-то вдаль. Только вот взгляд его был пуст, лицо казалось усталым и осунувшимся. Хаген вдруг ощутил прилив глубокой нежности и любви к нему.

Отцу Гунтера у смертного ложа он поклялся защищать его сына, помогая нести все тяготы унаследованной власти. Но за одиннадцать лет, прошедших с того дня, дружба их переросла в глубокую взаимную привязанность. Хотя Хаген был старше Гунтера всего на десять лет и они могли бы быть братьями, он любил короля как собственного сына. Гунтер часто задавал ему вопрос, почему он оставался здесь, в Вормсе, его полководцем, хотя у себя дома, в Тронье, сам мог бы править страной и народом. Хаген всегда отвечал, что Тронье — маленькое бедное королевство, где царит холод и тьма бесконечных ночей. Земля эта не привлекает завоевателей, и охранять ее не от кого. Да к тому же сам он уже стар, и теплое, ласковое солнце Бургундии привлекает его куда больше. В Тронье же ему совершенно нечем было бы себя занять, кроме охоты на волков да песцов. Все эти причины действительно были обоснованны и служили ответами на вопросы короля.

Но имелась и еще одна причина — сам Гунтер. Король был храбрым, бесстрашным воином, но слабохарактерным человеком. Трон Бургундии был слишком велик для него, но он старался быть справедливым и добрым королем. Гунтер никогда не говорил об этом, но Хаген прекрасно знал, что король тысячу раз проклял судьбу, преподнесшую ему столь жестокий удел.

— Дружище Хаген, — молвил король, — что же ты не отдыхаешь перед вечерним пиром?

Хаген пока не собирался раскрывать Гунтеру причину своего визита. Не все сразу.

— Не хочу, — односложно ответил он.

Гунтер кивнул:

— Я ждал тебя, Хаген, — Он вскочил, подошел к столу, схватил до половины наполненный кубок с вином, но не выпил, — Тебя, с твоими загадочными предостережениями, — Он принужденно рассмеялся: — Ты подозрительно тихо вел себя, когда мы сидели внизу с Зигфридом, — Гунтер жестом пригласил Хагена к столу; тот кивнул и тоже налил себе вина. Перед этим они больше двух часов сидели за столом с Ксантенцем, беседовали, в сущности, ни о чем, обменивались любезностями, но за все это время Хаген не вымолвил ни слова. Он всегда слыл молчуном, и посему молчание его никого не удивляло — никого, кроме Гунтера.

— Что бы ты хотел услышать, мой король?

Взгляд Гунтера оставался серьезен:

— Правду.

— Что значит — правду? То, что мы считаем истиной? Или то, что мы хотим слышать?

Гунтер гневно взмахнул рукой. Вино, выплеснувшись из бокала, кровавым пятном расплылось на рукаве, но король этого не заметил.

— Странный ты человек, Хаген. Целую неделю ты можешь молчать, а потом начинаешь говорить загадками, — Он поставил кубок на стол, — Ты прекрасно знаешь, о чем я. Что ты скажешь мне о нем?

— О Зигфриде?

Гунтер кивнул.

— Ты хочешь знать мнение друга или твоего подданного?

— А есть разница?

— Да, есть.

Задумавшись, король промолвил:

— Допустим, моего подданного.

— Тогда я дам тебе совет: обходись с ним и его свитой достойным образом, как гостеприимный хозяин, пока он находится здесь. Но позаботься, чтобы визит его не затянулся надолго.

Гунтер, казалось, ожидал такого ответа.

— А совет друга?

— Убей его.

Король не удивился:

— Ты… боишься его?

Вновь Хаген заколебался.

— Да, — промолвил он наконец, — Но не так, как думаешь ты. Дай мне приказ, и я убью его в честном поединке.

— Непобедимого? — усмехнулся Гунтер.

Хаген промолчал.

— Но почему?

Хаген взглянул королю в глаза:

— Потому что он опасен. Он принесет нам беду. Быть может, крушение всей империи.

— Ты не преувеличиваешь? Согласен, он появился здесь… — Гунтер ухмыльнулся, — несколько неожиданно, но я не думаю, что он жаждет войны с нами.

— Я не говорю о войне, — Хаген пригубил вина и поставил кубок на стол, — И вовсе не считаю, что он явился в Вормс с намерением завоевать его силой.

— Что же ты тогда имеешь против него?

— Против Зигфрида — ничего. — Гунтер удивленно вскинул брови, — Не понимаю, почему все уверены, что я ненавижу Зигфрида. Да, он мне не по нраву, но это еще ни о чем не говорит. Зигфрид — искатель приключений, а я знаю достаточно таких людей. Они притягивают к себе несчастья и распри, будто бочка с медом — пчел.

— Резко ты судишь.

— Но справедливо. Ты хотел моего совета как друга. Так вот, вспомни весь жизненный путь Зигфрида, и ты увидишь, что он усеян трупами.

— Но что ему тогда нужно от нас? Вормс и Ксантен никогда не враждовали, и если бы он пожелал войны… — Гунтер покачал головой, — то глупее повода и придумать нельзя. И потом, в этом нет никакого смысла. Ксантен — город богатый и могущественный, но идти войной на Вормс? Мы сровняли бы их крепость с землей моментально, и король Зигмунд прекрасно это понимает. — Он вздохнул, растерянно огляделся и тяжело опустился на стул, — Что же ему еще нужно?

— Ты действительно не понимаешь? — удивился Хаген, — Кримхилд. Он явился за твоей сестрой.

— Но она еще дитя.

— Она женщина, Гунтер, — возразил Хаген, — И очень скоро станет красавицей — первой красавицей Бургундии. К тому же очень богатой, — Он подался вперед: — Подумай сам — сына у тебя нет. По закону твои братья не могут наследовать трон. Если ты не женишься и не родишь наследника, то корона Бургундии достанется сыну Кримхилд.

— Но каким образом он рассчитывает завоевать ее сердце, ведь до сих пор она отклоняла все предложения, даже не взглянув на жениха?

— Он уже его завоевал, — пробормотал Хаген. Он не забыл, как горели глаза девушки. И Зигфрид тоже это видел — нужно было быть слепым, чтобы не заметить.

Долго молчал Гунтер.

— И это — достаточный повод, чтобы его прикончить? — наконец вымолвил он, — Предчувствие еще не причина нарушать правила гостеприимства.

— Но это не будет убийством, — настаивал Хаген, — Позволь, я вызову его на поединок, на честный рыцарский бой.

— Он убьет тебя, Хаген. Ведь он — непобедим.

— Он смертный человек и уязвим, как и любой другой. Возможно, он убьет меня, возможно — я его. Но даже если я проиграю, он покинет Вормс, и Бургундия сможет вздохнуть свободно.

Гунтер покачал головой:

— Нет, Хаген. Это невозможно.

— Возможно! Опасно — да, но…

— Я не могу поставить на карту жизнь моего друга и защитника Бургундии ради какого-то «но», Хаген.

— Это не просто слова, мой король.

— Вот как? И что же это тогда? Сон? Видение?

— Быть может.

— Ты прав, — кивнул Гунтер, — Я тоже так думаю. Я чувствую это так же, как и ты, — Он откинулся на спинку стула и беспомощно сжал кулаки, — Я знаю все, Хаген, но ничего не могу поделать. Мы оба бессильны. Я не только твой друг, Хаген, я — король Бургундии и отвечаю за ее благосостояние. Я не имею права обосновывать свои поступки одними лишь предчувствиями. Времена, когда видения и пророчества определяли судьбы народов, давно прошли.