— В Вормсе только одна королева! — гордо заявила Брунгильда.

— Знаю, — кивнул Хаген, — И зовут ее пока что не Брунгильдой.

— Это она затеяла ссору.

— А у тебя хватило ума ее поддержать! Ты же сама сказала — она еще дитя и не умеет себя вести. А от тебя я такого не ожидал.

Брунгильда окинула его ледяным взором.

— Я от тебя — тоже, Хаген, — негромко молвила она.

— То есть?

— Ты не понимаешь? Разве ты забыл, что произошло в Изенштейне? Я тогда спросила тебя, на чьей ты стороне, помнишь?

Хаген кивнул.

— И ты тогда ответил мне. Я удовольствовалась ответом, но не приняла его. Так же, как и теперь. Тогда ты служил этому слабаку Гунтеру, но ты не должен был этого делать.

Хаген с шумом выдохнул:

— Думай, что говоришь, Брунгильда! Гунтер — мой король.

— Нет. Он никогда им не был и не станет. Ты слишком похож на меня, чтобы признать власть над собой другого человека. Еще не поздно, Хаген. Я знаю, что мучает тебя. Я не жду сейчас ответа, но предлагаю поразмыслить. Ты и я, мы оба северные люди, и кровь наша похожа. Пойдем со мной!

Хаген уставился на валькирию:

— Ты понимаешь, что ты говоришь?

— Да, — спокойно ответила Брунгильда.

— Я… я должен убить тебя на месте за такие слова.

— Ты этого не сделаешь. И не пойдешь к Гунтеру рассказывать. Подумай хорошенько, Хаген.

Не ответив, Тронье повернулся и быстро зашагал к замку.

Хаген проспал почти восемнадцать часов кряду. Теперь до Троицы оставалось всего два дня. До того часа, когда Гунтер сочетается браком с Брунгильдой.

И Зигфрид женится на Кримхилд.

Эта мысль вселяла в него панику.

Все, что произошло после встречи с Кримхилд, было забыто. Встреча с Гунтером и остальными, разговоры, тысячи вопросов, на которые ему пришлось отвечать, наконец, усталость и долгий сон — все это было лишь бегством — бегством от образов, таившихся в самых сокровенных уголках его души.

Кримхилд. Почему же все-таки она?

Вопрос был бессмысленным. С тем же успехом он мог спрашивать себя, почему он вернулся живым, почему не погиб в Изенштейне или на пути в Тронье. На какой-то момент старый разумный Хаген взял верх. Он находился в Вормсе, и все, что произошло, повернуть вспять уже невозможно.

Он встал, оделся, вышел из покоев. Но на улице тоже не обрел душевного равновесия. Издалека доносились звуки оживленной суеты, на широком поле между крепостным рвом и городом скоморохи разбили свой лагерь. Хаген остановился в нерешительности. Может, спуститься к реке? Нет, это было слишком далеко, да к тому же вполне вероятно, что по дороге он столкнется с Гунтером или Зигфридом. Но и в городе тоже можно было встретить знакомых. Да остался ли в Вормсе хоть один человек, чье присутствие не вызывало бы у него раздражения? Разве что Ута и юный Гизелер.

Миновав откидной мост, Хаген направился к лагерю цыган. Поле пестрело цветными шатрами, повсюду стояли повозки. Целое море звуков встретило Хагена: смех, возгласы на чужом языке, конское ржание — никогда раньше он не любил подобной балаганной суеты. Но теперь он чувствовал здесь себя защищенным. Шум, гам, пестрая суета опьяняли его, подобно вину, он ощутил наконец спокойствие и раскрепощенность. Может, потому, что никто его здесь не знал. Он был одет в простой плащ с капюшоном, без оружия и шлема, и даже черную повязку для глаза оставил дома. Его незрячий глаз не привлекал ничьего внимания здесь, среди толпы калек и убогих.

Кто-то схватил его за руку. Это была беззубая старуха в ужасных лохмотьях, столь же грязных, как лицо и волосы, спадающие на плечи сальными сосульками.

— Будущее, господин, — проскрипела она, — Хотите заглянуть в свое будущее? Дайте мне руку, господин, и я все вам скажу. — И, прежде чем Хаген успел что-либо сообразить, она схватила его ладонь и принялась водить по ней скрюченным пальцем.

Хаген рассерженно выдернул руку:

— Исчезни, старуха! Будущее меня не интересует.

Но гадалка оказалась упрямой. Как он ни сопротивлялся, цыганка не оставляла попыток затащить его в свой убогий шатер.

— Не бойтесь, господин. Я предсказываю только добрые события. — Она усмехнулась: — И это недорого.

— Все равно денег у меня нет, — отрезал Хаген.

— Ничего страшного, — не унималась старуха, — Для вас это будет бесплатно, — Она кивнула на замок, возвышавшийся над лагерем каменным колоссом: — Вы ведь один из благородных господ, правда? — Она хихикнула: — Вы только расскажите всем, как хорошо я вам нагадала, и тогда я получу хороших клиентов.

Хаген невольно улыбнулся. Ему начинала нравиться крестьянская хитрость гадалки. Что ж, небольшое безобидное развлечение, пожалуй, сможет развеять его тоску.

В палатке оказалось темно и прохладно. Все убранство составляли развешанные повсюду пестрые тряпицы и занавески. Старуха шагнула в глубь шатра, делая Хагену знак следовать за ней.

— Пойдем, Хаген из Тронье. Все уже готово.

Хаген удивленно вскинул брови. Откуда она знала его имя?

Нерешительно он шагнул вслед за цыганкой. Перевернутый ящик, служащий столом, да пара трехногих табуреток — вот и вся мебель в этом убогом шатре.

— Садись, Хаген из Тронье, — Старуха примостилась на одном из сидений, знаком показав Хагену, что он тоже должен сесть.

Тронье повиновался. Лицо прорицательницы в полумраке шатра разглядеть было трудно.

— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил он.

— От меня, — отвечал голос из темноты.

Хаген изумленно вздрогнул:

— Гунтер?

За спиной старухи выросла еще одна фигура. В жадно протянутой ладони зазвенели монеты.

— Все в порядке, старуха, — молвил Гунтер, — А теперь оставь нас одних.

Маленькими боязливыми шажками цыганка выскользнула из шатра. На мгновение откинулось покрывало, и Хаген успел рассмотреть лицо короля: он был бледен, глаза лихорадочно блестели.

— Что… что это значит? — начал Хаген, — Зачем ты шпионишь за мной? Что это за таинственность?

— Я должен с тобой поговорить. С глазу на глаз.

— Этого нельзя сделать в твоих покоях?

Гунтер присел на табурет.

— Я не знаю. Я… я больше не отваживаюсь говорить в Вормсе открыто. И у стен есть уши.

— Ты не отваживаешься в собственном замке поговорить с другом?

— В моем замке? Вормс давно уже не мой. Меня, Гизелера и Гернота лишь терпят в этих стенах, и я не знаю, как долго это будет продолжаться.

Хаген попытался возразить, но Гунтер не дал ему сказать ни слова.

— Зигфрид куда-то отправился верхом, — сообщил он. — Перед рассветом. Вместе с Брунгильдой и нибелунгами.

— С Брунгильдой? — удивился Хаген.

Гунтер кивнул:

— Они не очень-то стараются скрыть, что состоят в заговоре. Любой дурак может догадаться, что они затевают — нибелунг и валькирия.

— Брунгильда же твоя невеста! — Хаген не скрывал возмущения, — И она должна быть тебе послушна.

Гунтер зло засмеялся:

— Послушна? Да она не должна мне ничего, решительно ничего. Это я обязан ей ее королевством, потому что я отнял это у Брунгильды. И она вернет его себе. — Он вдруг умолк, — Для этого ей и нужен Зигфрид, — продолжал Гунтер, несколько овладев собой, — На это-то Ксантенец и рассчитывает. Когда будут уничтожены я, Гернот и Гизелер, Вормс будет принадлежать ему, а Брунгильда возвратится в Изенштейн. Все очень просто.

— Изенштейна больше не существует, — возразил Хаген, — Его властительница повержена, сокровищницы пусты, а земли розданы.

— Нет, Хаген. Это не так, — Гунтер ударил кулаком по столу, — Неужели ты забыл Брунгильдиных подданных? Их взгляд, полный ненависти, когда мы стояли в тронном зале? Я думал, что одолел ее, но ошибался. Одно слово валькирии — и с помощью Зигфрида и Альбериха они вернут ей все сполна. Брунгильда не человек, Хаген. Она — богиня. Богиня мрака.

— Ты… странно отзываешься о женщине, на которой хочешь жениться, — пробормотал Хаген.

— Я не хочу этого, — отрезал Гунтер.