– Мало тебя Дуня по роже била!

– Мало, – согласился Иоаким. – Пусть бьет! Мне только радость. Побьет, а потом гладить начинает, жалеть… И целует так, что сознание теряешь! Откуда только сила… А обнимает как!

– Прекрати! – велел Козма, скрипнув зубами.

– Пробило?! – злорадно хохотнул Иоаким. – Риту вспомнил?.. Ладно, сговорились! Жаль Ги.

– Мне тоже жаль, – вздохнул Козма. – Поймал парень стрелу, что мне назначалась…

– Кто знает, что нам назначено… Старики живут, а пацанята гибнут. Под Путивлем насмотрелся, как они кровью харкали, до сих пор не забыть…

– В Великую Отечественную пацаны тоже воевали, – хмуро сказал Козма. – Мой дед в партизанах с четырнадцати, ранен дважды…

Иоаким в ответ только вздохнул.

– Чем тебя Сеиф угощал? – спросил после недолгого молчания. – Видел, видел…

– Самогонка какая-то местная. Сивуха. Горло дерет…

– Покажи!

Козма достал баклагу. Иоаким без лишних слов вытащил пробку и приложился к горлу.

– Я для Ги брал! – возмутился Козма.

– Хватит тут Ги, – примирительно сказал Иоаким, возвращая баклагу. – Еще с литр… – он прижмурился, оценивая ощущения от напитка, громко срыгнул. – Действительно – сивуха. Из фиников гнали. Или прямо из пальмы. Может, из кактуса… Вкус такой. Но все равно хороша. Что это Сеиф расщедрился? Он мужичок прижимистый; видел, как они покойников обдирали – до голого тела?

– Все тут такие. Нас с тобой продали за пару сапог.

– Продешевили… Сейчас локти кусают. Мы с тобой – ого!

– Сивуха подействовала?

– Забирает!.. Так откуда баклага!

– Сеиф подлизывался. На службу просится.

– К тебе? – захохотал Иоаким. – Служить?

– Ночная вылазка обошлась без потерь, если не считать рану Ги. Добыча большая. На Востоке любят удачливых. Так что нечего смеяться.

– А ведь правда! – хлопнул Иоаким по плечу друга. – Наберем ватагу, захватим замок – их тут полно почти бесхозных по военному времени, оградим земли от чужаков и станем феодалами. Все будут нам кланяться, а мы на них плевать. Житуха!..

Козма вместо ответа привстал на стременах. Роджер впереди призывно крутил плетью над головой. Затем свернул вправо. С высоты своего роста Иоаким различил в той стороне развалины на высоком холме.

– Пора и закусить, – сказал он радостно. – Да и задницу стер до крови. Не люблю я этот вид транспорта! – он похлопал по шее коня. – Воняет потом, газы пускает… Что не по нему, укусить может! Тварь! Машина лучше…

Козма туго перетянул обнаженную руку Ги чистой тряпицей у самой подмышки, обмотал повязку ремешком и закрутил палочкой. Пощупал пульс на запястье и удовлетворенно кивнул. Ги застонал и открыл глаза.

– Выпей!

Козма поднес к губам оруженосца баклагу. Тот глотнул и закашлялся.

– Пей! – приказал Козма. – Будет не так больно!

– Не чувствую руку, – слабым голосом сказал Ги.

– Я жгутом ее перетянул. Как отпущу – почувствуешь!

Оруженосец стал послушно глотать из баклаги. Затем обессилено растянулся на кошме. Козма расстегнул на юноше полукафтан, и приложил пальцы чуть ниже шеи. Ги стал затихать. Козма поднял взгляд. В шагах двадцати от него один из туркополов, подвесив зарезанного и ободранного барана на каменную стену, ловко потрошил тушу.

Козма вздохнул и приподнял веки Ги. Затем придвинул к себе глиняную миску и вылил в нее сикер из баклаги. Бросил в миску пилку, нож, иглу с прочной ниткой, затем смочил в жидкости тряпицу и стал вытирать ею больную руку Ги: от жгута до распухшего, почерневшего локтя. Сидевший в сторонке на корточках Сеиф смотрел на его манипуляции с неподдельным любопытством. Примостившийся рядом Иоаким, – со скукой. Закончив с тряпицей, Козма подложил ее под руку оруженосца и смочил в миске ладони. Кивком приказал Иакиму сделать тоже.

– Только добро переводим! – сокрушенно сказал Иоаким, но послушался.

Козма взял нож из миски, прицелился и вдруг ловким круговым движением разрезал мышцы на руке возле самого жгута. Струйка крови брызнула на тряпицу, но тут же утихла.

– Тяни! – велел Козма Иоакиму, указывая. Тот послушно сдвинул мягкие ткани, обнажив белую кость. Козма выхватил пилку из миски, приложился… Ги замычал.

– Станет дергаться, сядешь ему на грудь! – приказал Козма, не переставая пилить. – Только руку не отпускай!

Но Ги утих, и Козма быстро закончил пилить. Отбросив отрезанную руку в сторону, достал из миски иглу с ниткой. Знаком дав знать Иоакиму убрать ладони, стал ровными стежками зашивать огромную рану, пряча под пластами мышц и кожи обрезанную кость. Сеиф даже привстал, чтобы лучше видеть, зацокал языком. Закончив шить, Козма туго забинтовал культю полоской холста и отпустил жгут. Повязка быстро набухла красным на месте раны, но вскоре кровь на холстине стала подсыхать. Козма сел рядом с Ги, опустив на колени окровавленные руки.

– Наловчился ты кости пилить! – одобрительно сказал Иоаким, присаживаясь рядом. – Буду держаться подальше.

– Тебе б другое отпилил! – ответил по-русски Козма. – С большим удовольствием! Здесь евнухов ценят.

– Бессердечный ты человек!

– Я очень добрый.

– Видели… Пока ты баб сарацинских щупал и с евнухами миловался, кто-то камни на стройке таскал!

– Тебе полезно… Смотри! – Козма взял ампутированную руку. – Типичная гангрена, как на картинке в учебнике. Который уже раз вижу.

– Убери! – поморщился Иоаким. – Не люблю мертвечину!

– Надо похоронить! – прервал их Сеиф, вставая. Он забрал отрезанную руку. Кровь капала из нее на жухлую траву. – Нехорошо, если собака найдет…

Козма молча кивнул. Сеиф, держа мертвую руку за запястье, пошел к костру. Друзья невольно проводили его взглядом. Туркопол, свежевавший барана, давно закончил работу; на костре в казане кипела вода с кусками мяса, рядом суетилась Стелла. Утром Роджер велел ей переодеться в мужскую одежду и даже подобрать кольчугу; в слишком больших для нее шароварах и халате, девчушка выглядела забавно.

Сеиф подошел к своим головорезам, возлежавшим вкруг костра в ожидании обеда, и показал отрезанную руку. Туркополы закрутили головами в знак удивления. Сеиф приложил палец к губам и подкрался к Стелле. Та, повернувшись к голодным воинам спиной, его не видела. Сеиф из-за плеча сунул мертвую руку со скрученными пальцами девчушке в лицо.

Стелла взвизгнула и отпрыгнула в сторону. Туркополы захохотали, повалившись на свои кошмы. Сеиф тоже смеялся, ощерив зубы.

– Дитя природы! – заключил Козма, сплевывая. – Сначала посмотрел, как руку живому человеку отпиливают, потом решил с ней поиграть. Хорошо, что в котел не бросил. Для навару…

– Он два дня тому с десяток живых зарезал, – меланхолично заметил Иоаким. – Что ему рука! Простые времена, простые нравы…

Сеиф, ужасно довольный своей шуткой, скрылся за каменной стенкой – видно все же пошел хоронить руку. Стелла, плюнув ему вслед (это вызвало у туркополов новый взрыв смеха), принялась раскатывать тесто на плоском камне.

– Понимаю так, что помыться нам никто не даст, – заключил Иоаким, вставая. Он поднял лежавший неподалеку бурдюк и вытащил пробку. Друзья вымыли руки и обтерли их о холстину, извлеченную запасливым Козмой из мешка. Ополоснули лица. Козма протер мокрой тряпицей свой инструмент и спрятал его в сумку.

– Как там Ги? – спросил Иоаким, когда они снова уселись на кошму. Козма приложил пальцы к шее оруженосца, подержал.

– Пульс слабый, но стабильный. Пока все нормально.

– Надо выпить за его здоровье!

Иоаким взял миску, где еще совсем недавно лежали пилка и нож. Взболтнул ее, словно замеряя количество оставшейся жидкости. И жадно припал к краю.

– Пей! – протянул миску Козме.

Тот молча осушил емкость.

– Куда это Роджер подевался? – задумчиво спросил Иоаким, откидываясь на кошму. – Как приехали, взял свои сумки и скрылся в развалинах. Прятать пошел?

– Может, молится? – предположил Козма. – А в сумках у него иконы. Он человек богомольный. Зарежет врага – и сразу Бога благодарить! Праведник!