К бургомистру и к управе решили пока не идти — ничего там выдающегося с военной точки зрения нет, потом займемся предателями. Так что ханомаг и семеро во главе с Базановым выдвинулись к казарме, сами же мы напрямки махнули к школе. Пробрались к ней дворами, осмотрелись. Каменное здание, танк перед входом.

— Афанасий, иди сюда, — подозвал я Никитина. — Видишь у танка люк открыт башенный? Надо проходя мимо закинуть туда гранату.

— Как же часовые?

— Этих мы снимем, но танк… Если не сковырнем его — вся атака захлебнется.

Повторялась история с киевским концлагерем. Но теперь у нас не было автомобиля-бомбы про запас.

— Сними пальто, оно кровью заляпано, — начал стаскивать с себя бушлат Махно.

— Ничего, темно, не видно, — махнул рукой бывший полицай.

Вот тут наш замечательный план нарвался на суровую реальность. Никитин неспешным шагом направился к школе, помахал часовым. И вдруг со стороны казармы послышались вопли и выстрелы. Хорошо хоть, Никитин не растерялся, воспользовался тем, что сторожа начали думать, где там и по какому поводу произошел алярм, быстро вскочил на броню и засунул гранату прямо под люк. На этом его везение и кончилось. Левая нога у него соскользнула с того, на что опиралась и он со всей дури шлепнулся о землю. Вроде живой, судя по стонам и матюкам, но проверять было некогда: один из часовых успел нырнуть за дверь и закрыть ее за собой. Чертов фашист! Нет, чтобы сдохнуть спокойно и не мешать нам!

Тем временем со стороны казармы побухали взрывы гранат, раздалась длинная очередь из пулемета. Потом еще немного постреляли — и всё стихло. Зато у нас со второго этажа посыпались на землю осколки оконного стекла и застрекотал двоюродный брат швейной машинки «Зингер». С музыкальным слухом у меня всегда нелады были, на таком близком расстоянии не могу определить производителя пулемета. Пришлось броситься под стены, где нас и не видно, и не слышно.

Махно разбил окно и одну за другой бросил внутрь пару колотушек. Жаль, что на пулеметчика это не повлияло. Мало того, эта скотина, похоже, раздвоилась и начала лупить с другой стороны здания. По кому — неизвестно, но стреляли щедро. И ведь попали, сволочи! Аж двое завопили на чистом русском, наши, значит. Один тут же затих, а второй продолжил стонать. Кто там хоть на ту сторону забрел? В таком шуме и грохоте перекличку не учинить. На минуту мы оказались в ситуации, которую в шахматах называют патом. Мы прикрываем единственный выход, а засевшие внутри — вход. И сунуться на территорию друг друга не получается.

Тем временем танк разгорался, в башне забумкала боеукладка. А ну если он как следует рванет и будет нам подмога и перемога? Не, не рванул. Но дымил изрядно. Побежать под прикрытием дымовой завесы ко входу?

— Что же он не разгорается?! — рядом лег Енот.

Вот же зараза, а ведь время играет на руку немцам! Сейчас подтянутся уцелевшие и мы тут начнем героически складывать головы. Вот не хотелось бы. Пусть лучше немцы увековечат подвиг своих камрадов, которых мы уничтожим. Такое мне больше нравится.

Будто услышав мои мысли, из ночной темноты появился новый звук. Не для нас, мы тарахтение этого драндулета уже третий день слушаем. А ведь там тоже есть пулемет! То ли стрелок не сообразил, чей это бронетранспортер, не знаю, но срезало его если не первой, то второй или третьей очередью. Замолчал, короче. Один остался.

— Эй, немец, сдавайся! — крикнул я, когда выдалась секунда тишины. — Пострелял и хватит. Обещаю оставить в живых!

В ответ я услышал только пожелания поесть чего-то нехорошего и несъедобного, а также была высказана гипотеза о происхождении меня от брака тухлой собаки и сделанного из дерьма хера. Так себе ругань, на троечку с натяжкой. Что же, пора применять химическое оружие.

Вам доводилось пытаться нормально дышать, когда рядом с вами нещадно дымит набитый тряпьем сырой валенок? А два? Даже не пытайтесь повторить этот опасный для жизни и здоровья эксперимент. Понятное дело, что главное стремление любого человека, даже немца — выбросить гадость подальше от себя. А если вслед за дымовухами к вам летят две гранаты, в просторечии именуемые колотушками? И при этом вас обстреливают из пулемета? Не знаю даже, я таких богатырей, что перенесли бы такое и продолжили обороняться, не встречал. Даже если у фашиста насморк, глаза всё равно щиплет!

Короче, двое ребят помоложе — Ахметшин и Гаврилов, взобравшиеся с помощью сослуживцев и чьей-то мамы в окна второго этажа, способных сопротивляться не заметили. А гоп-компанию, засевшую на первом этаже и быстренько спустившуюся в подвал, мы частью порешили, а частью приняли сдавшимися.

Сколько там приняли и кого, я не смотрел, а быстрее бросился искать Андрея. Всё же уничтожение врагов скрепляет коллектив гораздо сильнее совместной пьянки или воровства комбикорма.

Быков нашелся в допросной на первом этаже. Обычная классная комната, только решетки на окнах приладили. Даже парты в углу стоят, не вынесли. Мой зам по разведке срочно нуждался во врачебной помощи. На него было больно смотреть. А что чувствовал он сам — не могу даже представить. Вместо лица — кровавая каша, глаза заплыли, правая рука вывихнута в плечевом суставе, дышит еле-еле, наверное, ребра сломаны. На стопах — тоже кровищи немало, то ли ногти срывали, то ли пальцы дробили — на первый взгляд и не понять. Ну, и синяки со ссадинами по всему телу, это уже как вишенка на торте.

— Андрей, Быков! Ты как? — глупый вопрос, конечно, но в голову больше ничего не пришло.

— Командир? — прошептал он разбитыми в кровь губами. — Спасибо… Самое странное… зубы целы остались…

У меня ногти, наверное, чуть с другой стороны руки не вышли.

— Ты потерпи, друже, немного совсем, сейчас всё будет, и доктор, и перевязка, и уколы…

Сюрпризом, и очень приятным, оказалось то, что бургомистр никуда не делся. Часовой возле управы испарился, будто его и не было никогда. А у начальника дома целая дружная компания отдыхала после тяжких забот о вверенном им немцами населении. Короче, у городского головы Демьяна Полторацкого случился день рождения. И все отборнейшие твари собрались у него. Никто не пропустил праздника — ни обербургомистр Степан Иванович Королев, ни районный бургомистр Павел Никитович Дахно, ни начальник полиции Гриша Перелазный. Ну, и всякие начальники земельных управ вместе с заместителями своих начальников, все дрыхли беспробудно, налитые самогоном по самые брови. Вот уж точно, не знаешь, где найдешь, а где и наоборот.

Короче, всю эту сволоту мы нежно разбудили, выгнали на площадь и, выяснив, что посторонних между ними не затесалось, оперативно, под рукоплескание населения, которое чуть не учинило самосуд, повесили. Одиннадцать говнюков, как одного. Не стали даже дожидаться пока окончательно протрезвеют. Мы же не садисты какие, чтобы казнить мучающихся от похмелья, хоть и предателей. Вестимо дело, некоторые всё же пришли в себя, начали лить пьяные слезы и пытались лобызать обувь. А начальник полиции Перелазный даже заявил, что спасал коммунистов и евреев. Вот тут самая опасность и началась, потому что как раз иудеев на площади собралось десятка четыре, не меньше. Я думал, и меня затопчут. Но вызвавшийся исполнить тварей ходок за три моря товарищ Никитин не дрогнул, всё сделал как надо. А дружок его, Павлик Кашин, не сдюжил, как бургомистр начал сучить ногами и обделался, опять в Ригу поехал, а потом и вовсе в обморок упал.

Тут же, не откладывая в долгий ящик, занялись пополнением своих рядов. А что, люди всякие сгодятся, хоть и глубоко гражданские. Все мы такими были, и ничего, научились. Так что бывших учителей, счетоводов и прочих аптекарей — всех берем. Даже преподавателя музыки и ученика ювелира. Давай, подходи и грузись, пополняй ряды. Как там у Маяковского, «педагогом хорошо, а партизаном — лучше, в партизаны я б пошел, пусть меня научат». И ничего, что покойник такого не писал. Это он просто не дожил до нашего времени.