Хотел было я спросить, что думает папа по этому поводу, так тут же язык и засунул подальше. Потому как выходит, что санкцию на арест своей невестки он же и давал. Вот тебе и близость к трону. Никого не жалеют.

— Сейчас нормально хоть всё? — только и спросил я.

— Да, — кивнул Яков. — Отходит потихонечку. Квартиру дали двухкомнатную, паёк, всё хорошо.

— Вот и живи тем, что хорошо, — посоветовал я. — А то хренового и так хватает. Прошло — и забудь. От того, что вы переживать будете, легче не станет. Помнить надо, конечно, но оставить всё позади.

И как обрезали. Поговорили и оставили всё в прошлом. Вспоминали какие-то смешные случаи из отрядного прошлого, Параску, ребят наших. Хорошо сидели, короче. Пока не начались сюрпризы. Как без них?

Мимо нашего столика то и дело проходили люди, так что я и внимания уже не обращал, как поначалу. Но вот этот остановился и, покачнувшись, схватился за край стола, потянув на себя скатерть. Ужин наш спас Яков, успевший притормозить ее со своей стороны. В таких местах лучше сначала уточнить, с кем говоришь, а потом уже что-то делать. А то генералы тут совсем не редкость.

Посмотрев чуточку вверх, я уткнулся взглядом в голубые петлицы с двумя шпалами и с облегчением подумал — повезло, с таким конфликт не страшен, но через секунду понял, что везения тут нет никакого. Уж лучше генерал. Потому как за край стола держался пьяный в дымину родной брат моего собутыльника — Василий.

Разное про него рассказывали потом, что из этого правда — не знаю, но во всех легендах общее было одно — в хмелю Василий Иосифович буен и временами страшен. Ладно, мое дело сидеть и не рыпаться, вот пускай они по-семейному между собой перебазарят.

— Яшка, брат, вот это встреча! — закричал Василий. Он шагнул к Якову, раскинув руки во всю ширь, но не удержался на ногах и упал прямо в объятия брата. — А мне… сказали… вернулся… — он не глядя плюхнулся на подставленный официантом стул. — Думал завтра… заехать…

Смотрю, Яков молчит, но спокоен. Ну, он лучше знает.

— Вернулся, вчера, — наконец, ответил он. — Заходи, конечно, в гости, мы всегда рады.

— А меня представляешь, на фронт не пускают, — перепрыгнул Василий на новую мысль. — Я прошу, рапортов написал сто штук, а они… начальник инспекции управления ВВС… Яшка, какой я, нахрен, инспектор? Я воевать хочу! Эх! — он замолчал, потом поднял голову: — А мы тут с Лёхой… провожаю…

Что мне в Якове очень понравилось — он ни словом, ни движением, ни даже взглядом не показал, что ему неудобно или неприятно, что приперся его пьянючий вусмерть младший брат. Он с теплотой на него смотрел, с любовью.

— Познакомься, — Яков слегка повернул брата в мою сторону. — Это мой спаситель. Петр Соловьев. Вытащил из немецкого лагеря.

— Ого, герой! — взгляд Васи сфокусировался на орденах. — За что дали?

— За все хорошее, — меня эта пьянь начала раздражать. Ну вот не в отца сын пошел. Сто процентов.

— И против всего плохого, — покивал Василий, потянулся к графину с водкой. Даже не спрашивая. Официанты тут же подскочили, принесли рюмку.

— Вторую давайте! — дал команду военлет. — Сейчас мой друг подойдет!

— Может не надо? — Яков нахмурился, попытался отнять у Василия графин. Тщетно.

К нашему столу демонстративно твердой походкой подошел низкой плотный мужик в штатском. На его круглом лице светилась незамутненная улыбка.

— Леха! — Василий все-таки отобрал водку у брата. — Где ты ходишь, бродишь?!

— В клозете был. Освежился.

— Блеванул, что-ли? — сын Сталина заржал на весь ресторан. На нас опять стали оборачиваться.

— Тоже скажешь… — Алексей нас внимательно осмотрел, узнал Якова. — Спасся! А мы тут все испереживались. Особенно жены!

— Это Алексей Стаханов, — шепнул мне на ухо Яков, пока эти два деятеля выпивали. Ага, теперь ясно, откуда знакомо это лицо. Оно же было во всех газетах. Ударник труда, из шахты — сразу в Москву. Говорили, что запил сильно, а Василий его еще спаивает.

— Давай, ныряй к нам в забой, — продолжал ржать военлет. — Сейчас дадим стране угля!

— Да срал я на это уголь! — набычился Алексей. С его лица сошла улыбка, появились морщины. — Меня! Героя труда! Руководить сраной шахтой в Караганде?!

— Тихо ты, тихо! — Василий схватил друга за руку, сунул ему рюмку с водкой. — Тут все уши греют. Потом сам знаешь куда докладывают!

— Да мне насрать! Что они со мной сделают?! Я Стаханов!

— И не таких в бараний рог скручивали, — неожиданно трезво заметил Василий.

— Ладно, хер с ним, — шахтер махнул рукой. — Давайте выпьем.

Мы переглянулись с Яковом. Нет, не такой праздник мы себе представляли! А я еще хотел позвать с собой Кирпоноса и Масюка. Вот бы был скандал! Я оглянулся. Все посетители ресторана продолжали пялиться на нас. Ну хорошо, что в тетрадочки доносы не строчат. Стаханов уже наговорил на переезд из Караганды в Мордовию, Василий только готовится. Вон как водку глотает — будто воду. Хотя сыну Сталина все сходит с рук. Даже если донесут — Берия не даст делу ход.

— Ребята! — Василий никак не успокаивался. — Давайте за наш столик! Что-то вы сидите… скупо… — он засмеялся собственной шутке, чуть запоздало к нему присоединился Стаханов. — У нас веселее! Еще погудим — и к девчатам поедем!

Вот чует моё сердце, сейчас или мордобой будет, или летающие тарелки появятся. Я наклонился к Якову, говорю:

— Давай уйдем, наверное. Посидели — и хватит.

— Ага, погоди, Вася утихомирится немного, пойдем, — кивнул он.

— Ладно, в туалет схожу только.

Да, если не фарфор с хрусталем, то близко к этому. В таком туалете жить можно! Мыло даже возле каждого крана, чтобы руки мыть. Вода горячая! А в каких-то трех с половиной сотнях кэмэ свечной огарок за счастье. Но если вы думаете, что я в омерзении плюнул на всё и с гордостью вышел, то ни хрена вы не угадали. Да любой и каждый из нашего отряда сказал бы, узнав, где мне столоваться пришлось: «Давай, Петр Николаевич, и за нас кусочек съешь!»

Стою, значит, руки мою, думаю о своем. И никого не трогаю. Тут рядом со мной мужик пристроился, в гражданке. Костюм такой, как бы сказать… шикарный. Двубортный, цвета сурового, темно-синего, в мелкую белую полоску, почти незаметную. Такой ткани, наверное, в промтоварах не купить. И видно, что не на барахолке с рук приобретен, шит на вот этого именно мужчину, и сидит на нем… красота, короче. Из кармана нагрудного платочек выглядывает, в тон костюму. Галстук такой, что и руками страшно трогать, наверное. Что примечательно — носит он всё не как что-то особое, а просто как удобную одежду. Умеет.

— Будьте добры, мыло передайте, — говорит он.

Я взгляд скосил немного, и правда, возле его рукомойника кусочек не лежит. Упал, может. Или прихватил кто на память, не знаю. Ну, я и подал, не жалко. Он руки намылил, отдает мыло, а я говорю:

— Да у себя положите, какая разница, где хватать не будет.

Он улыбнулся, так и сделал по моему совету. Хорошее у него лицо. Умное. Но не как у профессора какого или академика, что на тебя как на вошь смотрит, потому что ты умных слов не знаешь, а как у соседского парня, который в школе хорошо учится, но с тобой после уроков в футбол гоняет.

Уже на выходе он вдруг протягивает мне руку и говорит:

— Давайте познакомимся. А то получается, что я вас, Петр Николаевич, знаю, а вы меня — нет. Меня Павел Михайлович зовут.

Я руку пожал, мужик вроде с виду правильный, в душу не лезет. Захотел познакомиться, мне не жалко. Может, он домой придет и расскажет, как с Героем Советского Союза беседовал.

— Очень приятно, — говорю я ему.

— Мне, Петр Николаевич, намного приятнее, поверьте. Что же, не буду вам мешать, надеюсь, до новых встреч, — ответил он и ушел.

Если честно, я через минуту и думать о нем забыл. Всё потому, что Алеша Стаханов всё же запустил аттракцион «летающая посуда». Обидно, конечно, кусок мяса, очень вкусный, кстати, мне доесть не довелось — у меня на глазах он тоже отправился в полет.