Одно довольно странное событие, последствия которого мог увидеть в будущем только человек, действительно обладающий даром прозорливости.

Когда он учился в колледже Сполето, дети, без разрешения преподавателей, устроили процессию, неся впереди колонны статую Мадонны.

Маленький маркиз делла Дженга, чьи предки получили титул маркизов и имение от папы Льва X, был самым симпатичным из всех учеников, за что и был выбран ими для того, чтобы изображать Мадонну.

Внезапно появился один из преподавателей. Ученики, которые несли на плечах носилки, обратились в бегство, бросив все. Дева соскользнула с их плеч и рухнула на землю. Но не упала с импровизированных носилок.

И тогда некий колдун предсказал, что ребенок, упавший с плеч своих товарищей и представлявший Мадонну, однажды будет избран папой римским.

И спустя пятьдесят лет, несмотря на то что колдун уже давно умер, пророчество сбылось.

Красота, из-за которой ребенку выпала честь представлять собой непорочную Деву, неоднократно, как говорили, подвергала опасности душу этого священника.

Рассказывали о двух великих любовных увлечениях, которые очистили его жизнь, предполагая при этом, что они его нисколько не запятнали: один роман был у него с некой благородной римлянкой, а другой с одной великосветской дамой из Баварии.

Когда доложили о визите французского посла, он был занят охотой на птичек в саду Ватикана.

Охота была его единственным увлечением, и святой отец сам в этом признавался; только эту страсть он так и не смог в себе преодолеть. Рьяные католики, zelanti, представляли это его развлечение как преступление.

Лев XII очень любил господина де Шатобриана.

Поэтому, когда ему доложили о визите французского посла, он быстро сунул в руки своего камердинера однозарядное ружье, с которым он охотился, и приказал немедленно провести к нему знаменитого посетителя. А сам направился в свой кабинет кратчайшим путем.

Посла и монаха провели по темному коридору к самому святилищу Его Святейшества.

Когда они появились на пороге кабинета, папа римский уже сидел в кресле и ждал их.

Он встал и направился к поэту.

А поэт, согласно установленному этикету, не желая вспоминать о своих высоких полномочиях, преклонил одно колено.

Но Лев XII живо поднял его, не желая, чтобы тот оставался в такой униженной позе, взял его под руку и подвел к креслу.

Но Доминику он такой чести не оказал.

Папа римский дал ему возможность встать на колени и поцеловать край его платья.

Когда папа римский обернулся, он увидел, что господин де Шатобриан стоит. Он сделал ему знак сесть.

Но тот ответил:

– Святейший отец, позвольте мне уйти. Я привел к вам этого молодого человека, который пришел к вам, чтобы спасти жизнь своего отца. Он уже прошел четыреста лье, ему предстоит пройти еще столько же, чтобы вернуться. Пришел он сюда с надеждой, а уйдет отсюда в радости или в слезах. Все зависит от вашего да или нет.

Затем, обернувшись к молодому монаху, который продолжал стоять на коленях, он добавил:

– Мужайтесь, отец мой! Я оставляю вас с тем, кто настолько же выше королей, насколько короли выше простого нищего, который попросил у нас подаяния у ворот Ватикана.

– Значит, вы вернетесь в посольство, – спросил молодой монах, почти напуганный тем, что его оставляли, – и я вас больше не увижу?

– О нет! – сказал с улыбкой покровитель брата Доминика. – Я слишком сильно заинтересовался вашей судьбой, чтобы уйти так просто. Я, с разрешения Его Святейшества, подожду вас в Станца. Не переживайте за то, что мне придется вас ждать: я забуду про время перед лицом шедевров, которые его пережили.

Папа римский протянул руку, и посол, несмотря на сопротивление святого отца, поцеловал эту руку.

Затем он вышел, оставив наедине двух людей, стоящих на самой высокой и на самой низкой ступенях церковной иерархии.

Папу римского и простого монаха.

Сам Моисей не был более бледен и не дрожал сильнее, оказавшись на Синае ослепленным лучами божественной славы, чем брат Доминик, когда он остался наедине со Львом XII.

Чем ближе он находился к тому, кто держал в руках жизнь его отца, тем больше тревоги было в его сердце и тем больше сомнения его охватывали.

Папе римскому достаточно было одного только взгляда на красивое лицо монаха, чтобы понять, что тот был готов упасть в обморок.

И он протянул ему руку.

– Мужайтесь, сын мой! – сказал он ему. – Какую бы ошибку, какой бы грех, какое бы преступление вы ни совершили, милосердие Божье гораздо более велико, нежели человеческий порок.

– Я грешен, как человек, о, святой отец! – ответил доминиканец. – Но если я и не без греха, то, надеюсь, не совершил никакой ошибки и уверен, что за мной нет никакого преступления.

– Действительно, мне помнится, что ваш знаменитый покровитель сказал мне, сын мой, что вы пришли ко мне для того, чтобы походатайствовать за вашего отца.

– Да, Ваше Святейшество, я пришел именно из-за моего отца.

– И где же находится ваш отец?

– Он во Франции, в Париже.

– Что он делает?

– Будучи приговоренным человеческим правосудием, или скорее людской злобой, он ждет смерти.

– Сын мой, не будем обвинителями наших судей. Господь сам осудит их и без обвинений.

– А пока мой безвинный отец умрет.

– Король Франции является набожным и добрым князем, сын мой. Почему же вы не обратились к нему?

– Я обращался к нему, и он сделал для меня то, что был в состоянии сделать. Он остановил на три месяца падение меча правосудия. Именно столько времени я попросил у него для того, чтобы прийти из Парижа в Рим и вернуться обратно.

– И зачем же вы пришли в Рим?

– Сами видите, святой отец, чтобы броситься к вашим ногам.

– Я не властен над временным существованием подданных короля Карла X. Моя власть распространяется на их духовную жизнь.

– Я не прошу пощады, святой отец, я прошу справедливости.

– И в чем же обвиняется ваш отец, сын мой?

– Он осужден по обвинению в ограблении и убийстве.

– И вы говорите, что он неповинен в этих двух преступлениях?

– Я знаю, кто совершил ограбление и кто убийца.

– Но почему же вы не сообщили никому эту ужасную тайну?

– Она не принадлежит мне: это – тайна Господа, тайна исповеди.

И Доминик с рыданиями пал ниц перед святым отцом и стукнул лбом об пол.

Лев XII посмотрел на молодого человека с выражением глубокого сострадания.

– И вы пришли ко мне, сын мой?..

– Я пришел спросить у вас, святой отец, у вас, епископа Римского, викария Христа, служителя Господа нашего: должен ли я дать умереть моему отцу, когда здесь, у меня на груди, у ваших ног есть доказательство его невиновности?

И монах положил к ногам папы римского запечатанный конверт с исповедью господина Жерара. Написанное собственноручно господином Жераром и подписанное этим же самым господином Жераром.

Затем, не вставая с колен, протянув руки к документу, умоляюще глядя наполненными слезами глазами, монах стал ждать ответа своего судьи.

– Вы сказали, сын мой, – произнес Лев XII взволнованным голосом, – что это признание было вручено вам в собственные руки?

– Самим виновным, святой отец.

– На каких условиях?

Монах застонал.

– На каких условиях? – повторил свой вопрос Лев XII.

– На условиях обнародования только после его смерти.

– В таком случае дождитесь смерти виновного, сын мой.

– Но мой отец… мой отец!

Папа римский молчал.

– Мой отец умрет, – рыдая, произнес монах, – а он ни в чем не виновен!

– Сын мой! – ответил на это папа римский медленно, но твердо, – пусть погибнет невиновный, пусть погибнут десять невиновных, пусть погибнут все, но догма должна жить!

Доминик поднялся с колен. В душе его было отчаяние, но, странное дело, лицо его было спокойно.

По его губе, приподнятой в презрительной улыбке, стекли две последние слезинки.