Глаза его высохли так быстро, словно перед ними провели раскаленным железом.

– Хорошо, святой отец, – сказал он, – я вижу теперь, что в этом мире мне больше не на кого надеяться, кроме самого себя.

– Вы ошибаетесь, сын мой, – сказал папа римский, – я ведь только что сказал: вам не придется обнародовать исповедь виновного, но ваш отец останется в живых.

– Разве в наше время возможны чудеса, святой отец? Я теперь вижу только одно чудесное средство, которое может спасти моего отца.

– Вы ошибаетесь, сын мой, поскольку, хотя вы ничего мне и не открыли, – тайна исповеди так же священна для меня, как и для любого другого, – я могу написать французскому королю о том, что ваш отец невиновен, что мне это известно, – если это не так, я возьму этот грех на себя и надеюсь, что Господь мне его простит, – и попрошу его о помиловании.

– О помиловании!. Вы не нашли другого слова, святой отец, потому что, действительно, только оно в данном случае и подходит. Но помиловать можно только виновного. Мой отец невиновен, а для невиновных не существует помилования. Значит, мой отец умрет.

И монах отвесил глубокий поклон представителю Христа на земле.

– Еще не все! – воскликнул Лев XII. – Не уходите, сын мой, подумайте хорошенько!

Но Доминик уже упал на колени:

– Об одной милости прошу вас, святой отец, – сказал он, – дайте ваше благословение!

– О, от всего сердца, дитя мое, – воскликнул Лев XII.

И он простер руки.

– Ваше благословение in articulo mortis[17], – прошептал монах.

Папа римский замялся.

– Что вы намерены предпринять, дитя мое? – спросил он.

– Это, святой отец, уже моя тайна. И она гораздо глубже, гораздо более молчалива, много страшнее тайны исповеди.

Лев XII опустил руки.

– Я не могу благословить того, – сказал он, – кто уходит от меня с тайной, которую не может открыть викарию Иисуса Христа.

– Тогда я прошу вас, святой отец, не благословить меня, а помолиться за меня.

– Ступайте, сын мой, я помолюсь за вас.

Монах поклонился и вышел твердым шагом. А ведь входил он на дрожащих ногах.

Что же касается папы римского, то ему отказали силы. Рухнув в свое деревянное кресло, он прошептал:

– О, Господи! Позаботься об этом ребенке, поскольку он из породы тех, кто раньше становились мучениками.

Монах вышел медленной и серьезной походкой.

В соседней комнате он увидел лакея Его Святейшества.

– Где Его Превосходительство виконт де Шатобриан? – спросил монах у лакея.

– Мне поручено отвести вас к нему, – ответил лакей.

И он пошел указывать дорогу. Монах последовал за ним.

Поэт, как и сказал, ждал в Станцах Рафаэля. Он сидел напротив картины «Святой Петр, освобожденный Ангелом».

Едва заслышав стук сандалий по паркету, он обернулся.

Как он и ожидал, это был монах.

Вскоре монах стоял перед ним.

Поэт быстро взглянул на лицо монаха: оно было неподвижным, словно мраморная маска, таким же белым и холодным.

Человек, полный чувств, вздрогнул при виде человека с застывшей душой.

– Ну, что? – спросил поэт.

– То, что теперь я знаю, что мне предстоит сделать, – ответил монах.

– Он отказал? – пробормотал господин де Шатобриан.

– Да. И он не мог не отказать. Я по глупости предположил, что для меня, бедного монаха, и для моего отца, верного слуги Наполеона, может быть поколеблен один из основных законов Церкви, догмат, который был высказан самим Иисусом Христом.

– Но в таком случае, – произнес поэт, глядя в глаза монаху, – ваш отец умрет?

Монах ничего не ответил.

– Послушайте, – снова заговорил господин де Шатобриан, – вы продолжаете утверждать, что ваш отец невиновен?

– Я уже сказал вам это один раз. Если мой отец виновен, это значит, что я вам уже солгал.

– Да, вы правы. Извините. Но вот что я хотел вам сказать.

Молчание монаха показало ему, что тот его слушает.

– Я лично знаком с Карлом X. Это человек с добрым и благородным сердцем. Я чуть было не сказал великий человек, но не стал вам лгать. Впрочем, перед Богом те, кто были добрыми, возможно, имеют больше заслуг, чем те, кто были великими.

– Вы собираетесь, – прервал его брат Доминик, – предложить мне походатайствовать перед королем о помиловании моего отца?

– Да.

– Благодарю вас. Это уже было предложено мне папой римским, и я отказался.

– Но по какой же причине вы отказались?

– Мой отец приговорен к смерти, а король может помиловать только виновных. Я знаю своего отца. Если король его помилует, первое, что он сделает, оказавшись на свободе, так это то, что он пустит себе пулю в лоб.

– Но что же в таком случае с ним будет? – спросил виконт.

– Это известно одному лишь Господу, который видит будущее и читает то, что у меня в сердце. Если мой план не понравится Богу, он, способный уничтожить меня одним лишь знаком, подаст этот знак, и я превращусь в прах. Если же, напротив, Бог одобрит мой план, он поможет мне на том пути, по которому я пойду.

– Позвольте же мне, отец мой, – сказал посол, – сделать ваш путь менее трудным и утомительным.

– Оплатив проезд на корабле или же на какой-нибудь карете?

– Вы принадлежите к бедному ордену, отец мой, и я, не желая никоим образом оскорбить вас, хочу предложить вам пожертвование от имени государства.

– При любых других обстоятельствах, – ответил монах, – я принял бы ваше пожертвование от имени Франции или от вас лично. И я поцеловал бы руку, которая мне это пожертвование дала бы. Но я очень устал, и в том положении, в котором находятся мой разум и мое сердце, усталость для меня благо.

– Это несомненно. Но ведь на корабле или в дилижансе вы сможете добраться до Парижа значительно быстрее.

– Для чего же мне торопиться? Зачем мне прибывать в Париж раньше? Мне нужно только попасть туда накануне дня казни моего отца. У меня есть слово короля Карла X, который дал мне три месяца, и я верю его слову. Даже если я приеду в Париж на восемьдесят девятый день, я не опоздаю.

– Тогда, поскольку вы не торопитесь с возвращением, позвольте мне предложить вам воспользоваться гостеприимством этого принадлежащего Франции дворца.

– Прошу Ваше Превосходительство простить меня за то, что я отказываюсь от всех ваших любезных предложений, но я должен уйти.

– Когда же?

– Сегодня.

– В котором часу?

– Немедленно.

– Даже не помолившись святому Петру?

– Моя молитва уже готова. К тому же я молюсь, когда иду.

– Позвольте же мне по крайней мере проводить вас до городских ворот.

– Для меня будет счастьем расстаться с вами как можно позднее после всего того, что вы для меня сделали.

– Вы дадите мне время на то, чтобы снять с себя посольский мундир?

– Лично вам, Ваше Превосходительство, я предоставлю столько времени, сколько вы попросите.

– В таком случае садимся в карету и возвращаемся в посольство.

Монах согласно кивнул.

Коляска посла ждала их у ворот Ватикана. Монах и посол уселись в нее.

За время пути к посольству они не обменялись ни единым словом. Наконец они прибыли в посольство.

Господин де Шатобриан прошел в сопровождении монаха в свой кабинет. По пути он что-то сказал лакею.

Оставив гостя в кабинете, он ушел в свои покои.

Едва закрылась дверь его комнаты, в кабинет внесли стол с двумя приборами.

Спустя десять минут господин де Шатобриан вернулся в кабинет. Сняв посольский мундир, он облачился в партикулярное платье.

Он пригласил аббата Доминика отобедать.

– Покидая Париж, – сказал монах, – я дал обет есть только стоя, только хлеб и воду до самого моего возвращения в столицу.

– На сей раз, отец мой, – произнес поэт, – я разделю с вами ваш обет: я ем только хлеб и пью одну воду. Но эта вода из родника Треви!