– Вы ответили за меня, мсье Сальватор. Я не подведу вас, будьте спокойны. Однако же я взываю к вашей порядочности в надежде, что вы не заставите меня делать то, чего я никак не смогу.

Сальватор кивнул, словно говоря этим: «Будьте покойны».

Затем, повернувшись к карбонариям:

– Братья, – произнес он. – Поскольку человек, который мог сорвать наши планы, находится перед нами, я не вижу причин, по которым мы не могли бы их обсудить в его присутствии. Господин Жакаль может дать нам хороший совет, и не сомневаюсь в том, что он поправит нас, когда мы ошибемся.

Господин Жакаль подтвердил эти слова кивком головы.

Молодой человек обернулся к нему.

– Казнь по-прежнему назначена на завтра? – спросил он.

– Да, на завтра, – ответил господин Жакаль.

– На четыре часа пополудни?

– На четыре часа, – повторил господин Жакаль.

– Хорошо, – сказал Сальватор.

Затем, посмотрев направо и налево, Сальватор обратился к спутнику господина Жакаля по подземелью.

– Что вы сделали в предвидении этого, брат?

– Вот что, – ответил карбонарий. – Я снял напрокат все окна второго этажа на набережной Пеллетье и все окна домов, выходящих на Гревскую площадь, начиная с мансард и кончая первыми этажами.

– Но, – произнес господин Жакаль, – вам это должно было обойтись в кругленькую сумму!

– Пустяки: это стоило мне всего-навсего сто пятьдесят тысяч франков.

– Продолжайте, брат, – сказал Сальватор.

– У меня в распоряжении четыреста окон, – продолжил карбонарий. – Если поставить по три человека на окно, получится тысяча двести человек. Я поставил четыре сотни человек на улице Мутон, улице Жан-де-Лепин, на улице Ваннери, на улице Мартруа и на улице Таннери. То есть на всех выходах на площадь Ратуши. Еще две сотни человек расположены между воротами тюрьмы «Консьержери» и Гревской площадью. Каждый из них вооружен кинжалом и парой пистолетов.

– Дьявольщина! Это вам должно было обойтись намного дороже, чем снять четыреста окон!

– Ошибаетесь, мсье, – ответил карбонарий. – Мне это ничего не стоило: окна можно купить, сердца же не покупаются.

– Продолжайте, – сказал Сальватор.

– Вот как все должно будет произойти, – продолжил карбонарий. – Горожане, зеваки, женщины, дети по мере того, как кортеж будет приближаться к площади, будут оттеснены нашими людьми в сторону Гревской набережной и моста Сен-Мишель. Они ни в коем случае не смогут замешаться в наши ряды.

Господин Жакаль слушал все это с большим вниманием и огромным удивлением.

– Повозка с пленником в сопровождении эскорта жандармов выедет из «Консьержери» приблизительно в половине четвертого. Она направится к Гревской площади по набережной Цветов и проедет беспрепятственно до конца моста Сен-Мишель. Там один из моих индусов бросится под колеса и повозка раздавит его.

– А! – прервал его господин Жакаль. – Я имею честь говорить, если не ошибаюсь, с господином генералом Лебатаром де Премоном?

– С ним самым, – ответил тот. – Вы, значит, подозревали, что я в Париже?

– Я в этом был уверен… Но сделайте милость, мсье, продолжайте. Итак, вы сказали, что один из ваших индусов бросится под колеса и повозка его раздавит…

И господин Жакаль, воспользовавшись паузой, которую сам же и создал, сунул руку в карман, вынул оттуда табакерку, открыл ее, с привычным наслаждением втянул носом огромную понюшку табаку и стал слушать, словно, набив нос табаком, он прочистил себе уши.

– При виде этого несчастного случая, который вызовет вопли толпы и на мгновение отвлечет внимание эскорта, – снова заговорил генерал, – все находящиеся поблизости от повозки люди перевернут ее с условным криком, по которому из соседних улиц выскочат наши люди. По нему же спустятся вниз все те, кто будет стоять у окон. Даже если предположить, что человек семьсот – восемьсот не успеют подбежать, у меня останется около тысячи человек, которые в мгновение ока окружат повозку со всех сторон и перекроют ей все пути. Постромки лошадей будут перерезаны, повозка опрокинута, десяток верховых увезут приговоренного к смерти. Я буду с ними. Для меня ясно только одно: или меня убьют, или я спасу господина Сарранти. Брат, – закончил генерал, повернувшись к Сальватору, – таков мой план. Считаете ли вы его выполнимым?

– Это может оценить господин Жакаль, – сказал Сальватор, оборачиваясь к начальнику полиции. – Только он один может сказать, каковы наши шансы на успех. Выскажите же ваше мнение, мсье Жакаль. И прошу вас говорить честно.

– Боже мой, мсье Сальватор, – ответил господин Жакаль, чувствуя, что опасность не исчезла, а только на время отдалилась, но все же обретя привычное хладнокровие, – клянусь вам самым дорогим, что у меня есть на свете, то есть моей жизнью, что, если бы я знал другой способ спасения господина Сарранти, я бы вам его тут же подсказал. Но, к несчастью, я предпринял такие меры безопасности, что спасти его просто не удастся. Поэтому я, клянусь, отчаянно ищу этот способ, но все напрасно: пустив в ход все мое воображение, перебрав в памяти все способы побега и похищения пленников, я не могу ни на чем остановиться, абсолютно ни на чем.

– Простите, мсье, – ответил Сальватор, – но вы ушли в сторону от поставленного вам вопроса: я не прошу вас подсказать способ спасения господина Сарранти, я попросил вас только оценить план генерала.

– Позвольте, дорогой мсье Сальватор, – ответил на это господин Жакаль, – мне, напротив, кажется, что я ответил на ваш вопрос как нельзя более ясно. Я сказал вам, что не вижу способа спасти узника, а это значит, что не одобряю плана вашего почтенного друга.

– Но почему? – спросил генерал.

– Объяснитесь, – настойчиво попросил Сальватор.

– Все очень просто, господа, – продолжил господин Жакаль. – По вашему желанию освободить господина Сарранти вы можете судить о желании правительства помешать его похищению. Я нижайше прошу вас простить меня, но именно мне было поручено проследить за казнью. Поэтому я все предусмотрел заранее и составил план, очень похожий на ваш, но имеющий, естественно, совсем другую цель.

– Мы вас за это прощаем, поскольку это был ваш долг. Но теперь скажите нам всю правду: это в ваших собственных интересах.

– Так вот, – продолжал господин Жакаль несколько более уверенным тоном, – когда мне стало известно о прибытии во Францию генерала Лебатара де Премона после неудавшейся попытки похищения короля Римского…

– И давно ли вам известно, что я в Париже? – спросил генерал.

– Я узнал об этом спустя четверть часа после вашего приезда, – сказал господин Жакаль.

– И вы не приказали меня арестовать?

– Позвольте вам сказать, генерал, что так поступил бы только неискушенный в нашей профессии человек: арестовав вас сразу же по приезду сюда, я не узнал бы, зачем именно вы прибыли, или узнал бы только то, что вам захотелось бы мне сказать. Тогда как, оставив вас на свободе, я мог быть в курсе всего. Итак, поначалу я предположил, что вы прибыли сюда для того, чтобы собрать сторонников Наполеона II. Но я ошибся. Однако, благодаря тому, что я оставил вас на свободе, я узнал о дружбе, которая связывает вас и господина Сарранти. Я узнал и о том, что вы связались с господином Сальватором. Мне стало известно о том, что вы вместе с ним посетили парк замка Вири. Наконец, когда я узнал о том, что генерал, сторонник флорентийских карбонариев, был принят масонской ложей на улице По-де-Фер, я подумал, что генерал, используя эти две связи и действуя в интересах господина Сарранти, мог набрать пятьсот, тысячу, даже две тысячи человек для того, чтобы спасти господина Сарранти. Сами видите, я ошибся всего на двести человек. Я тогда подумал: генерал богат, как набоб, он скупит все оружие в наших оружейных магазинах. Но от этих же самых оружейников я смог узнать количество закупленного оружия и, следовательно, прикинуть, на скольких человек оно куплено. За последнюю неделю в Париже было куплено две тысячи шестьсот пистолетов и восемьсот охотничьих ружей. Если допустить, что двести пистолетов были куплены обыкновенными людьми и две сотни ружей приобрели охотники, остаются шестьсот ружей и две тысячи четыреста пистолетов. Что же касается кинжалов, вы купили их где-то восемьсот – девятьсот штук.