— Может, ушла? — Его голосу недоставало уверенности, и Дэн это почувствовал.

— Или ее забрали…

— Кто?

— Не знаю. — Дэн сжал кулаки, сказал едва слышно: — Гальяно, нам нужно идти, ночь еще не закончилась.

Когда они шагнули под сень старых елей, Гальяно обернулся. Блуждающий огонь исчез, и Чудова гарь погрузилась в непроглядную тьму, словно кто-то выключил невидимый рубильник. Скорее бы уже кончилась эта самая темная ночь!

Тащить на себе Суворова было тяжело. Накачанный, крепкий, он весил, наверное, целый центнер. Но Туча переживал не о том, он волновался, что несет свою ношу недостаточно бережно, что раненая голова Суворова мотается из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. А по-другому у него никак не получалось, руки уставали слишком быстро.

— Давай я тебе помогу, — предложил Матвей.

Он давно порывался помочь, но как же им маневрировать вдвоем в этой почти кромешной темноте? Нет, лучше он как-нибудь сам. Тем более что уже недалеко, рекой пахнет.

А блуждающий огонь вспыхивал то с одной стороны, то с другой. Туче казалось, что он следит за ними, крадется следом. С каждой новой вспышкой все отчетливее становился запах гари, щекотал ноздри, вышибал из глаз слезы. А лес заполнялся светящимся зеленым туманом, и было непонятно, что хуже: туман или темнота.

— Мама дорогая, — Матвей тяжело вздохнул, спросил с надеждой: — Туча, скоро мы выберемся к реке?

— Скоро. — Он поудобнее перехватил бесчувственного Суворова, всмотрелся в тонущий в тумане подлесок.

Тень была едва различима. Если бы не туман, Туча ничего бы не заметил. Но туман странным образом обострял не только обоняние, но и зрение. И Туча увидел…

Это был Лешак. Высокий, сутулый, он крался по лесу, как тать. Крался не один, а с ношей, почти такой же, как у Тучи. То, что там, с Лешаком, Ксанка, Туча понял сразу. Просто ярко и четко, как картинку, увидел их обоих. Старика, несущего на плече девочку… Вот они и сбываются, самые плохие, самые бредовые опасения.

Никогда Туча не был смелым. Да что там смелым — он был трусом, самым обыкновенным, среднестатистическим. Он боялся Юрика Измайлова и его бандерлогов, боялся леса, блуждающего огня и Чудовой гари. Он почти терял сознание от одной только мысли, что в его жизнь может войти хоть частичка того зла, что пустило корни в этом лесу. Но сейчас, наблюдая за растворяющимся в темноте Лешаком, он вдруг почувствовал не просто решимость, а какую-то отчаянную злость.

— Побудь здесь! — Он бережно положил на землю Суворова. — Мне нужно…

— Ты куда? — В голосе Матвея слышалось недоумение, он не видел и не чувствовал того, что видел и чувствовал Туча, а на объяснения не оставалось времени.

— Ты только никуда не уходи, я найду тебя сам…

Он бежал по ночному лесу, и в душе его просыпался дикий зверь. Ловкий, опасный, знающий, как выжить самому и как победить врага. Вепрь! Туча чувствовал себя вепрем! Точно таким же, что был вырезан на костяной рукояти старого ножа.

Нож удобно лег в ладонь, приветствуя нового хозяина. Еще одна особенная вещь, с которой он не смог расстаться.

…Чтобы найти жестяной ящик с трофеем, ему тогда понадобилось не больше десяти минут. Нож был прекрасен, и отдать его Туча просто не смог. Особенная вещь до поры до времени заняла свое место в тайнике. Похоже, время пришло.

Лешак двигался с неожиданным для старика проворством, но вепрь, которым стал сейчас Туча, догнал его без труда.

— Стой! — От его крика туман вздрогнул, испуганно припал к земле. Туман был живым, теперь Туча знал это наверняка.

Старик замер, медленно развернулся.

— Что тебе нужно? — Выглянувшая из-за облаков луна огладила мертвенным светом безобразное лицо, пролила серебро на Ксанкины волосы.

— Отпусти ее! Слышишь?! — Все ушло, и злость, и бравада, стоило только заглянуть в эти полыхающие синим пламенем глаза, а зажатый в ладони нож, казалось, нагрелся от жадного нетерпения.

— Нашелся… — Лешак не смотрел на него, он смотрел на нож, Туче казалось — любовался. — Уйди с дороги, глупый мальчишка. Не становись у меня на пути…

Он бы ушел, бежал бы без оглядки, если бы на плече старика беспомощной куклой не висела Ксанка. Ее волосы казались седыми не от лунного света, они были припорошены пеплом. Дэн не ошибся, Ксанку заманила гарь. Заманила, чтобы передать в лапы этому монстру…

— Я уйду. — Собственный голос казался тонким, беспомощно-детским. — Уйду, но только вместе с ней.

Лешак смотрел на него долго, не мигая, и под его мертвым взглядом ноги врастали в землю, пускали корни, словно Туча был деревом. Странно и страшно… А старик так ничего больше и не сказал, развернулся к Туче спиной, перебросил Ксанку на другое плечо. Он уходил, уносил с собой Ксанку, а Туча не мог даже пошевелиться.

Нож напомнил о себе острой болью. Из вспоротой ладони черной струйкой полилась кровь. Туча замахнулся, почти не целясь, не задумываясь, что делает. Отпущенный на волю нож полетел вслед Лешаку, но не долетел, напоровшись на невидимую преграду, упал к обутым в кирзовые сапоги ногам. Старик обернулся, погрозил Туче кулаком, поднял с земли нож, сунул в карман.

Скрежет и скрип Туча услышал в тот самый момент, когда Лешак исчез в тумане. Что его спасло, реакция или счастливый случай, Степка не знал, просто дернулся в сторону, кубарем покатился по земле. А рядом со стоном рухнула сосна, еще не старая, крепкая, с корнем вывернутая из земли неведомой силой. По лицу хлестнула колючая ветка, и лицо вдруг онемело, сделалось словно чужим. Боли не было. Или боль эта оказалась ничтожна по сравнению с болью в придавленной, размолотой рухнувшим деревом ноге. И мысль, что на месте ноги мог оказаться его позвоночник, не утешала нисколько. Размазывая по лицу кровь и слезы, Туча закричал. От боли, от обиды…

Звук напоминал едва слышный шепот. Сначала шепот, а потом скрежет и стон развороченной земли. Лицо Матвея обдало ветром, волосы на затылке зашевелились от недоброго предчувствия. Застонал Суворов. Наверное, это был хороший знак, наверное, нужно спешить. Но Матвей медлил, он всматривался в темноту, решая, как же лучше поступить. Там, впереди, Туча, здесь — раненый Суворов. Кому из этих двоих нужна немедленная помощь? Тишину нарушил полный боли и отчаяния крик. Матвей принял решение…

Туча был почти неразличим за ветвями с корнем вывороченной из земли сосны. О том, что друг где-то рядом, свидетельствовало шумное дыхание и злые всхлипы. Живой. Сейчас это самое главное, а с остальным они как-нибудь справятся.

— Туча, это я! Ты меня слышишь?

— Матвей, я здесь. — Сосновая лапа вздрогнула. — Меня придавило… а он ушел. Я пробовал задержать, я даже ножом в него швырнул, а он вот так…

— Кто? — Слова Тучи были похожи на бред. А может, это и был бред.

— Лешак. У него Ксанка.

Вот, значит, как. Ксанка у Лешака. Суворов смертельно ранен и заживо похоронен, Туча придавлен деревом, Дэн и Гальяно неизвестно где… Самая темная ночь в разгаре…

— Я тебе сейчас помогу. — Матвей поднырнул под колючую лапу, обеими руками ухватился за шершавый, вкусно пахнущий смолой ствол. — На счет «три» я поднимаю, ты отползаешь. Ну же! Раз. Два. Три!

От напряжения заломило спину, жилы на руках вздулись так, что казалось, еще чуть-чуть, и они лопнут, в голове зашумело. Он уже почти отчаялся, когда дерево наконец поддалось. Туча перекатился со спины на живот, застонал от боли. Теряя остатки сил, Матвей разжал руки.

— Ты как? — Он посветил фонариком в залитое кровью лицо Тучи. Его левая щека была распорота от виска до уголка рта, и от этого казалось, что парень недобро улыбается.

— Нормально, но нога, наверное, сломана. — Туча дышал тяжело, говорил медленно и не слишком разборчиво. — Ксанка у него, слышишь? Она была на гари, а теперь она у него. И сегодня самая темная ночь.

— Ты думаешь, он ее убьет? — В животе заворочался клубок скользких, холодных змей.