— Да, все они, эти женщины и девушки, жертвы. Он приносит их в жертву, мне кажется…

— И что теперь? — Змеи расползались во все стороны, оплетали руки, ноги и позвоночник. Никогда еще Матвею не было так страшно. Даже тогда, когда он медленно умирал от удушья в погребе.

— Где Суворов?

— Здесь неподалеку, я оставил его, когда понял, что с тобой что-то случилось. Как я дотащу до реки вас обоих?

— Не надо нас. — Туча прикрыл глаза. — Иди один. Но с Лешаком ты не справишься, даже не пытайся. Я попытался, и видишь, как оно… Он к затону пошел, я почти уверен. Здесь два таких места: гарь и затон. Ты беги к Туристу, вдруг он сможет помочь, а сам не суйся… — Голос Тучи становился все тише и тише. В какой-то момент Матвей испугался, что он сейчас отключится, но друг снова заговорил, торопливо, глотая окончания: — Я думаю, он внучку свою тоже убил, утопил в затоне. Он плохой человек, очень плохой… Беги, Матвей, только осторожно. Я бы тоже, но ты же видишь… Я за Суворовым присмотрю, за нас не переживай. Беги!

Никогда раньше Матвей так не бегал. Он мчался в тумане, не обращая внимания ни на заполняющие лес звуки, ни на вспыхивающий то тут, то там блуждающий огонь. До реки оставалось уже совсем чуть-чуть, когда тишину самой темной ночи нарушили выстрелы…

Они не сразу поняли, что это за звуки. Самой темной ночью мир воспринимался искаженно.

— Стреляли, да? — Гальяно схватил Дэна за руку.

Да, в лесу стреляли! Или не в лесу, а у реки. Как тут понять?..

— Бежим! — Дэн сорвался с места.

Он бежал, не разбирая дороги, не оглядываясь, не обращая внимания на тяжелую хмельную слабость. В лесу стреляли, и где-то там Ксанка… Он не может опоздать, хотя бы однажды он должен успеть вовремя.

Лес пологим обрывом соскользнул к реке. Из-за тучи вынырнула луна, мутным светом заливая берег затона.

Их было двое: один стоял, второй лежал на самой границе песка и воды. Стоял Турист, лежал Лешак. Он был мертв, Дэн понял это сразу, еще до того, как увидел пистолет в руке Туриста. Самая темная ночь получила еще одну жертву. Слава богу, ею стала не Ксанка…

— Убили?.. — Гальяно взъерошил волосы, в воздух взметнулось облачко пепла. — Лешака убили, Дэн! — Он орал так громко, словно их с Дэном разделяло огромное расстояние.

— Эй, вы что там делаете? — Рукой, в которой был зажат пистолет, Турист стер со лба пот, сказал устало: — Что ж вам неймется-то?

— Это у вас ствол, да? — Голос Гальяно враз упал до шепота. — Это вы стреляли?

— Я стрелял. Спускайтесь.

Дэна не нужно было звать дважды, Гальяно замешкался, испуганно глядя на оружие.

— Не бойтесь. — Турист махнул рукой, устало опустился на землю, почти упал. Левую руку с разбитыми костяшками он прижимал к боку, на котором, закрашивая черным сине-белые полосы тельняшки, растекалось кровавое пятно. Одежда его была насквозь мокрой. — Все нормально, все закончилось. — Он прикрыл глаза, но почти сразу же открыл, наверное, побоялся отключиться.

— У вас кровь… — Гальяно перевел взгляд с Туриста на лежащий на влажном песке нож. Залитое кровью лезвие, костяная рукоять с вырезанным на ней вепрем. Вот и нашлась пропажа…

— Пустяки. — Турист улыбнулся, но на лице его не было и тени радости. Непросто убить человека, даже такого страшного, как Лешак… — Рана поверхностная.

— Надо перевязать. — Гальяно обернулся к Дэну. Тот кивнул.

В этот момент он думал не о поверхностной ране Туриста и не о смертельных ранах Лешака, он думал о Ксанке, и в душе поднималось тяжелое, удушливое чувство.

— Где Ксанка? — Губы вдруг онемели, и слова получились невнятными.

Турист ответил не сразу, посмотрел снизу вверх пристальным взглядом, пошатываясь, встал на ноги.

— Сынок… — Его голос тоже был невнятным, а рука, которую он положил Дэну на плечо, дрожала. — Мужайся, сынок.

— Нет! — Дэн стряхнул руку, отступил на шаг. Он не хочет мужаться и ничего не хочет слышать. Он не должен был опоздать. — Где она?!

— Она там. — Турист кивнул в сторону затона. — Прости, парень, но я не успел.

— Как это? — Голос Гальяно долетал словно издалека. — Как это — она там? Купается?..

Турист покачал головой, снова опустился на землю. Он говорил, глядя на мертвого Лешака, как будто рассказывал свою страшную историю не им, а ему одному.

— Мне не спалось. Сложно уснуть в самую темную ночь… Я услышал крик, когда вышел покурить. Сначала крик, потом плеск… — Турист пошарил в кармане штанов, достал мокрую пачку сигарет, посмотрел на нее удивленно, отшвырнул в сторону.

Гальяно протянул свою пачку, щелкнул зажигалкой, помогая прикурить. Этот молчаливый ритуал отнял остатки сил.

— Что дальше?! — Дэн кричал так же, как кричал до этого Гальяно. Как будто можно перекричать отчаяние.

Прежде чем ответить, Турист сделал жадную затяжку.

— Старик… у него невероятная силища. Он просто держал девочку под водой. Не знаю, как долго. Думаю, долго… Я опоздал.

— Где она?! — Как можно вот так сидеть и рассуждать, сумел бы он помочь или нет?! Как вообще можно сидеть, когда Ксанке нужна помощь?! — Где Ксанка?!

— На дне, — сказал Турист, глядя прямо Дэну в глаза. — Водолазы найдут тело, я уверен.

— Тело?..

— Здесь течение. Если не в затоне, то ниже по реке.

Дальше Дэн не слушал, стаскивал футболку, сбрасывал кроссовки…

— Дэн, ты чего? — В голосе Гальяно — паника. Наверное, думает, что он сошел с ума. А он не сошел, он просто хочет найти Ксанку. Нельзя ей на дне…

Вода холодная, как в проруби. И темно, хоть глаз выколи. На поверхности темно, в глубине темно. А в легких — огонь, и дышать нечем, но останавливаться нельзя, потому что можно опоздать. Он не может опоздать, он обещал…

— Дэн! Дэн, хватит! — Голос знакомый, но неузнаваемый. — Дэн, ты ей уже не поможешь…

Не поможет… Обещал и не защитил…

— Уйди! — Стряхнуть чужие настырные руки и с головой нырнуть под воду. В омут с головой. Вот оно, значит, как…

…Его вытащили на берег силой, как рыбу. Если бы холодная вода не отняла силы, он бы справился, но сил не осталось даже на боль.

Киреев лежал на спине, глядя в черное небо, и сердце его тоже наполнялось чернотой. Он не сдержал слово, опоздал…

— Дэн? — Кто-то присел рядом, осторожно коснулся плеча. — Дэн, ты меня слышишь?

Он слышал и даже понимал, только ответить не получалось.

— Дэн, все закончилось. Не надо так… — Матвей, внимательный, сосредоточенный, в любой момент готовый скрутить, не пустить обратно в реку к Ксанке…

Все закончилось… Восходящее солнце окрасило горизонт розовым, прогоняя самую темную ночь. Все закончилось, и Ксанки больше нет.

Он плакал. Выл в голос, глядя на разгорающийся рассвет. Кто сказал, что мужчины не плачут? Плачут, когда больно, когда душа превратилась в пепелище…

Ночной лес тих, словно напуган этой бесовской ночью. Если бы не блуждающий огонь, неуловимый и недосягаемый, и тьма была бы кромешной.

Все впустую. Кругом вранье. Нет ничего! А если и есть, то в руки не дается, не признает за хозяина, манит призрачными надеждами и тут же исчезает. Морок…

Лопата с каждой минутой тяжелеет от бесполезной работы, а надежда все никак не оставляет, не желает мириться с доводами разума.

Нет ничего! Все сказка, вымысел! Надо уходить. Зачем ждать рассвета? Только вот гарь манит. Опять ведь обманет, потому что все давно проверено-перепроверено, чертов пепел просеян едва ли не через сито вот этими самыми руками. Пустые надежды, глупые, а ноги не слушаются, несут к проклятому месту.

Черные ели расступаются с недовольным скрипом, колючие лапы зло царапают затылок, не желают пускать. И ноги по колено в пепле. Шаг — облачко. Шаг — облачко. Только посмотреть, одним глазком взглянуть на чудо, обернувшееся пустышкой, мороком.

Идти тяжело из-за пепла. Откуда его здесь столько? Откуда он вообще берется?!