Незадолго до мятежа «рыцарей огня, грабежа и убийства»[187] стало известно, что наиболее доверенный личный советник барона Джамбалон бежал в Маньчжурию, прихватив огромные богатства, доверенные ему бароном.

Также разнеслись слухи, что полковник Казагранди покинул поле битвы и бросился в погоню за другой частью сокровищ барона, которую тот отправил в Улясутай под охраной наиболее верных своих казаков.

Если Джамбалона, воспользовавшегося для бегства автомобилями, поймать не представлялось возможным, то с полковником Казагранди дело обстояло иначе, ибо последний для задуманного ограбления большого и хорошо охраняемого каравана был вынужден взять с собой пятьсот человек войска. Барон отправил Сухарева арестовать Казагранди и доставить его в штаб-квартиру армии. Он поклялся порадовать своих людей такой казнью предателя, что сам дьявол в своей мрачной преисподней содрогнулся бы от ужаса[188]. Я отправился со своим командиром Сухаревым. Мне было приятно оказаться подальше от барона, так как жизнь в его армии была невыносима, и, кроме того, эта экспедиция давала мне возможность присоединиться к друзьям, Виктору и Марьяне, под руководством нашего любимого циника Михаила[189].

Тем временем маленькими группками и большими отрядами в страну стали проникать красные, и путешествовать открытыми долинами стало необычайно опасно. Как следствие, нам пришлось карабкаться по крутым уступам Саян. Форсированным маршем мы быстро приблизились к Улясутаю и рассчитывали настигнуть Казагранди уже к концу четвёртого дня пути. И действительно, около полудня мы увидели его отряд, расположившийся лагерем в укромной долине. Их лошади паслись в стороне, а сами солдаты беспечно валялись на траве. Многие спали. Рядом с большой белой палаткой командира я заметил штандарт с образом Св. Николая, неподвижно висящий в тихом тёплом воздухе. Над кухнями в небо поднимался голубоватый дымок. Дальше, у небольшого ручейка, солдаты стирали бельё и одежду. Земля вокруг них была усеяна яркими жёлтыми, красными, синими и зелёными пятнами, которые, несомненно, являлись постиранным бельём, разложенным на траве для просушки. Повсюду были навалены горы сёдел и амуниции. Также виднелись длинныеряды винтовок, в безупречном порядке составленных в пирамиды по пять штук. Солнце позднего лета мягким покровом окутывало все вокруг; в целом картина производила впечатление полного мира и покоя.

– Теперь-то мы их и возьмём, – резко произнёс Сухарев. Грубый голос командира безжалостно разрушил очарование чудесного полдня, и я почувствовал ужас при мысли, что сейчас мы ринемся вниз по склону, убивая наших же товарищей. Это казалось невероятным.

Мы осторожно спустились в лес. Неожиданно, как это иногда случается летом, пошёл дождь. Казалось, что тёплые капли воды падают на людей в долине предупреждением о грозящей опасности. Весь лагерь очнулся в мгновение ока, и прежде чем мы были готовы атаковать, по пологому западному склону уже взбирались всадники. К нашему неописуемому удивлению, не успели они достигнуть вершины, как раздалась пулемётная очередь, и несколько людей Казагранди упало на землю. С минуту поколебавшись, вся группа быстро повернула назад в долину. Там они перестроились для отражения нападения со стороны неизвестного врага. Мы видели, как вражеская кавалерия преодолевает гребень горы и быстро начинает окружать отряд Казагранди. Наши полевые бинокли объяснили нам смысл происходящего: это была атака коммунистов. Начавшийся бой был жестоким, так как обе стороны слишком хорошо знали, что между белыми и красными милосердие невозможно. Было гораздо лучше погибнуть в сражении, чем живым попасть в руки противника.

Сухарев стоял неподвижно, спокойно наблюдая за развитием событий внизу. Не обращая внимания на ропот своих солдат, он молча вынул шашку из ножен и знаком приказал следовать за ним. Нам показалось, что Сухарев решил предоставить Казагранди его судьбе. В глубоком молчании мы следовали за командиром.

Выйдя в долину, мы сменили рысь на галоп и двинулись в направлении западных холмов. Солдаты, хотя и сохраняя молчание, стали проявлять признаки беспокойства и негодования. Мы поднялись на холм прямо впереди, и вдруг перед нашими глазами открылась панорама боя. Отряд Казагранди быстро отступал. Они безуспешно пытались обороняться, в то время как красные полукругом наступали на них. Казалось, отряду Казагранди грозит неминуемая гибель. Невыразимая ненависть ослепила нас, и без приказа все мы выхватили шашки из ножен. В следующий миг нас оглушил возглас командира:

– Вперёд! В атаку!

Мы ответили громовым «Ура!» и вихрем понеслись вниз по склону в направлении красных. Мы ударили по ним сзади и смяли их тыл внезапной атакой. Началась рукопашная, но красные были слишком потрясены тем, что верная победа была так неожиданно вырвана у них из рук, чтобы оказать нам достойное сопротивление. Тем временем Казагранди воспользовался замешательством противника для решительной атаки с фронта. Красные бросились врассыпную, и мы преследовали их, продолжая рубить на скаку, покуда они не скрылись в лесу. Трубач созвал нас обратно в долину, где командиры перестроили нас в боевом порядке. С заряженными винтовками в руках мы медленно двинулись из долины на запад. Авангард и арьергард защитили бы нас от внезапной атаки. Мы ехали в молчании, внимательно следя за нашими дозорными, двигавшимися в холмах выше нас.

Мы позволили людям Казагранди, среди которых было много раненых, следовать впереди, сами защищая их с тыла. Невдалеке я увидел моего друга Виктора. Очевидно, он был ранен – его правая рука была замотана в окровавленные бинты. Марьяна вела лошадь мужа в поводу, и его винтовка лежала у неё поперёк седла. Позднее я узнал, что когда Виктор получил свою рану, Марьяна доблестно его защищала.

Мы ехали медленно, поминутно ожидая нового нападения, так как наши патрули доносили, что красные следуют за нами. Несколько раз, будучи в удобной позиции, мы останавливались, скрывались за скалами, кустами и деревьями, подпускали противника на расстояние выстрела, а затем неожиданно открывали стрельбу. Они несли тяжёлые потери и каждый раз быстро отступали, будучи не в состоянии до нас добраться.

Так мы двигались весь день и к вечеру въехали в длинную узкую долину, ведущую к Дархат-Хурэ. Вскоре мы приблизились к скальной гряде, пересекавшей ущелье и почти полностью загораживавшей выход из него. На этом месте мы решили разбить лагерь на ночь. За нашей спиной долина тянулась ещё на четыре мили к северу, а затем резко сворачивала к югу – туда, где находился знаменитый монастырь.

Не успели мы наполнить наши котелки свежей говядиной, как караульные на высотах подняли тревогу; враги быстро приближались для новой атаки. Половина наших быстро побежала вверх по склону, залегла там цепью и открыла огонь. Другая часть заняла плацдарм в лесу для защиты отряда с тыла, остальные же вскочили на лошадей для контратаки. Огонь наших стрелков принудил противника остановиться и спешиться. Теперь они продолжали наступать пешком. Тем временем наши конные атаковали и смяли их левый фланг. Красные стали отступать в направлении леса, где их встретили выстрелы засевших там наших. В то же время мы бросились вниз по склону холма и атаковали их с фронта. Враг побежал, оставляя своих убитых и раненых на поле боя.

Наконец, мы получили возможность спокойно съесть свой ужин и немного поспать, правда, не расставаясь с винтовками.

В числе многих других я был назначен в ночной дозор. Мне и пяти моим людям было дано задание наблюдать за значительным участком болотистой низины. Стрелять было запрещено – из оружия нам были оставлены только ножи. При встрече с неприятелем его следовало уничтожить молниеносно и тихо – так, чтобы вокруг никто ничего не услышал.

Мы спустились и без каких бы то ни было происшествий достигли болота. Примерно через четверть часа я приказал своим остановиться – мне послышался звук ног, шлёпающих по воде. Человек, производивший этот шум, должен был быть невероятным невеждой, так как в подобной ситуации никогда не следует отрывать ног от земли, а нужно медленно и по возможности не поднимая продвигать их вперёд. Я знаком скомандовал моим ребятам лечь на болотистую землю. Мы напряжённо прислушивались и вскоре услышали звук следующего шага. Затем мы увидели двух красных дозорных. Мы кинулись на них, сбили с ног, засунули их головы под воду и держали так, пока конвульсии не прекратились и они не затихли. Теперь мы двигались вперёд на четвереньках. Я велел своим людям идти к показавшемуся впереди камню. Там мы могли немного обсохнуть и отдохнуть. Когда мы почти достигли цели, камень вдруг пошевелился. Это оказался ещё один красноармеец, сидевший там неподвижно.

Один из нас вынул нож и всадил ему в спину. Прежде, чем тот успел закричать, мы навалились на него и засунули под воду. Так мы двигались дальше, по дороге прикончив ещё несколько невезучих красных, пока полностью не очистили наш сектор от врага.

Болото, наконец, кончилось, и мы смогли идти быстрее. Вскоре вдали показались огни неприятельского лагеря. Снова ползком мы двинулись в его направлении и внезапно обнаружили, что лагерь пуст, а огонь поддерживается всего несколькими солдатами с целью отвлечь наше внимание. Мы немедленно повернули назад и через час уже докладывали обо всём командованию. Люди были разбужены, лошади осёдланы, и полк бесшумно оставил лагерь, двигаясь на юг. Если бы неприятель окружил и атаковал наш лагерь, то тоже нашёл бы его опустевшим.

Так началась великая игра в прятки. Так как мы потеряли почти половину людей, нам приходилось проявлять необыкновенную осторожность и двигаться по местности зигзагами, всё дальше и дальше уходя к юго-западу, к Улясутаю, который, как мы полагали, был ещё свободен от красных. Противник тоже понёс тяжёлые потери, и мы были уверены, что без новых подкреплений в открытую атаковать он не осмелится. Более того, они всё больше удалялись от своих опорных пунктов.

Тех же, кто всё ещё следовал за нами, мы надеялись измотать непрерывными маршами, а затем тёмной ночью атаковать и полностью уничтожить.

У обоих противников были одинаковые шансы перехитрить друг друга, и обе стороны ждали подкреплений. Мы рассчитывали на две казачьи сотни, отправленные бароном для охраны каравана, шедшего в Улясутай. Красные же в свою очередь надеялись на знаменитый стрелковый полк Щетинкина, прорывавшийся к месту событий. Однако через несколько дней мы обнаружили, что сильно ошиблись в своих расчётах.

Люди барона, оказавшись отрезанными частями Красной Армии от Хотхыла и Мурен-Хурэ, спрятали сокровища в какой-то потаённой пещере в горах и бежали на юг. После невероятных тягот пути они достиг ч и Маньчжурии, откуда китайцы позволили им беспрепятственно проследовать на русский Дальний Восток. Щетинкин же со своими скалолазами вскоре присоединился к силам противника.

Внезапно мы обнаружили, что враг перехитрил нас и превосходит численно. С этого момента жизнь наша превратилась в бесконечный кошмар. Бойцы из отряда Щетинкина расстреливали нас из-за скал, так что в долине мы постоянно находились в полной их власти. Наше число стремительно сокращалось. Однажды я потерял трёх друзей за один день.

Первый был смертельно ранен в грудь при безнадёжной попытке подготовить для остальных плацдарм, дающий возможность скрыться среди скал.

У второго, подполковника Дмитриева, череп был прострелен так, что были повреждены оба зрительных нерва, и он потерял зрение. Он сидел на земле, прижимая руки к лицу, и кровь струилась у него между пальцев,

– Темнота… темнота… – в агонии повторял он. Я бросился ему на помощь. Заслышав мои шаги, он с неимоверным трудом поднялся на ноги и резко сказал:

– Вернуться в строй, кто бы вы ни были!

Поняв, что это я, он попросил меня дать ему ручную гранату. Я выполнил его просьбу, и он пополз в сторону, откуда раздавались пулемётные очереди. Прежде, чем его убили, он успел бросить свою гранату и уничтожить вражеский пулемёт вместе с обслугой.

Третий, бывший купец из Дархат-Хурэ, был убит выстрелом в лоб. Он умер мгновенно. Я перевернул его лицом вверх и увидел, что на губах его застыла счастливая улыбка, словно он попал туда, куда всегда мечтал попасть.

Семь дней и семь ночей красные вели по нам прицельный огонь с гор. У нас не было времени ни на сон, ни на еду. Под конец мы дошли до того жалкого состояния, когда и люди, и кони спят на ходу. Были учреждены специальные патрули, которые должны были следить, чтобы никто не спал на ходу. Меня самого Марьяна однажды поймала спящим в седле и двигающимся в миле с лишком от основного отряда. Но постепенно наши потери начали сокращаться, из чего мы справедливо заключили, что противник находится в сходном с нашим состоянии. Мы нетерпеливо поджидали возможности для мести.

Лишь Богу известно, у какого монастыря мы разбили лагерь на седьмую ночь. Настоятель с несколькими монахами посетил наш лагерь и попросил нас покинуть это место, дабы древние храмы не пострадали от возможного обстрела. В свою очередь они пообещали всю ночь творить мистические обряды с целью помочь нам разгромить врагов в другой битве в ближайшем будущем. Так как первоначально мы рассчитывали использовать высокие стены монастыря как укрытие, за которым мы могли по крайней мере поесть и передохнуть, то сейчас были разочарованы. Но время для ссор было неподходящее.

Мы начали торговаться и вскоре пришли к соглашению. Мы оставляли монастырь, но монахи в ту же ночь должны были провести нас тайными тропами в холмы позади вражеского отряда. Мы оставили палатки в долине и немедленно отправились вслед за нашими проводниками. К рассвету мы занимали замечательную позицию в тылу у большевиков. Теперь мы видели, как они едут по горам, и вплотную следовали за ними.

Как только они заметили наш лагерь в долине, то сразу кинулись в атаку, ожидая захватить нас врасплох. Мы дождались, пока последний человек не спустился в долину, а затем внезапно открыли огонь. Теперь они были беззащитны, и мы просто прицельно расстреливали их. В конце концов они побросали седельные сумки и тяжёлую амуницию и в панике побежали. Но путь к отступлению им был отрезан, и мы уничтожали их, как скот в загоне. Однако каким-то непостижимым образом они сумели найти путь к спасению и вскоре скрылись. Больше мы никогда не видели ни их самих, ни кого-нибудь из их отряда. Победа принесла нам множество винтовок и патронов, одежды и еды.

Мы разбили лагерь на самом гребне гор. На возвышениях были расставлены часовые, остальные же наслаждались обильной трапезой, после которой последовал многочасовой сон. Там-то нас, укрывшихся от мира, и нашли монголы. Они принесли подарки и благословение настоятеля, который просил передать, что с настоящего момента мы находимся под защитой могущественных духов здешних гор и долин и что нам больше нет нужды бояться наших врагов. Они сказали также, что мы можем смело спуститься с опасных высот и спокойно путешествовать низом – окрестности были свободны. Мы сердечно поблагодарили монахов и послали настоятелю хорошую русскую трубку, кожаный бумажник, дешёвые часы и некоторые другие пустячки, которые точно должны были порадовать сердце номада.

Насколько я знаю, это было последнее сражение между красными и белыми. Оно поставило точку в Гражданской войне как для нас, так и для русской революции[190]. Правда, была ещё одна попытка атаковать красных из русского Заполярья, произведённая под руководством генерала Пепеляева, но все её участники погибли среди снега и льда прежде, чем смогли встретиться с красными в бою[191].

На второй наш мирный день мы разбили лагерь на берегу маленькой горной речушки, и солдаты отправились купаться. Я был на дежурстве. С целью размещения часовых я въехал на возвышенность, откуда хорошо просматривались наши позиции. Стоя между дубов на вершине, я неожиданно заметил что-то золотое, поблёскивавшее подле моей ноги. Присмотревшись, я понял, что это погон полковника кавалерии. Рядом лежал другой погон, лейтенантский[192]. Я подобрал оба и отправился показывать свои находки Сухареву.

Сухарев встревожился, мы вернулись на место и тщательно обследовали окрестности. Под кустом мы нашли два скелета, одетых в форму. Во внутреннем кармане у одного из них оказался старый бумажник, содержащий портрет красивой женщины и письмо, отосланное два года назад любящей женой дорогому мужу, полковнику Филиппову.

Они были братьями, кавалерийскими офицерами, и оба служили в нашем полку – один в чине полковника, другой – лейтенанта. Несколько месяцев назад они были посланы Казагранди к Кайгородову с особым поручением. Из этой поездки они так и не вернулись. Мы тогда думали, что, наверное, они предпочли остаться у Кайгородова, который был неизменно добр и справедлив к своим людям. Теперь мы открыли подлинную причину исчезновения братьев – они были убиты Казагранди[193]. Сухарев хотел немедленно повесить Казагранди, но боялся, что это вызовет смуту. Вместо этого он решил арестовать полковника и доставить его к барону Унгерну, который сдержал бы своё обещание и наказал бы полковника за все прошлые злодеяния. Новости о казни братьев Филипповых со скоростью молнии распространились среди солдат, и Казагранди почёл за лучшее собрать своих людей и покинуть лагерь под тем предлогом, что его не удовлетворяла занимаемая позиция. Мы же остались на месте под другим предлогом – якобы мы должны были защищать тыл основного отряда. Однако как только Казагранди скрылся из глаз, мы двинулись вслед за ним.

Казагранди совершил переход миль в тридцать и поздно ночью расположился лагерем в узком, со всех сторон закрытом, ущелье. Он не доверял Сухареву и готовился к сражению. Однако он никак не мог заподозрить, что Сухарев находится в двух километрах от него, разбив свой лагерь на господствующих над ущельем высотах. Мы были гораздо слабее и не могли атаковать открыто; несмотря на это, утром Казагранди обнаружил себя в полной нашей власти.

На рассвете мы спустились с холмов и сняли часовых. Наши люди встали возле козёл с вражескими винтовками, а также заняли позиции возле их пулемётов и артиллерии. Десять человек из отряда Сухарева бесшумно проникли в палатку Казагранди, забрали оружие, которое он всегда держал возле изголовья, а затем разбудили его самого. Невозможно описать изумление Казагранди, привыкшего к неограниченной власти над жизнью и смертью своих подчинённых. Ему не дали сказать ни слова – просто приказали сесть на лошадь и следовать за ними. Все вместе они поскакали прочь от лагеря.

Тем временем лагерь проснулся и с удивлением воззрился на плоды наших утренних трудов. Люди Казагранди были беззащитны, ведь мы держали под контролем всё их оружие. Им был предоставлен выбор – либо присоединиться к отряду Сухарева, либо под арестом проследовать в Ургу на суд барона.

Хотя Сухарева ни в коей мере нельзя было назвать мягким в обращении, он был, вне всякого сомнения, справедлив. И, кроме того, всех так страшило слово «Урга»и перспектива встречи с безумным бароном, что бывшие солдаты Казагранди охотно присоединились к отряду Сухарева. Их оружие было им возвращено, и все спокойно приступили к завтраку.

Тем временем казаки и Казагранди скакали по долине и к вечеру достигли места, где были казнены братья Филипповы.

Полковника подвели к скелетам и предложили помолиться, ибо его тоже ожидала смерть. Казагранди был полностью сломлен и упал на колени, умоляя не рубить его шашками. Не говоря ни слова, казаки подняли его и привязали к дереву, на котором были повешены Филипповы. Затем они сорвали с полковника одежду, вынули свои знаменитые палки и стали неторопливо его избивать. Его тело покраснело, затем посинело, а затем из ран хлынула кровь. Казаки забили полковника до смерти. Поздно ночью они вернулись в лагерь и доложили, что полковник Казагранди был застрелен при попытке к бегству. Никто им, конечно, не поверил, но история была достаточно правдоподобна, чтобы её можно было принять в качестве оправдания. На следующий день, однако, монголы рассказали нам правду. Они также сообщили о смерти генерала Резухина, бунте в армии и гибели барона. Они рассказывали, что полковники Казанцев и Кайгородов попали в окружение и были разбиты красными: это был конец Белого движения в Монголии. В сложившихся обстоятельствах нам не оставалось ничего другого, как спасать свои жизни[194].

Сухарев предложил двинуться в Маньчжурию; Михаил же считал, что нам следует идти дальше на юг, пройти Тибет и присоединиться к англичанам в Индии. Расстояния были примерно равны – по две тысячи миль в каждую из сторон. Однако, так как Монголия была занята красными, не только пересекать её, но даже оставаться в её границах было смертельно опасно. Путь же в Индию был пока свободен от врагов. С другой стороны, чтобы добраться до Тибета нам необходимо было пересечь пустыню Такла-Макан и взобраться на Каракорум[195]. Но с точки зрения безопасности Индия представлялась куда надёжнее.

Кроме того, Михаил сказал, что опасается ввязываться в политические авантюры, смысла которых не понимает, и следовать за людьми, к которым у него нет доверия. Будущее показало, как он был прав. Отряд Сухарева, за исключением нескольких человек, был уничтожен, а сам Сухарев покончил с собой, убив перед этим жену и четырехлетнего сына.

В тот вечер, когда мнения разделились, большинство приняло сторону Сухарева. Они энергично выступали против нашего отделения и при этом так горячились, что мы боялись быть арестованными в случае, если продолжим настаивать.

Однако Михаил, наш вожак, дал нам знать, что после наступления темноты все, не желающие идти в Маньчжурию, должны по одному, не привлекая к себе внимания, оставить лагерь. Местом встречи было выбрано подножье скал в двух милях к югу от лагеря. Каждый должен был захватить с собой двух лошадей.

Я поужинал в палатке, после чего по своему обыкновению закурил трубку. Посидев со всеми для приличия, я поднялся и, сказав, что пойду поиграю в карты с друзьями, направился к месту, где были привязаны лошади.

Минут через пятнадцать я достиг условленного места.

– Кто идёт? – услышал я приглушённый голос.

– Индия, – также негромко ответил я.

– Проходи, – сказал невидимый друг.

Наши казаки были расставлены так, что никто не мог заблудиться и проехать мимо места встречи. Сам Михаил приехал последним, пересчитал нас, дабы удостовериться, что все в сборе, и немедленно дал команду к выступлению. Сначала мы взобрались на высокий отрог Алтайских гор, а затем, достигнув его вершины, поскакали галопом по плавно понижающемуся плато. Было темно, хоть глаз выколи, и чудо, что в этой скачке никто не убился. Ещё более удивительным было то, что в конце концов мы собрались в одном месте.

Мы остановились передохнуть, и Михаил вновь нас пересчитал. Все оказались на месте, за исключением одного парня по имени Амбуша. Он исчез вместе с коробкой, в которой мы хранили основные наши ценности. Позднее нам стало известно, что он присоединился к красным в Урге. В ту ночь мы сделали около тридцати пяти миль, а утром расположились лагерем среди скал, так что если бы Сухарев вздумал нас атаковать, мы смогли бы дать ему отпор. Однако он оказался достаточно умен, чтобы предоставить нас нашей судьбе. Возможно, он счёл нас и так обречёнными на смерть.

Так мы стали пропавшим батальоном в степях Азии.