– Грудь… – задумчиво протянул Фреди. – Мадам, я приношу вам свои глубочайшие извинения, пардон за откровенность, но кутюрье, как врач, обязан говорить правду. Мадам, корсету нужен бюст!

– У меня его нет, – хмыкнула я. – Вот и хорошо, это платье не подходит. В примерочной кабинке висит очень симпатичное…

– Даша, – не дал мне договорить Густав, – почти все наши клиентки вашего размера, не надо сразу сдаваться. У любой проблемы есть решение. То, с чем мы столкнулись сейчас, чепуха. Вуаля!

Густи подал мне довольно тяжелый бархатный мешочек.

– Силиконовые вкладки. Четвертый размер. В лифе есть кармашки, всовываете в них ваш маленький секрет, и… жених слепнет от восторга. Для этого платья четвертый номер – самый лучший. Правда, кое-кто просит пятый, но это фуу!

– Ваш муж лишится дара речи от восторга, – зажурчал Фреди. – Такая грудь! Глаз не оторвать!

– То-то сюрприз ему будет, когда новобрачная в спальне разденется, – захихикала я. – Феликс знает, что у меня первый номер, мы давно живем вместе. Жаль, но платье не подошло, дайте померить другое, розовое из кабинки.

– Ооо! Мадам, – заломил руки Фред, – это очень скромно, очень дешево, было сделано для одной бедной дамы, прямо скажу, нищей. Сидело, правда, прекрасно, но бедняжка увидела себя в зеркале и заплакала от расстройства. На своей свадьбе хочется быть самой красивой, а не несчастной Козеттой[10]. Мы с Густи разрыдались вместе с клиенткой и подарили ей одеяние Помпадур. Конечно, понесли убытки, но сколько счастья доставили невесте! И я ей еще свою сумочку с секретом вручил.

– Плюс туфли на серебряных каблуках, – заговорщически подмигнул Густав, показывая мне ужасающе прекрасные, все оклеенные разноцветными стекляшками лодочки на сверкающей шпильке. – У вас, Даша, какой размер?

– Тридцать восемь, – ответила я.

– Как раз ваш! – возликовал Густи. – Померяйте, всуньте прелестные ножки в королевскую обувь.

– Шик! Супер, – затрещал Фред, – но они только к платью Помпадур, к розовому идут простенькие, атласные. Даша, ангел наш, вы достойны роскоши. Если стеснены в средствах, мы с Густи…

– Нет, нет, спасибо, – живо возразила я. – У меня солидный счет в банке. Просто розовое платье понравилось мне больше.

Густав взглянул на Фреди, тот – на Густава.

– Если вы так решили, – промямлили они.

– Пойду примерю наряд, – обрадовалась я.

Минут через двадцать, забирая у меня кредитку, Густав осведомился:

– Не передумали?

– Нет, – твердо ответила я.

– Вы в этом платье будете похожи на мышь, которая просит подаяние на ступенях собора Сен-Сюльпис, – взвился Фреди и быстро ушел в глубь бутика.

– Он такой эмоциональный, – вздохнул Густав, – нежный, ранимый, беззащитный, за каждую невесту переживает. Куда прикажете доставить платье?

– Положите в пакет, я заберу его сейчас, – легкомысленно распорядилась я.

На лице Густи появилось выражение ужаса:

– О нет, мадам! Вещь следует отпарить, отгладить и складывать ни при каких обстоятельствах нельзя. Платье поместят в специальный кофр, который везут стоймя. О боже! В пакет! Еще и туфли с сумочкой туда??? Назовите адрес, мы пришлем наряд в любое место!

– Можете доставить его завтра в аэропорт Шарля де Голля? – обрадовалась я.

– Естественно, – кивнул Густи. – Мы часто так делаем, назовите номер рейса. Посыльный будет ожидать вас у стойки оформления багажа.

– Я пока не знаю, когда улечу, – пояснила я. – Позвоню вам сегодня вечером и точно назову время.

Густав протянул мне визитку:

– Мадам, мы с Фредом желаем вам прекрасной свадьбы. Когда захотите снова замуж, ждем вас с распростертыми объятиями. Постоянные клиенты имеют тридцатипроцентную скидку и туфельки в подарок.

– Плюс моя авторская сумочка с секретом, – подал голос Фреди из недр бутика.

В полдевятого вечера я вылезла из такси в незнакомом, отдаленном от центра Парижа районе и удивилась. Улица застроена жилыми домами, и не похоже, что тут есть увеселительное заведение, вокруг тишина, и не видно ни одной вывески с яркими огнями. Я вытащила из сумочки полученную от Лоретты потрепанную визитку и еще раз прочитала напечатанный на ней адрес. «Катрин Амори. Улица Кларас, дом 14, кв. 1». Интересно! Я стою как раз около этого здания, но оно похоже на клуб, как кролик на табуретку. Надо попробовать позвонить в первую квартиру, вдруг Лоретта перепутала и вручила мне карточку с домашним адресом Катрин? Я нажала на клавишу домофона.

– Вы к кому? – спросил чуть надтреснутый голос.

– Бонжур, – машинально произнесла я, – ищу мадам Амори.

Дверь подъезда приоткрылась, я юркнула внутрь, увидела в полумраке женщину, стоящую на пороге квартиры, и удивилась:

– Вы Катрин? Меня к вам отправила Лоретта Эвиар. Я Даша.

– Нет, мадам, – возразила незнакомка, – Катрин скончалась три года назад, я ее дочь Клодина. Заходите, поговорим в доме, не стоит обсуждать вашу проблему на лестнице.

Я втиснулась в крошечный коридорчик, поняла, что передо мной вовсе не пожилая дама, и продолжила:

– Лоретта вам не позвонила? Она не знала, что Катрин нет в живых. Соболезную вашей утрате. Может, родители рассказывали вам о Людмиле Бритвиной?

Клодин заморгала:

– О ком?

– О Людмиле Бритвиной, – повторила я, – эмигрантке из России, она танцевала в клубе вашего отца Эмиля.

Хозяйка сделала шаг назад.

– Мадам, произошла путаница, вы пришли не к тому человеку. Кто вам нужен?

– Мадам Катрин Амори, – сказала я.

– Это моя покойная мать, – повторила Клодин, – но она не была женой Эмиля. Моего отца звали Пьер, он не владел клубом, а служил аптекарем, умер двенадцать лет назад, фармация теперь моя.

– Не может быть! – выпалила я.

Клодин пожала плечами:

– Мадам, можете спросить у любого человека на этой улице, наша семья живет здесь с восемнадцатого века. Амори всегда работали аптекарями, весь квартал у нас покупает готовые лекарства, а еще мы составляем их по рецепту докторов. Сейчас в Париже почти не осталось провизоров, способных сделать лечебную микстуру, нынче время таблеток и капель, которые производятся концернами, но, поверьте, детский сироп от кашля по рецепту Анри Амори, моего прапрадеда, действует намного лучше и не вызывает аллергии. Мои родители не ходили по клубам, мама была акушеркой, работала день и ночь, папа составлял разные снадобья, я с юного возраста помогала ему.

– Акушерка? – растерянно повторила я.

– Да, мадам, – улыбнулась Клодин, – одна из лучших в Париже, много детей появилось на свет с ее помощью. Мать служила в госпитале Святой Елены, но никогда не отказывалась помочь, если кто-то вдруг решал рожать дома. Встречаются глупые женщины, которые считают, что в клиниках грязь, их младенцам там сразу сделают прививки, поэтому они не обращаются в больницы. Очень безответственное поведение! Еще попадаются особы, разрешающиеся от бремени в своей ванне, в воде. Я думаю, мадам, если б Господь хотел, чтобы младенцы появлялись на свет в водоемах, он бы сделал нас рыбами. Мама не одобряла домашние роды, но всегда спешила к тем, кто, задумав без помощи врача произвести ребенка на свет, не мог сам это сделать и посылал гонца к Катрин. Мама этих дурочек и младенцев с того света вытаскивала.

Я протянула Клодин замусоленную визитку, полученную от Лоретты:

– Это карточка вашей мамы?

Женщина кивнула:

– Да. Она раздавала их многим. Но у вас очень старый экземпляр, ему больше десяти лет, мама позже сделала другие визитки, с золотым тиснением, очень элегантные.

– Вы не запомнили среди пациентов матери Людмилу Бритвину? – цеплялась я за последнюю надежду.

Клодин сделала отрицательный жест рукой:

– Нет. Мама работала в больнице, беременные, как правило, шли туда. Домой прибегали только соседки и подруги. Но среди них Бритвиной не было.

– Имя Лоретта Эвиар вам случайно не знакомо? – сама не зная почему, спросила я.