А вот поляки в начале семнадцатого века считались одной из самых грозных армий Европы. Двести лет назад, в битве при Грюнвальде, они составляли ядро армии, нанесшей удар по немецким рыцарям, удар, который на триста лет прекратил немецкий «Drang nah Osten»[15] да и, по сути, предрешил будущую судьбу Тевтонского ордена. Потом именно польские шляхтичи сыграли огромную роль в остановке самой мощной на тот момент османской армии, двигавшейся на запад. Швеция всерьез опасалась агрессии со стороны Польши, а в конце семнадцатого века, по словам Чигирева, участие поляков в сражении на стороне Австрии должно было предотвратить захват турками Вены и остановить великий османский поход на Европу. Все это никак не вписывалось в представление о Речи Посполитой как о второсортной в военном отношении державе.

Главным стимулом для шляхтича в бою был вовсе не приказ командира, а желание блеснуть своей удалью. Единственным страхом — страх показаться трусом. Их, потомственных бойцов, заставляло действовать сообща только одно понимание того, что отсутствие согласованности непременно приведет к общей гибели. Все недостатки организации и дисциплины с лихвой окупались яростью атак и отчаянной рубкой, но Крапивин прекрасно понимал, что рано или поздно это лихое, заносчивое и недисциплинированное воинство столкнется с умелым противником, который нанесет ему серьезный урон.[16]

Застолье продолжалось. Рокошане в неисчислимых количествах поглощали всевозможную снедь и со страшной скоростью истребляли выставленные на стол хмельные меды и вина. «Господи, да как же можно так воевать? — изумлялся Крапивин. — Они же в зоне боевых действий! Или враги у них не лучше? Да нет, ведь я пришел сюда именно потому что поляки представляют опасность для моей страны, потому, что знаю о грядущей оккупации. Польской оккупации. В чем же их сила? Или, может быть, главное — это не их сила, а слабость самой России?

И тут с улицы донеслись дикие крики и хлопки выстрелов. Дверь зала распахнулась. Расхристанный шляхтич с обнаженной саблей в руке, выкатив глаза, заорал:

— Беда, Панове! Королевские войска идут!

— Пся крев! — закричал Линкевич, выхватывая саблю. — Ну, мы им сейчас покажем!

Опрокидывая столы и потрясая оружием, рокошане ринулись вон.

Выскочив на улицу, Крапивин огляделся. Слабо светила выглянувшая из-за туч луна, мелькали огни факелов, откуда-то со стороны городских ворот доносились редкие звуки мушкетных выстрелов и нарастал топот множества копыт. В мгновение ока Крапивин оценил обстановку. Было ясно, что нападающие уже ворвались в го-род, и теперь исход боя был предрешен.

Гул усилился, до рокошан донесся лязг, и вскоре на слабо освещенную факелами площадь вылетел отряд польских гусар. Их доспехи состояли из тяжелых кирас, поножей и стальных шлемов, надвинутых на глаза, а за спинами у них развевались огромные «крылья». Склоненными пиками они целились прямо в столпившихся на площади рокашан. Те подались назад, потрясая саблями, уже понимая, что сопротивление бессмысленно, но еще не до конца решив, стоит им погибнуть с гордо поднятой головой или сдаться на милость победителя.

В планы Крапивина не входило ни то ни другое. И он рванул. Перебежав площадь буквально перед самыми пиками несущихся вперед кавалеристов, он нырнул в одну из узких прилегающих к площади улиц. Двое гусар тут же повернули коней и ринулись следом.

Петляя по кривой улочке, Крапивин прекрасно понимал, что хотя кавалеристы не смогут разогнаться здесь во весь опор, но все же рано или поздно настигнут его. Сзади нарастал топот конских копыт. И тут подполковник увидел лестницу, прислоненную к одному из одноэтажных домов. Очевидно днем хозяин чинил крышу и забыл убрать лестницу. Крапивин с ходу влетел наверх. Под ногами заскрипела черепица. Во дворе отчаянно залаяла собака.

На улице появились преследователи. Первый, увидев, что жертва пытается уйти по крыше, нацелил на подполковника свою пику. Крапивин выхватил саблю и отразил удар, разрубив древко. Однако второй шляхтич, придержав коня, весьма проворно забрался на крышу прямо с седла. Пику он отбросил, в его руке сверкнула сабля. Крапивин встретил противника мощным ударом саблей сверху. Тот парировал его своим оружием, но заскользил по черепице и упал с крыши. Второй преследователь уже взбирался по лестнице. Когда он оказался наверху, Крапивин был уже тут как тут. Подполковник попытался, как и в предыдущий раз, скинуть противника на землю, но тот, отразив его выпад, контратаковал. Пытаясь уклониться, Крапивин поскользнулся и упал под ноги гусару. Немедленно сработал рефлекс спецназовца. Крапивин толкнул противника ногой в живот, и тот с отчаянным криком полетел вниз.

Теперь оба преследователя копошились внизу. Тяжесть доспехов явно обеспечила им не слишком мягкое приземление, и подполковник выиграл драгоценные секунды. Он быстро перепрыгнул на плоскую крышу соседнего амбара и только тут услышал позади шаги. Обернувшись, он увидел ещё одного преследователя с обнажённой саблей. «Крыльев» у этого шляхтича не было, из чего Крапивин заключил, что перед ним офицер. Убегать не имело смысла. Воодушевленный предыдущим успехом, Крапивин повернулся, чтобы встретить противника. Как только тот спрыгнул на крышу сарая, подполковник сделал выпад, целясь в незащищенное кирасой горло.

И тут произошло невероятное. Сабля, которая, казалось, через мгновение вопьётся в тело врага, провалилась в пустоту и выскользнула из руки Крапивина, а сам он почувствовал, что падает. Через секунду он уже лежал на спине, а в горло ему упирался наконечник гусарской сабли.

— Не двигайся, Вадим, — услышал он голос Басова. — Теперь ты мой пленник.

Сказав это, Басов отступил на несколько шагов и позволил Крапивину подняться.

— Игорь, как ты здесь оказался?!

— То, что я здесь, вполне понятно, — усмехнулся Басов. — Я дворянин на службе короля. В стране рокош. Естественно, меня послали подавлять мятеж. Вот что ты здесь делаешь? Впрочем, можешь не объяснять. Чигирев ведет себя вполне логично, да и ты тоже. Врага лучше бить на его территории. Не так ли?

— Отпусти меня, Игорь, — попросил Крапивин.

— Нет. Вы, ребята, слишком заигрались.

Басов сделал шаг в сторону, подобрал лежащую рядом саблю Крапивина и жестом приказал ему спускаться с крыши.

— А может, это ты заигрался в придворного шляхтича? — зло спросил Крапивин.

— Я не играю, я живу, — парировал Басов. — Иди. Только боже тебя упаси хоть одной живой душе проговориться о том, что ты из Московии.

— Игорь, твоя страна в опасности, — в последний раз попытался Крапивин перетянуть друга на свою сторону.

— Моя страна на данный момент — Речь Посполитая, — огрызнулся Басов. — И она действительно в опасности… из-за рокоша. Иди.

Тихо матюгнувшись, Крапивин поплелся назад. Басов следовал за ним. Внизу их встретили двое давешних гусар.

— А, пан Басовский, вы все-таки взяли его! — воскликнул один. — Поздравляю.

— Прошу прощения, панове, — Басов решил сразу расставить точки над «i», — но это мой пленник. Вы его упустили, а я взял. Не обижайтесь, но я рассчитываю получить за него немалый выкуп и делиться не намерен.

— Никаких возражений, пан Басовский, — коротко поклонился второй гусар. — Но позвольте помочь вам отконвоировать его. Уж больно он прыток и здоров. Да и руки бы не мешало связать.

— Вяжите, — бросил Басов.

Гусары быстро связали руки Крапивину и повели его к месту сбора. Басов шел сзади, помахивая трофейной саблей. Вскоре они оказались на площади, в центр которой победители уже сгоняли пленных рокошан. Те явно предпочли плен славной гибели. Ни одного трупа на площади не было. Басов нашел глазами Линкевича. Тот, поймав взгляд «скучного москаля», потупился и отвернулся.

— Сотня, стройся, — скомандовал Басов. — Уходим немедля. Неровен час, Забжидовский вернется. Всех пленных, казну и оружие с собой берем.