Внезапно небольшая группа поляков отделилась от отряда, атаковавшего каре, и ударила в правый фланг строю. Взметнулись копья и рогатины, но возглавлявший отряд молодой шляхтич сумел протиснуться вперед, ловко вращая саблю, зарубил одного из царских ратников, рассек ухо второму, пришпорив коня, сшиб следующего и прорвался внутрь каре. В образовавшуюся брешь хлынули остальные.

— За мной, ребятушки! — вскричал Крапивин, пришпоривая коня. — Строй держи, а не то всем смерть!

Пришпорив коня, он сшибся с молодым шляхтичем. Тот оказался опытным противником. Искусно отражая мощные удары полковника, он делал весьма опасные выпады, однажды даже вскользь задел острием сабли плечо Крапивина. Полковник вскипел. Давно ему уже не встречался боец, равный по силам. Кони командиров кружились на месте, сабли, встречаясь, высекали искры. Наконец, извернувшись в седле, Крапивин сумел полоснуть врага саблей по горлу. Поляк захрипел и рухнул на снег.

Очевидно, эта победа воодушевила царских воинов и обескуражила поляков. Отчаянно отбиваясь, они начали отступать, потеряв еще двоих соплеменников. Впрочем, и для московитов бой не прошел даром. Пятеро убитых русских ратников остались лежать на истоптанной копытами земле.

Строй был восстановлен, и Крапивин быстро огляделся. Что-то изменилось за это время на поле боя. Напор атакующих ослаб, уменьшилось их число… Крапивин быстро понял, в чем дело. Поляки из всех трёх отрядов стремительно стекались к захваченному обозу. Там уже начинали возникать ссоры из-за раздела добычи. Да и тех, кто еще рубился с отрядом, подстёгивал скорее не боевой кураж, а опасение, что москали попытаются отбить уже шедшую в руки победителей добычу.

О контратаке и думать было нечего. Поляки по численности превосходили крапивинский отряд раза в два. Попытайся Крапивин спасти обоз, строй царских воинов неизбежно смешался бы среди саней, а увлеченные грабежом шляхтичи снова взялись бы за сабли. Полковник понимал, что если бы его люди приняли бой дружно, в едином строю, они без труда отбили бы нападение. Но теперь изрубленные тела обратившихся в бегство ратников усеяли все пространство от дороги до соседнего леска.

— Тьфу, твою мать, — сплюнул на снег Крапивин. — Битва воров с размазнями. — Привстав в стременах, он громко приказал: — К лесу отступаем! Строй держать!

В избе было жарко натоплено, и когда Крапивин зашел в комнату, за ним ввалились целые клубы пара. Забыв перекреститься на образа, полковник в ярости сорвал шапку и швырнул ее в угол. Федор сумрачно посмотрел на него:

— Ну что, не прошел?

— Не прошел, — процедил Крапивин. — Поляки, сабель триста, внезапно напали. Лазутчики о враге не донесли. Я бы отбился, да трусы мои в бега ударились. Только полторы сотни строем вывел, обоз потерял.

— Три сотни поляков, брат, это немало, — покачал головой Федор. — Вон, под Ростовом четыре сотни польской конницы наголову разбили две тысячи ратников воеводы Третьяка Сеитова. Сами, говорят, не более десятка потеряли, а наших тьма полегла да в полон попала.

— Да наши-то воевать не хотят, — чуть не прокричал Крапивин. — Объясни мне, Федор, почему? Почему они не хотят защищать свою землю, свои дома? Сколько поляков с самозванцем сюда пришло? Сказывают, тысяч тридцать. Да наших переметнулось чуть больше того. Ну а в городах русских сколько людей живет, кому грабеж этот опостылел? Отчего же народ против воров и насильников не поднимется? Ведь если захотят, то сдюжат, не умением, так числом, не навыком, так яростью.

Федор отвел глаза.

— Не знаю, Владимир, — ответил он. — Может, оттого и не восстают и тушинскому вору присягают, что разницы между ним и царем Василием большой не видят.

За спиной Крапивина скрипнула дверь, и в комнату вошел воевода Михаил Скопин-Шуйский. Скинул шубу, надменно осмотрел присутствующих. Крапивин поклонился ему резко, сердито и отвел глаза, потупясь. Скопин посмотрел на него:

— Что скажешь, полковник?

— Не пробился, — тихо ответил Крапивин. — Разбили меня поляки. Прости, боярин, не дошел я до Троицко-Сергиевой обители. И обоз потерял.

— Знаю, — спокойно сказал воевода. — И про то, что полторы сотни строем вывел да стяг сохранил, ведаю. Хвалю.

— Да разбили же меня, — выдохнул Крапивин.

— Кабы всех, как тебя, разбивали, может, земель бы верных царю ныне чуть побольше было, — заметил Скопин. — Ладно, не о том речь. Как мыслишь, полковник, сдюжим мы войну супротив вора?

Крапивин посмотрел прямо в глаза юному воеводе.

— С таким войском — нет, — ответил он. — Духу в них боевого нет, веры нет.

— А ты, Федор? — повернулся. Скопин ко второму полковнику.

— Это как Бог даст, — неопределенно ответил тот. — Но коль велишь, воевода, все помрем за землю русскую.

— Помереть, может, и придется, — усмехнулся Скопин, — но надо еще и ворога одолеть. И верно говоришь, Владимир, не сдюжить нам без помощи. Паче того, за вора тушинского и ляхи, и татары дерутся. Государь посылает меня к свеям, чтобы совместно с их войсками землю русскую от воров очистить. И вам двоим со мной в свейский город Выборг ехать. Такой мой приказ.

Из Москвы отряд ехал верхами, пробирался тайно, малыми трактами, проезжая через разоренные, многократно разграбленные и мгновенно пустеющие при приближении любого вооруженного отряда деревни. Занятая тушинцами территория начиналась уже в нескольких верстах от города. Впрочем, избежать столкновений с малыми отрядами мародеров не получилось. Эти встречи неизменно заканчивались истреблением тушинцев, а все захваченные пленные немедленно вешались на ближайших деревьях. Скопин-Шуйский справедливо опасался, что сбежавшие воры могут донести в Тушино о скрытном продвижении царского отряда на север, и за ними будет выслана погоня.

Крапивин с интересом рассматривал своего молодого командира. Было ему чуть за двадцать. По меркам двадцатого века — лейтенант, недавний выпускник училища. Но на его счету были уже многие боевые заслуги. Крапивин знал, что именно Скопину принадлежит победа над Иваном Болотниковым, который летом прошлого года осадил Москву. Тогда бывший Великий мечник впервые показал свои полководческие таланты.

После свержения Лжедмитрия Первого Василий Шуйский совершил большую оплошность, весьма характерную для правителей, неуверенных в стабильности своего положения. Он разослал всех бывших сторонников Отрепьева воеводами и чиновниками в различные города Московии. Очевидно, новый царь пытался таким образом примириться с оппозиционной дворянской партией, но вместо этого лишь выпустил джинна из бутылки. На другой же день после казни Отрепьева по стране разнесся слух, что царь Дмитрий снова чудом спасся и вскоре придет карать изменников. Немало этому способствовал бежавший из Москвы в день переворота сподвижник Отрепьева Михаил Молчанов. По дороге в Речь Посполитую он на каждом постоялом дворе говорил о спасении своего патрона, а иногда и сам представлялся царем Дмитрием Иоанновичем.

Впрочем, гражданская война и без того была неизбежна. Смута овладевала Российским государством, подмывая основы, расшатывая все, на чем стоял прежде этот колосс. Уже гулял на юге казацкий «царевич Петр», «сын» царя Федора Иоанновича, якобы спасенный родней от злокозненного Годунова. Да и рассеянные по стране дворяне и бояре, оттесненные от двора новым кланом, рады были воспользоваться мифом о чудом спасенном царе, чтобы поднять свой общественный статус или просто нажиться.

Один за другими города, порученные бывшим сподвижникам Отрепьева, отложились «царю Дмитрию». Василий Шуйский пытался было собрать войско для карательного похода, но тут в Московии появился Иван Болотников. Прибыл он из Речи Посполитой, где встречался с Молчановым. Этот последний, очевидно, и снабдил его письмом от «царя Дмитрия» с указанием вернуть престол сыну Иоанна Грозного. С письмом Болотников явился в Путивль, куда Шуйский назначил воеводой одного из сторонников Отрепьева, князя Шаховского. Не будучи слишком искусен в военном деле, князь немедленно признал Болотникова царским воеводой и подчинил ему свой гарнизон. К повстанцам тут же примкнули «царевич Петр» со своими казаками и еще множество народа: от крестьян, мечтавших стяжать наживу и перейти в воинское сословие, и запорожских казаков, рассматривавших новую войну как очередной набег на чужие земли, до боярских детей, стремившихся продвинуться при новой власти. Войско двинулось на Москву.