Она проталкивает готовое дерево в кусок пенопласта, устанавливая его рядом с остальными восстановленными деревьями.

— Может, нам стоит переделать этот фонарь?

— Возможно, — говорю я.

Она подбирает наиболее рваную, наиболее влажную стратегию.

Я хватаю бальзовое дерево.

— Длинные ветви обрезать труднее всего. В этом есть какая-то хитрость, — я беру линейку и делаю два тонких надреза, а затем обрабатываю часть при помощи большого пальца.

Её яркие глаза встречаются с моими, когда я протягиваю его. Тут я замечаю, что глаза у неё не просто карие, а карие с зелеными искорками, словно крошечные осколки пивного бокала из разноцветных бутылок.

— Что? — спрашивает она.

Я отрываю свой взгляд от её глаз, изо всех сил стараясь подавить биение своего сердца. Мошенница, напоминаю я себе. Мошенница, мошенница, мошенница.

Напоминание об этом заставило взять себя в руки. Мы заканчиваем с восстановлением.

— Выглядит неплохо, — я опускаюсь на колени и осматриваю модель с пола, как это делает Ренальдо.

Она упирает руки в бёдра:

— Ты даже не можешь рассказать.

Я смотрю на это с другой стороны.

— Это ты не можешь.

— Ты собираешься рассказать мне, почему так важно, чтобы всё было правильно? — она сгорает от любопытства по этому поводу.

— Нет, — просто отвечаю я.

— Что? Ты просто не хочешь мне рассказать?

— Хм… — я сжимаю губы. — Нет.

Её губы приоткрываются:

— Просто нет?

Я пожимаю плечами.

— Да пошёл ты, думаешь, что ты такой забавный, — она складывает руки на груди. — Генри. Все взгляды устремлены на Генри, принца всего, что он видит. Он самый завидный ублюдок Нью-Йорка! Он знает все ваши имена, и, о боже, он тааааакой забавный.

— Как ты меня только что назвала? — спрашиваю я, сдерживая улыбку.

— Ты меня слышал.

Я поправляю дерево, стараясь не наслаждаться нашим таким неправильным разногласием и тем, насколько ей всё равно.

Когда я снова поднимаю взгляд, она смотрит на модель. Не на меня — на модель.

— Ты сказал, что всё будет выглядеть по-другому, если добьёшься своего. Если бы это не было так далеко от магистрали. Чем бы это отличалось?

Этот вопрос меня удивляет. Она говорит серьёзно. Она действительно хочет знать.

— Ты когда-нибудь замечала, что многие новые здания создают вокруг себя мертвую зону? Металл и камни, которые останавливают всё?

— Ну в этом-то и суть, верно?

— Этого не должно быть, — говорю я, сгибая дерево. — Мне нужны здания, которые не будут представлять собой односторонний разговор. Здания никогда не должны казаться оградой. Они должны быть мягкими, а не твёрдыми.

Я поднимаю взгляд, ожидая, что её глаза остекленеют, но вместо этого они сверкают любопытством. Эта маленькая мошенница в своём грёбаном костюме библиотекаря, оказывается единственной женщиной, которая интересуется моим дерьмом.

— Я ничего не понимаю. Как можно построить такое здание?

Конечно, она такой же творец, как и я. Делает свои нелепые собачьи ошейники между махинациями.

Но внезапно я рассказываю ей об этом. И внезапно она просит фотографии.

Я достал свой телефон. Я показываю ей своё любимое здание: Пимликон в Мельбурне.

— Посмотри, какое оно воздушное. Оно ничего не блокирует, не навязывает свою волю, — я показываю ей изогнутые переходы зелени. — Видишь, как они манят и привлекают?

Она берёт телефон, изучает Пимликон.

— Как танец.

Я подхожу к ней. Моя кожа гудит от электричества.

— Именно. Создание подобного смогло бы привлечь людей. Десятка хороша для такого. «Локк» справится лучше, чем кто-либо другой, но если бы у меня был полный контроль, я бы сделал что-то намного лучше. Посмотри, как эти элементы конструкции привлекают… — я делаю паузу, потому что то, как она смотрит на моё лицо, нервирует.

Она переводит взгляд обратно:

— Зачем же проектировать его так плохо?

— Это проект Калеба, и он подстраховывает нашу прибыль. У него минимальный доход за квадратный фут в денежном эквиваленте, который… делает вещи скучными.

Я чувствую, как её взгляд скользит по моей груди, рукам, словно обжигающее прикосновение. Чёрт возьми, если это не делает меня твёрдым.

— И ты хочешь сделать что-то классное, — говорит она. — К чёрту прибыль.

— Неа. Я не занимаюсь благотворительностью. Мы можем заработать больше денег, придерживаясь моего метода.

Её взгляд прожигает меня насквозь:

— Твой чрезвычайно превосходный метод.

Поддразнивающие слова с оттенком нежности. Внезапно я вижу её впервые — эту красивую, невозможную женщину, которая сделала собачий трон, чтобы подшутить надо мной.

Она должна ненавидеть меня, но она хочет меня.

И, чёрт возьми, если я не хочу её.

— Чрезвычайно превосходный, — мой голос звучит хрипло. — Если бы у меня был полный контроль, — я нежно сжимаю её пальцы и раздвигаю их, чтобы забрать телефон. Она будто загипнотизирована моими движениями. У неё перехватывает дыхание.

Я кладу его в карман и провожу пальцем вдоль её подбородка. Я практически вижу, как мурашки пробегают по её коже.

Я прижимаю костяшки пальцев к её подбородку, приподнимаю лицо к своему. Взгляд у неё раскаленный, дыхание поверхностное, как у пойманного зверька.

Поцелуй повисает в воздухе между нами.

Я опускаю лицо и прижимаюсь своими губами к её. Я пожираю её сладкий, горячий рот. Я больше ничего не знаю. Звенят тревожные колокольчики, а мне на это наплевать.

— Генри, — выдыхает она в ответ на поцелуй. — О, боже мой, — выдыхает она.

Вики произносит всё это одним хриплым, жарким, как ад, словом. Обожемой. Это слово согревает мне подбородок. Она ненавидит то, что хочет меня. Я ненавижу то, что хочу её.

Я отстраняюсь и обхватываю ладонями её щеки, слегка поглаживая.

— Ты хочешь прекратить? — я целую её незащищенную шею, держа её обнаженной для меня.

Она задыхается, когда я снова целую её. Я покусываю край её губ, где иногда появляется язычок.

Мой IQ опустился на скоростном лифте на нижний уровень гаража, где пещерные люди высекают свои квадратные колёса.

— Ты хочешь прекратить? — повторяю я. — Сделай это сейчас, — я целую небольшой изгиб на её челюсти чуть ниже уха. Я прижимаюсь губами к пульсу под линией подбородка.

Я ощущаю трепет её сердцебиения, ощущаю силу моего влияния в её теле.

Она оборачивает руки вокруг моей талии.

Смутно припоминаю, что всё это должно было обеспечить её уступчивость. Примерное поведение.

Мне плевать на её уступчивость. Мне не нужно её хорошее поведение. Я хочу, чтобы она плохо себя вела. Я хочу её.

Я хватаю её за конский хвост, крепко удерживая. Я практически могу притвориться, что это я заставляю её подчиниться. Я наклоняю и поворачиваю её голову так, как мне захочется.

Я целую её в верхнюю губу, а потом нижнюю. Я беру её рот целиком, каждый поцелуй более дикий, чем предыдущий.

— Вики, — шепчу я ей в нежные губы.

Она отстраняется, в её глазах пылает огонь и вызов:

— Ты видишь, чтобы я хотела остановиться?

В мгновение ока я прижимаю её к кирпичной стене между арочными окнами, руки скользят по её бедрам.

Её пальцы, словно когти, вытягивают мою рубашку из брюк.

Мой язык прижимается к её губам. Она впускает меня с тихим стоном.

Наконец я завладеваю её языком, этим маленьким розовым кончиком языка. Я мягко посасываю его.

Она слегка стонет, прижимаясь бёдрами ко мне, как будто её язык и её киска должны оставаться в одной вертикальной плоскости. Чем больше я сосу, тем больше она в меня вжимается.

Она похотлива и восхитительна, и издает нежные, тихие звуки.

Я прерываю поцелуй и начинаю расстегивать её пуговицы. Жемчужные пуговки, одна, вторая, третья, наслаждаясь её взглядом на моих руках, дрожью её дыхания.

— Так превосходно, — выдыхает она.

Её глаза блестят.

— Когда обладаешь полным контролем.