Снова стук снизу.

— Как скоро мы выберемся?

— Не знаю. От десяти минут до часа.

— Эм, — я втягиваюсь в себя еще сильнее, мои конечности находят старые знакомые бороздки друг с другом. Я чувствую, что падаю, падаю обратно в этот колодец.

— У тебя клаустрофобия?

Я подтягиваю ноги сильнее. Я должна ответить, но хочу, чтобы говорил он, а не я.

— Ты выглядела вполне нормально во многих лифтах, когда мы путешествовали, — говорит он.

— Это потому, что эта шахта похожа на колодец. Незаконченные стены, свет наверху.

— Ох, — пауза, а затем: — у тебя есть… история с колодцем?

— Я упала в один из них, — говорю я. — Когда была моложе. Меня долго не могли найти, и я была до смерти напугана.

— Как долго?

Я собираюсь сказать, что три дня, но о таких вещах сообщают в новостях.

— Достаточно долго, — говорю я. — Я чувствовала себя так, словно исчезла с лица земли. Но больше всего было ощущение ужаса. Я с самого начала боялась темноты. И ты не знаешь, как темно на дне колодца… ты даже не представляешь. Я думала, что никогда не выберусь. Люди не могли меня найти. И была куча слизняков, и это просто… — я вздрагиваю. — Это продолжалось очень долго.

Он обнимает меня за плечи:

— Это не колодец.

— Я знаю, — говорю я. — Но вроде как и не знаю.

Он притягивает меня ближе. Я ловлю себя на том, что наклоняюсь к нему.

— Это было бы страшно, — говорит он. — Одна. Не уверена, что тебя найдут.

— Да, — говорю я. Во всяком случае, не уверена, что найдут нужные люди.

Он берет телефон и быстро набирает текст, затем выключает. Через несколько мгновений шахту заливает свет снизу.

— О, — говорю я.

— Так лучше? Или не очень?

— Спасибо. Так лучше.

— Ты выбралась из колодца, Вики.

— Выбралась. И выросла, чтобы стать заклинателем собаки промышленного магната, — добавляю я. Он ничего не говорит. Это глупая шутка. — Мне очень жаль. Я просто сейчас не в себе.

Снизу доносятся звуки ударов и сверления.

— Трудно быть такой беспомощной.

— Дело, скорее, в страхе, — говорю я. — Ты когда-нибудь боялся шагов в темноте? А потом ты попадаешь в тепло и свет безопасности, и это такое облегчение. Но в колодце, казалось, шаги никогда не прекращались. Час за часом ужас продолжал давить. Это отняло у меня все силы. Страх изматывает. Малоизвестный факт.

— Как долго ты там пробыла?

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

— Мне очень жаль, что это случилось с тобой, — говорит он.

— Ничего. Забудем.

Он вздыхает:

— Помнишь ту модель, которую мы вместе починили? С деревьями? И я не сказал тебе, почему ее было важно починить?

— Да.

— Ладно, теперь я тебе все расскажу. Есть один парень, Ренальдо, он тот, кто сделал ее. Ему восемьдесят пять, он один из самых старых парней во всей компании. Он помогал моему деду и отцу строить компанию, и у него определенно достаточно денег, чтобы уйти на пенсию, но строительство — это его жизнь. Эти модели он делает целую вечность, но мы с Бреттом чувствуем, что это помогает ему выжить. И если он увидит, как эта штука уничтожена… он будет раздавлен.

— Ты выглядел обезумевшим.

— Ну а кто разливает свои напитки по всей модели? Верно? Во всяком случае, он был для нас с Бреттом кем-то вроде дяди. Поскольку мой отец был слишком занят, чтобы иметь с нами дело, Ренальдо был тем, кто водил нас повсюду, заставлял учиться ремеслам. Мы с Бреттом ходили туда делать уроки, и если заканчивали вовремя, Ренальдо давал нам небольшие задания. Сделать пятидюймовый мостик из десяти зубочисток и куска веревки. Затем следовало испытание, когда мост должен протянуться между блоками, расположенными на расстоянии пяти дюймов друг от друга, способный выдержать стопку из десяти четвертаков.

— Мост, сделанный из куска веревки и зубочисток? Как это возможно?

— Ты бы удивилась, узнав, что можно сделать из куска веревки и зубочисток. Это отличный строительный материал.

— Может быть, это та часть, где ты уверяешь меня, что, несмотря на то, что это отличный строительный материал, ты продолжил использовать более прочные материалы при строительстве таких вещей, как грузовые лифты в эксклюзивных отелях.

Он поворачивается ко мне в странно освещенной шахте:

— Эта штука из прочной стали, детка.

Я подавляю улыбку, потому что, конечно, это звучит немного сексуально.

— Значит, ты держишь Ренальдо в штате. Это очень мило.

— Он дал нам потрясающее образование. Он мастер-строитель, в буквальном смысле.

До меня доходит, что он не упоминал о своей матери. Как будто ее и не было.

— А твоя мама помогала с компанией?

— Нет, — он достает телефон. Я не давлю на него. Я сама не слишком преуспела в этом.

— Я хочу тебе кое-что сказать, и ты должен выслушать меня, — мне нужно сказать ему, не нарушая моего договора с Карли.

— Да? — он скользит своей рукой по моей.

— Твоя мать передала компанию Смакерсу, — это ведь не нарушает наш договор, верно? Это истинный факт. Лучи света поднимались снизу, заглядывая сквозь щели в металле. — Все… как правило, происходит само собой. Когда что-то принадлежит кому-то, оно стремится найти его.

— Что это значит? — он наблюдает за моим лицом с напряженным интересом. — Смакерс возвращает компанию? Есть ли в завещании что-то, что его отменяет?

Я отрицательно качаю головой:

— Все наладится, тебе не кажется?

— Ты не можешь сказать больше?

— Могу поклясться, что я никогда не претендовала на компанию. Я знаю, что у тебя нет причин доверять мне, — произношу. — Я знаю, на что указывают улики. Как я выгляжу из-за этого. Я не такой уж ужасный человек. Это не то, что все думают.

В горле у меня пересохло. Как будто эмоции последних восьми лет нахлынули на меня разом, душат.

— Я хочу, чтобы ты поверил, — слова рвутся из меня. — Мне нужно, чтобы ты поверил, несмотря на все доказательства.

— Эй, — он притягивает меня к себе на колени, крепко обнимает. — Я верю тебе.

Эмоции захлестывают меня. Я ошеломлена. Растеряна. Его руки крепко обнимают меня.

— Я тебе верю. Я доверяю тебе, — он целует меня в щеку. — Я вижу тебя.

Я сглатываю. Сжимаю пальцами его руку. Его дыхание согревает мою щеку.

И он мне верит.

Вопреки всем свидетельствам, он мне верит. Мир кажется полным возможностей. Как будто то, что происходит между нами, может быть реальным. Словно у Вонды тоже все наладится. Как из веревки и зубочисток можно сделать мост.

Снизу доносятся лязг и голоса.

— Покажи мне один из этих мостов, — говорю я. — Я хочу посмотреть.

Генри достает телефон и проводит пальцем по экрану.

— Бретт прислал мне это в прошлом году. Это было до, — он показывает мне фото с крошечным мостиком, по которому под аркой из зубочисток тянутся струны, похожие на натянутые провода. Он проводит по экрану. — После, — это унылая кучка четвертаков и кусочков зубочисток.

— Ооооойй, — говорю я.

— Подожди, у меня должна быть одна из старых удачных, — он листает свой альбом, когда лифт возвращается к жизни.

Я хватаю его за руку, когда он начинает мучительно медленный спуск.

— Погоди, — говорит он. — Не думай, что я выпущу тебя, пока не найду удачную, — наконец он находит и протягивает мне телефон.

Мост из веревок и зубочисток, поддерживающих четвертаки, но в кадр попадает и его лицо, и это то, что мне нравится. Ему лет одиннадцать, он сидит на корточках за столом с дерьмовой ухмылкой на лице и ямочками на щеках. Счастливый. Гордый.

В конце концов, мы достигаем низа, и дверь кабины открывается группе парней в касках. Сначала они помогают мне, принося извинения. Генри идет вместе с ними осматривать мотор.

Я бреду к восстановленному хламу, который он хочет включить в обстановку, как будто это что-то, что мне очень нужно проверить.

Я боюсь думать, что это реально, но это так. Мое сердце стучит, как счастливый барабан. Я улыбаюсь. Я пихаю стопку ногой и улыбаюсь, как сумасшедшая.