— Мистер Хоган ушел, Эдвардс, — сказала Сара, хотя это было очевидно. — Пойди скажи Клепмору, что он может прийти сюда.

Сара медленно открыла глаза и увидела вокруг себя знакомую спальню в доме на Голден-Сквер. Было июньское утро 1814 года. Каждое утро на протяжении шести месяцев она просыпалась с подобным чувством ожидания, как будто именно в этот день должно произойти что-то необыкновенное. Но через несколько мгновений на нее снова опустилось ощущение разочарования и безразличия. В комнате было сумрачно из-за задернутых занавесок, и она не имела представления о времени. В дом проникали лондонские звуки: уличные крики, грохот тяжелых колес, пронзительные голоса прислуги, подметавшей лестницы домов, разносились в воздухе. Эти звуки уже стали ей знакомы, но смириться с ними она никак не могла — каждое утро они резали ей слух, как в первый раз. Она устремила взгляд на балдахин над головой и сказала себе, что ее раздражение совершенно не обоснованно, но от этого ей не стало легче. Она протянула руку и почти свирепо дернула за шнурок.

Пока она прислушивалась к поспешным шагам, последовавшим за ее звонком, она думала о предстоящем дне. Он мало будет отличаться от предыдущих: нужно будет просмотреть корреспонденцию, возможно, посетить агентов по морским перевозкам и закончить его на вечере в доме леди Фултон на Сент-Джеймской площади. Вряд ли она доберется до постели раньше рассвета. Еще несколько недель назад ее вполне устраивал такой распорядок, она даже не задумывалась над ним, потому что все было ново и интересно. Резкий контраст между этим Лондоном и тем, который она помнила, с его меблирашками на Флит-стрит и Стрэнде, явился для нее бальзамом, исцеляющим от усталости и раздражения, которые порой охватывали ее. Возможность снять собственный лондонский дом, держать карету и хороших лошадей, иметь ливрейных лакеев на козлах, когда едешь на прогулку в парк, — все эти признаки принадлежности к высшему свету, которые показались бы пустой фантазией девчушке, служившей в модном ателье несчетное количество лет назад. Она живо помнила этого ребенка и помнила, как ее ум, заостренный необходимостью выкручиваться и как-то существовать на жалкие заработки Себастьяна, хватался за любую возможность подзаработать, и как она умела изловчиться что-то ухватить, пока не настал день, когда долги Себастьяна заставили их сесть в карету, направляющуюся в Рай. Теперь Сара сама стала уважаемой клиенткой одной из самых модных портних, и в отличие от других клиенток имела забавно-наивную привычку расплачиваться вовремя. У нее было странное ощущение, когда она посещала вечера и приемы, что юная Сара стоит рядом и критически рассматривает обстановку гостиных, туалеты дам и кареты, в которых они прибывали.

Она повернулась в постели и вздохнула. Однажды она наняла кабриолет, потому что слуги удивились бы, что их госпожа заказывает карету, чтобы отправиться на Вилли-ерс-стрит, недалеко от Стрэнда. Она внимательно все рассмотрела: высокие узкие здания, уличных торговцев, грязных детишек, бродячих собак. Это была та улица, где, по словам Себастьяна, она родилась, но никакого ощущения узнавания она в Саре не вызвала. Она недолго пробыла там: юная Сара, очевидно, покинула ее в самый неподходящий момент; а богато одетая дама, ожидающая в кабриолете, вызывала слишком сильное любопытство в этом районе, где не стеснялись в комментариях. Она вернулась на Голден-Сквер с чувством, что утратила что-то очень ей дорогое.

Аккуратная пожилая горничная, мягко постучав, открыла дверь спальни. Она прошла прямо к окну и отдернула занавески: ясное утреннее солнце наполнило комнату своим светом.

— День сегодня, можно сказать, погожий, мэм.

— Да, Сьюзан, — ответила Сара безразличным тоном. Она села в постели и накинула легкую шаль, которую ей принесла горничная, взяла гребенку и провела ею по волосам.

Сара поставила поднос с завтраком на колени.

— А дети? — спросила она. — Они дома или уже ушли?

— Мистер Дэвид и мисс Элизабет дома, мэм. Мне кажется, однако, что мистер Дункан уже ушел. А мисс Генриетта только что начала занятия.

Сара кивнула и с непонятным раздражением стала ждать, когда Сьюзан кончит суетиться и уйдет. Они немного поговорили о туалетах на этот день, горничная ушла, и Сара с удовольствием выпила свой кофе.

Оказалось гораздо легче, чем она предполагала, войти в эту лондонскую жизнь. Луи довольно точно предсказал, как Лондон примет ее. Ей, конечно, было не избежать толков о ее прошлом, но вскоре нашлось много людей среди шикарной публики, которым было гораздо важнее ее нынешнее богатство, чем ее прошлая жизнь, и они с удовольствием общались с ней. Она достаточно ясно сознавала, что большая часть ее новых знакомых — те, чьи приглашения на приемы и обеды она принимала — не принадлежат к высшему кругу, но она отсортировала их и выбрала наиболее привлекательных. Всем, за исключением королевской знати, элегантность и богатство казались единственными критериями, заслуживающими внимания, а этими двумя качествами Сара обладала в полной мере. Разговоры о ее прошлом, конечно, были неизбежны, но ее богатство было оценено очень точно; полузабытая история Луи де Бурже и деньги превратили ее из осужденной воровки в невинную жертву судебной ошибки. Чаще всего ее принимали прекрасно, ею восхищались, ею занимались. Блай, ставший уже вице-адмиралом и проживавший в Ламбете, нанес ей визит: он, казалось, был в восторге от встречи и в своей всегдашней смущенно-неловкой манере принес соболезнования по случаю гибели Луи. Он пригласил ее посетить своего друга и покровителя сэра Джозефа Бэнкса, который, будучи президентом Королевского общества, пользовался огромным влиянием. Для Бэнкса Сара была колониальной редкостью, и казалось, встреча с ней позабавила его. Но что было важнее для него, так это тщательно собранная Луи коллекция образцов флоры, привезенная ею. И для того чтобы получить ее, Бэнкс — в первую очередь ученый — был готов принять Сару у себя в доме. Те, с кем она там встретилась, были сразу же извещены, что она была помилована до истечения срока наказания. У Сары в эти первые месяцы была хорошая причина вспомнить, что она когда-то заслужила благодарность Блая своим поступком.

Ричард Барвелл сыграл свою роль в представлении ее модному обществу, в котором вращался. Он теперь полностью распоряжался состоянием Элисон: имел дом на краю Грин-Парка и вел ту жизнь, для которой он удивительно подходил. По возвращении в Англию он вступил в армию Веллингтона в Испании, и его окружал блеск этой победоносной кампании, кроме того, у него была репутация отважного воина благодаря полученному ранению. Он был одним из доблестных солдат армии Веллингтона и нес это отличие с приличествующей — хотя Сара подозревала, не слишком искренней — скромностью.

Ричард принял Сару с нескрываемой радостью, приехал встретить ее в Портсмут и помог подыскать дом в Лондоне. Дом на Голден-Сквер был снят через его приятельницу леди Фултон, сестру графа и жену ирландского вельможи, который никогда не появлялся в Лондоне и чьи поместья она опустошала своими расходами. Дом принадлежал двоюродному брату ее мужа, и Сара подозревала, что она имела комиссионные с этой сделки. Она тут же привычно и умело взяла шефство над Сарой и особенно над Элизабет. Сара трезво оценивала свои действия и вскоре обнаружила, что оплачивает вечера и ужины, которые леди Фултон дает, чтобы вводить в свет Элизабет, Дэвида и Дункана. Вообще-то отношения с Энн Фултон устраивали Сару. Не было нужды притворяться, что при иных обстоятельствах между ними могла бы возникнуть дружба: они просто были полезны друг другу. У Энн Фултон были важные связи, и она готова была их использовать при условии, что часть ее долгов покроют деньги де Бурже. Она была другом этой очаровательной бабушки, маркизы Гертфорд — близкой приятельницы самого принца регента. Сара однажды присутствовала на приеме в доме на Сент-Джеймской площади, куда неожиданно прибыли маркиза и принц. Они прошлись по комнатам, сыграли в карты, отужинали и поболтали с некоторыми гостями. Перед самым уходом принц объявил леди Фултон, что хочет, чтобы ему представили мадам де Бурже. Его голубые навыкате глаза были полны удивленного интереса, когда он расспрашивал ее о колонии, которая, по его словам, находилась на недосягаемом расстоянии от цивилизованного мира. Он не был популярен, многие его ненавидели, но его вкус к изящному и элегантному был непревзойден в Европе, и тот факт, что Сара де Бурже была удостоена чести беседовать с ним, пусть даже в течение пяти минут, заметили и запомнили. Слегка разрумянившись, Сара удалилась от него, размышляя, что в иных кругах покрой платья и прическа значат больше, чем судебный приговор.