— Я назову это фермой Дейнов — в память о Себастьяне и моем отце.

Правление Блая в Новом Южном Уэльсе закончилось внезапно, в конце января 1808 года, когда отмечалась двадцатая годовщина основания колонии. Прошел год и пять месяцев со времени его назначения на должность губернатора.

Он явился в колонию с твердым намерением честно выполнять свои обязанности, но ему не удалось совладать с тем фактором, о который спотыкались все его предшественники, — с армией. Он не мог иметь никакой власти, если не имел контроля над Корпусом: все его дела и начинания сводились на нет офицерами. Без их поддержки все указы, издававшиеся в правительственной резиденции, были пустым звуком. Раздоры между губернатором и Корпусом становились все серьезнее и острее с каждым месяцем, но именно Макартур, который стал к этому времени частным лицом, подхлестнул события. В знак протеста против неправомерного, с их точки зрения, тюремного заключения Макартура за мелкую провинность, офицеры, находившиеся в то время в Сиднее, под предводительством полковника Джонстона, подошли строем к резиденции с целью арестовать губернатора. С ними пришли триста членов Корпуса и оркестр, игравший "Британских гренадеров". Половина населения Сиднея шла следом, как мальчишки за цирком.

Конечно, этому происшествию было далеко до бунта в Отахейте, но когда Блай при параде и с медалью за Кампердаун готовился встретить их, он знал, что этот бунт не менее серьезен. Его посадили под домашний арест, и на сиднейских улицах в ту ночь открыто раздавались здравицы в честь Макартура и Джонстона. Другие же менее открыто обдумывали возможность победы Блая. "Ромовый Корпус" пережил свой час восстания, и отдельные его члены начали с опаской ждать дня окончательной расплаты.

— Это измена, Сара! Весь полк открыто восстал! Они арестовали и унизили Блая — наместника короля! Боже мой, как же эти дураки рассчитывают избежать последствий?

В темноте вечера на веранде Гленбарра Сара едва могла различить лицо Луи. Теплый летний вечер звенел пением цикад: что-то в их интимном пульсирующем ритме всегда ее возбуждало, но сегодня она отдала все внимание Луи. Он шагал по веранде, поворачивая голову к огням города. Затем он подошел к ней и остановился рядом.

— Блай так легко этого не простит, — размышлял он. — Когда придет время военно-полевого суда, никому не дано будет забыть, что они восстали против представителя короля. Дважды в его жизни это случалось — только его тупоголовость способна дважды спровоцировать мятеж.

Он снова взглянул вниз на город, где побывал в тот день среди толпы, наблюдавшей поход Джонстона на резиденцию. Он возвратился в Гленбарр, кипя от возмущения, презирая тот неуклюжий способ, которым Макартур собирался расправиться со своим врагом. Его французский ум восставал против примитивности планов, против победы, которая давала Макартуру лишь краткую передышку, чтобы подготовить защиту своих действий. Так легко взять власть силой; но взять ее силой, как это сделал Макартур, и при этом попытаться оправдать эти действия как законные, было просто смехотворно. Уайтхолл, возможно, и в шести месяцах пути, но решение его рано или поздно станет известно, и оно будет не в пользу Макартура.

Он протянул руку и слегка коснулся плеча Сары.

— Макартур попытается найти себе оправдание, моя дорогая — и он, и Джонстон.

Сара пошевелилась и придвинулась к нему. Белое кружево у него на шее ярко выделялось в темноте. Всегда, когда ей не видно было его лица, голос его имел магическое действие: она больше прислушивалась к его звуку, нежели к словам.

— Они начнут собирать вокруг себя друзей, Сара. Они начнут рассылать документы, которые мы, по их предположениям, должны будем подписывать, — документы, выражающие нашу сердечную благодарность за избавление колонии от тирана. Нас здесь быть не должно, когда их начнут подписывать! Блай, возможно, и конченый человек, но правительство остается — и не следует подписываться под документом об измене!

— Куда… — проговорила она медленно. — Куда нам ехать?

— Как можно дальше от Макартура. Поедем в Банон. И мы должны сделать это вполне дипломатично. Нам придется быть дружелюбными с этим джентльменом, потому что, пока не назначили нового губернатора, нетрудно догадаться, кто будет здесь главным. Это такое время, моя дорогая, когда мы должны оба придерживаться середины, а это лучше всего сделать, находясь в далеком Баноне.

— И насколько?

Он пожал плечами.

— Кто знает? И так ли это важно?..

Он обнял ее за плечи. Звезды посылали слабый свет, и она смогла различить улыбку на его лице. Луи знал власть своей улыбки, а чары его голоса придали поездке в Банон прелесть приключения, которое суждено разделить только им двоим. Он умел создать атмосферу радостного волнения гам, где его не было.

— Тебя ничто здесь не держит, Сара. Теперь у тебя на фермах превосходные управляющие, и нет необходимости регулярно бывать там. Клепмор справится с лавкой даже с закрытыми глазами, к тому же он собирается жениться, и с твоей стороны было бы красивым жестом предоставить ему комнаты наверху. Ты не ждешь кораблей раньше, чем через шесть или даже девять месяцев. Почему не насладиться покоем Банон а, пока есть возможность?

Сара беспокойно задвигалась: ей не хотелось уезжать. Неприглядный городишко под названием Сидней сегодня поднялся в ее глазах за счет своего акта неповиновения: он вдруг наполнился бурной жизнью, пусть и неправильной, но все равно волнующей. Ей отчаянно хотелось остаться и самой следить за перипетиями борьбы, хотя и нельзя было сбрасывать со счетов проницательного предсказания Луи. Впереди будут еще бурные события, и ей придется делать выбор, объявляя себя сторонницей или противницей Макартура. Глаза ее обратились к огням города и к гавани, где свет звезд делал воду прохладно-серебристой. Экзотическое великолепие Банона не могло сравниться с этим миром, в котором соседствовали красота и уродства. Банон был прекрасен и далек от этого мира в своей речной долине, но сердце ее стремилось остаться здесь, среди этой суеты, интриг и бурлящей людской жизни.

— И ты будешь на месте, когда прибудут первые стада мериносов, Сара. Ты же все время говоришь, что хочешь быть на ферме Дейнов во время первого окота…

Он замолчал, когда до них донесся цокот лошадиных копыт с дорожки, ведущей к дому. Они оба всмотрелись в темноту, но не могли разглядеть ничего, кроме неясной фигуры всадника, который осадил лошадь у переднего крыльца.

— Эгей!.. — крикнул Луи.

Человек повернулся, глядя в их сторону, затем направил лошадь шагом через лужайку, очевидно, не заботясь о том, как взроют газон ее копыта. Он остановился перед клумбой у веранды.

— Ричард! — вырвалось у Сары.

Ее руки нервно вцепились в перила. Ричард не проявлял желания появляться в Гленбарре со времени ее нового замужества. Он написал ей, узнав о гибели Себастьяна, письмо, которое не было пустой формальностью: его слова шли от сердца и были предназначены ей одной. Кроме этого, единственным связующим звеном между ними были его ежеквартальные визиты для возвращения долга. Но сам Ричард, с его мыслями, планами и идеями, совсем исчез из ее жизни, как и после его ссоры с Джереми. Нет, это неожиданное появление из мрака было похоже на возвращение из мертвых.

— Должен извиниться за подобное вторжение… — начал Ричард. Голос его звучал по-мальчишески: в нем были нотки какого-то радостного отчаяния.

Луи отозвался довольно холодно:

— Мы, конечно, в восторге. Я сожалею только о том, что мы не можем разместить вашу лошадь у нас в гостиной, иначе мы пригласили бы вас в дом.

— Я только что из Парраматты, — продолжил Ричард, не обращая внимания на колкость Луи. — Я примчался, как только мы получили известие о восстании.

— Как вы внимательны, однако, — ответил Луи. — Но нам ничто не угрожает, уверяю вас. Губернатор Блай, пожалуй, единственный, кому нужна сегодня ваша поддержка.