Я протянул руку и нащупал топор, который висел на стене. Как стрела, бросился я за викарием. Я совсем обезумел от страха. Прежде, чем он дошел до середины кухни, я был возле него и, повернув лезвие топора, ударил его обухом. Он свалился, как сноп, и вытянулся во всю длину. Я споткнулся о него и остановился, еле переводя дух. Он не шевелился.

Затем я услышал шум снаружи. Со стены посыпалась штукатурка, и что-то темное заслонило треугольную трещину в стене. Я поднял голову и увидел нижнюю часть «рабочего-машины», медленно продвигавшуюся мимо трещины. Одна из ее цепких рук извивалась между обломками. Потом показалась другая и стала нащупывать себе ход над провалившейся балкой. Я прирос к месту. И вдруг я увидел сквозь прозрачную стеклянную пластинку, вставленную в конце машины, лицо, если можно это так назвать, и большие темные глаза марсианина. Тем временем длинная металлическая рука машины, извиваясь, точно змея, стала потихоньку пробираться в трещину.

Я с трудом повернулся, перешагнул через тело викария и остановился у двери в умывальную комнату. Рука теперь уже ярда на два просунулась в комнату и быстрыми, извивающимися движениями ощупала стены и пол. Долго стоял я, точно околдованный, и наблюдал, как она постепенно подбиралась ко мне. Заставив себя стряхнуть оцепенение, я с слабым, хриплым криком бросился в умывальную комнату.

Я весь дрожал и едва стоял на ногах. Приподняв дверцу угольного погреба, я стоял в темноте и не сводил глаз со слабо освещенной кухонной двери и слушал… Видел ли меня марсианин? Что он теперь будет делать?

Что-то двигалось там тихо, тихо. Стучало об стену и при каждой перемене движения звенело слабым, металлическим звоном. Потом послышался звук, как будто по полу волокли какое-то тяжелое тело, я слишком хорошо знал – какое! Повинуясь непреодолимой силе, я подполз к двери и заглянул в кухню. В ярко освещенном солнцем треугольнике трещины я увидел марсианина в его крабообразной машине, который, притянув к себе тело викария, внимательно осматривал голову. Я ни минуты не сомневался, что по ране от моего удара он догадается о присутствия в доме другого человека.

Я спустился в погреб, захлопнул за собою дверцу, и в темноте, стараясь не шуметь, насколько это было возможно, спрятался под уголь и дрова. Каждую минуту я прислушивался, не просунулась ли опять в щель рука «рабочего-машины».

И снова возобновился слабый металлический звон. По этому звуку я мог проследить, как рука, нащупывая, пробиралась по кухне. Вот она совсем близко, в умывальной комнате, как мне показалось. Я надеялся, что ее длина недостаточна, чтобы добраться до меня. Но вот рука, слегка царапая, скользнула по дверце погреба, и затем наступило бесконечное, нестерпимо томительное ожидание. Я слышал, как она нащупывала ручку двери. Марсианин понимал, что такое дверь!

С минуту она провозилась со щеколдой, и наконец дверца открылась.

Из темноты я мог рассмотреть этот странный предмет, больше всего похожий на хобот слона. Он искал меня, ощупывая стены, дрова, уголь и потолок, словно большой черный червяк, ворочающий во все стороны своей слепой головой.

Один раз он коснулся подошвы моего сапога. Я укусил себя за руку, чтобы не закричать. Некоторое время все было тихо, и я обрадовался, думая, что он удалился. Но вдруг с громким стуком он схватил что-то, – я уже думал, что меня, и как будто убрался из погреба. Но я все еще не был уверен в этом. Должно быть, марсианин взял кусок угля для исследования.

Я воспользовался случаем, чтобы переменить положение, так как у меня сделались судороги в руках и ногах. Затем я снова прислушался.

И вот опять медленно и осторожно он пополз ко мне, ощупывая стены.

Я уже не надеялся на спасение, когда дверца погреба вдруг захлопнулась с резким стуком. Я слышал, как он шарил в кладовой, как гремели жестянки из-под галет и как зазвенела бутылка, упавшая на пол. Затем опять тяжелый удар в дверь погреба – и после этого тишина, казавшаяся мне бесконечной в моей мучительной неизвестности.

Ушел ли он?..

Но наконец я убедился в этом.

Он больше не возвращался, но весь десятый день я пролежал в погребе, в полном мраке, зарывшись в уголь и не решаясь выползти даже за водой, хотя меня томила жажда. Только на одиннадцатый день я решился наконец выйти из своего убежища.

Прежде чем наведаться в кладовую, я запер на задвижку дверь между кухней и умывальной комнатой. Но кладовая была пуста: там не осталось ни крошки съестного. Должно быть, марсианин все забрал накануне. При этом открытии мною в первый раз овладело отчаяние. Не только на одиннадцатый, но и на двенадцатый день я ничего не ел и не пил.

Губы и горло у меня совершенно пересохли, и силы мои заметно убывали. Я беспомощно сидел в темноте умывальной комнаты, в состоянии полнейшей апатии. Все мои мысли вертелись около еды. Я думал, что я оглох, так как грохот машин за стеной, который я привык слышать за последнее время, теперь совершенно прекратился. Я не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы бесшумно подползти к трещине, иначе, конечно, я бы это сделал.

На двенадцатый день у меня так разболелось горло, что я, невзирая на опасность привлечь внимание марсиан, дотащился кое-как до насоса для дождевой воды и накачал себе два стакана грязной дождевой воды, которые тотчас же выпил. Это немного освежило меня, а то обстоятельство, что скрип насоса не вызвал появления страшных щупальцев, придало мне бодрости.

В эти дни я много думал о викарии и об его смерти, но все мои мысли были какие-то неясные, отрывочные и не имели никакой связи между собою.

На тринадцатый день я опять пил воду, мечтал об еде и придумывал всевозможные планы бегства. Каждый раз, как я засыпал, меня мучили страшные призраки. Я видел во сне смерть викария или роскошные обильные яства. Но и во сне и наяву меня мучила сильная боль, заставлявшая меня пить без конца. Свет, проникавший в умывальную комнату, был уже не серый, а красный, и моему расстроенному воображению он казался кровавым.

На четырнадцатый день я вышел на кухню и, к моему удивлению, заметил, что трещина в стене заросла красной травой, благодаря чему полусвет, царивший в кухне, превратился из серого в красный.

Рано утром на пятнадцатый день я услыхал очень меня удивившие знакомые звуки. Прислушавшись, я разобрал, что где-то возится и что-то обнюхивает собака. Я вошел в кухню и увидел, что в трещину между красными листьями просунулась собачья морда. Меня это страшно поразило. Почуяв меня, собака тявкнула.

Если бы я мог приманить ее тихонько в кухню, то я был бы в состоянии убить ее и съесть. Во всяком случае ее следовало убить, так как она могла привлечь на меня внимание марсиан.

Я стал осторожно подходить к ней и ласково позвал ее: «Собачка, собачка!» – но она вдруг убрала свою морду и скрылась.

Я прислушался. Я знал теперь, что я не глухой, но не могло быть никакого сомнения, в яме было тихо. До меня донеслись какие-то звуки, как будто хлопанье крыльев и хриплое каркание, но и только.

Долгое время лежал я у щели, не решаясь раздвинуть листья, которые закрывали ее. Раз или два слышал я легкие шаги собаки, бегавшей по песку, где-то подо мной, затем шелест крыльев и больше ничего. Наконец, ободренный этой тишиной, я выглянул наружу.

Кроме стаи ворон, которые дрались в углу над трупами людей, убитых марсианами, в яме не было ни одной живой души.

Я оглянулся кругом, не доверяя своим глазам. Все машины исчезли. Не считая огромной кучи серовато-синего порошка в одном углу, нескольких полос алюминия – в другом, стаи черных птиц и скелетов убитых, – передо мною была самая обыкновенная пустая, круглая, песчаная яма. Раздвинув красную траву, я стал медленно пролезать в трещину и стоял теперь на куче щебня. Кроме севера, который был за мной, я мог видеть по всем направлениям. И вширь и вдаль не было видно ни одного марсианина и даже никаких признаков их. Прямо под ногами у меня была яма, но, пройдя немного дальше, я взобрался на кучи гальки и, таким образом, благополучно выбрался из развалин. Путь к бегству был свободен.