На всякий случай я присел, чтобы не выдавать свое присутствие. Получить пулю не хотелось. Осторожно переместившись к другому окну, я едва не присвистнул – сквозь березовую рощу шел еще один человек, на сей раз в солдатской шинели и, несмотря на июнь, в папахе. И этот тоже нес на плече «винтарь». Марку было не рассмотреть, но подозреваю, что у солдата была как раз винтовка системы Мосина. По мнению некоторых специалистов – «мосинка» среди винтовок, как АК среди автоматического оружия. Не знаю, возможно и так. После Первой мировой войны (здесь ее именуют и империалистической, и германской) в каждой деревне было столько оружия, что можно в каждой волости сформировать если не батальон, то роту, а по всему уезду легко создать целую дивизию.

Вопрос – зачем вдруг крестьяне с оружием в руках выдвинулись из деревни, очевиден. Подкараулят наш продотряд, «замочат» всех до единого, а все, что Кузьма и его товарищи купили и обменяли, вернут себе.

И ведь неглупо придумано! Если бы мужики перебили «продармейцев» в своей деревне, то и ответная кара последовала бы именно по ней. А так – знать ничего не знаем, ведать не ведаем. Продотряд был в деревне, вот бумажки подписанные, что все сдали по "твердым ценам". И ништо, что пуд ржи стоит не двадцать рублей, что вы нам даете, а сто двадцать, но мы же все понимаем! Деревень вокруг много, ишшыте, дорогие товарищи, должны душегубцы где-то неподалеку быть.

Тут все ясно. Другой вопрос – а что мне теперь делать? Отсидеться и переждать, пока парней перебьют, этот вариант я даже не рассматривал. Коли я прибыл сюда с продотрядовцами, то вместе с ними должен вернуться. Ладно, будем плясать от печки.

Подождав с полчаса, чтобы не натолкнуться еще на каких-нибудь бандитов (ладно-ладно, крестьян с оружием!), я пошел в деревню.

Довольный Кузьма уже похаживал, хозяйским взглядом оценивая зашпиленные плотным холстом телеги.

– Ну, и где ты шлялся? Не иначе нашел-таки себе бабу, да прямо там ее и ублажал. Гы – гы – гы.

Услышав мой рассказ, Кузьма раздумчиво почесал недельную щетину и нерешительно спросил:

– Слышь, газетчик, а может они по делам пошли, а ты здесь панику разводишь, а?

– Мое дело тебе информацию передать, а тебе решать, – невозмутимо парировал я. – Я, так сказать, разведка, ноги, а ты мозг. Скажешь, что мужики по делам пошли – и плевать, что с винтовками, значит мы будем считать, что они по делам пошли. Но если нас из-за твоего решения ухайдакают – твоя вина.

– Да ладно тебе, я тоже, к твоему сведению, не пальцем деланный. Видел, что мужики куда-то подевались, но значения не придал. Деревня-то прогрессивная, всегда все в порядке было. Слышь, газетчик, ты мне вот что скажи…

Кузьма слегка посопел, а потом отвел меня в сторону, чтобы не слышали остальные бойцы, уже начинавшие проявлять беспокойство.

– Слышь, газетчик, ты же на фронте был, да? Вот ты бы как на моем месте поступил?

Я поначалу хотел поставить парня на место, чтобы перестал обращаться ко мне «газетчик», но решил, что оно ничем не хуже других. Плюнув на самолюбие, принялся излагать:

– Самое лучшее – подождать до завтра. Уже смеркается, до города нам часа два, нет, гружеными, так все три пилить. А здесь мы где-нибудь засядем, займем круговую оборону. Пять винтовок – не так уж и плохо. Сама усадьба – идеальное место, плохо, что оружия и людей у нас мало, рук для обороны не хватит. Можно какой-нибудь дом занять, чтобы два входа-выхода было, или сарай. А еще лучше прямо здесь – телеги вокруг поставим, лошадей в центр. Отобьемся. Но думаю, что на нас и нападать никто не станет. Увидят, что мы готовы, не посмеют. А в городе хватятся, подмогу пришлют. Павловцев уже своих парней на коней посадил, мигом примчатся.

– Не, не годится, – покачал головой Кузьма. – В двенадцать ночи поезд на Москву отходит, мы вагон должны прицепить с зерном. У меня здесь пятьсот пудов, если не тыща. Аккурат на четверть вагона будет. До утра просидим, поезд уйдет, получится, что я Тимохина подведу, и всю партячейку.

Если честно, то я ждал примерно такого ответа.

– Что же, тогда придется сбивать засаду.

– Это как? – вытаращился Кузьма.

– Ты командование мне готов сдать? – поинтересовался я.

– Да забирай! – искренне ответил командир продотряда, вытаскивая из кобуры наган и передавая его мне. – Мне хлеб в город доставить надо, а командование – так и хрен с ним.

Каюсь, свой браунинг я держал в кармане, но отчего-то наган казался надежнее.

– Тогда, слушай мою команду. Я беру с собой тех, у кого оружие. Мы сейчас небольшой крюк дадим, тем, кто нас ждет, в спину ударим. А ты, когда выстрелы услышишь, потихонечку вперед трогай. Только, если на тебя будут мужики бежать, не останавливай их, пусть бегут. Понял?

Кузьма кивнул, а я, взяв пятерых бойцов, пошел сбивать засаду. Пока шел, думал о том, что у нас с Кузьмой был еще один вариант – взять из деревни баб и детишек, стариков, и пустить их вперед, прямо на тех, кто сидит в засаде. В своих бы они стрелять не стали. Вот только, до такого мы еще не дошли, а скоро и дойдем. И, что характерно, стыдно мне за такое не станет..

Отряд возвращался без потерь. Правда, один из парней, подвернувший ногу, сидел на телеге, а физиономию Кузьмы украшала подозрительная краснота, грозившая перерасти в приличный фингал. Ну, что поделать, без жертв не бывает. И шли не просто так, а с боевой песней. Каюсь, этой песни продотрядовцев научил я. Но я решил, что если «пущу в массы» песню, которая в самое ближайшее время станет чрезвычайно популярной по обе стороны фронта, то большой беды не будет. Особенно быстро запомнился припев, который мы даже не пели, а орали в два десятка молодых, и еще не сорванных глоток.

Все хорошо, что хорошо кончается. Мой маленький отряд, имевший на вооружение пять винтовок и один револьвер системы «наган» (про браунинг я опять забыл!), вышел из деревни. Хорошо, что парни не задавали вопросов, приняв во внимание, что ими командует хотя и ровесник, но фронтовик. А фронтовиков, как я понял, рабочие, не нюхавшие пороха, уважали. У меня не было какого-то сложного плана. Все просто. Когда мы ехали в Макарино, я не только любовался природой, да разглядывал березовую рощу, но само – собой, на на автомате присматривался – а где могла быть засада? Тут уж, простите, прежнее место службы заставляет полагать, что все вокруг готовы преподнести тебе пакость, а тебе следует улыбаться, но выйти из любой передряги живым и здоровым.

Кругом поля, так что местечек, пригодных для засады, было немного. Не больше двух. Первое – верстах в пяти от Череповца, но там, как я полагал, засады не будет. Все-таки, и идти далеко, да и звуки выстрелов донесутся до города, а там смекнут что к чему, пришлют помощь. Второе местечко было верстах в трех от Макарина. С одной стороны болотце, а с другой – небольшая возвышенность, а в ней еще и седловинка. Если туда поставить пулемет – идеально! Ну, а сверху нас станут обстреливать из винтовок. Впрочем, я надеялся, что пулемета не будет. Тащить с фронта «Максим», или какую-нибудь дуру, вроде «Льюиса» – тяжеловато. Хотя, бывали, говорят, и такие случаи.

Бежать сможем только вперед, а далеко ли убежим? Ну, можно, разумеется, впасть в окончательный маразм и предположить, что дальше будет сидеть еще пара-тройки мужиков с винтовками, чтобы отстреливать удирающих, но это вряд ли. В Макарине, навскидку, двадцать домов. Стало быть, стволов десять, не больше.

Возможное место засады мы обогнули по широкой дуге, стараясь идти кустами, росшими по краям полей. (Хотя, может это одно поле, только состоявшее из отдельных кусков?) Идти тяжеловато, но ничего, потерпим, да и поля уже проросли, и видимость на них хорошая.