– Аксенов, бери с собой кого-нибудь и бегом к паровозу! – услышал я громкий шепот Андрианова. – Гони его сюда. А я пока пушку отцеплю.

Махнув рукой Кольке Иваненко, одному из наших парней, я помчался к водокачке. Пробежав по перрону, спрыгнул на рельсы и понесся, как дурной лось. Услышал гулкий звук выстрела, крики, звон разбитого стекла, а в спину ударила теплая волна. Видимо, мятежники решили продемонстрировать возможности орудия и показать, что настроены решительно.

Паровоз стоял около водонапорной башни, возле него прохаживался железнодорожник с какой-то штукой, похожей на лейку, только без насадки. Из паровозной будки неспешно спускался пожилой дядька в фуражке. Видимо, машинист.

– Колька, ты паровоз к теплушке прицепить сможешь, если быстро?

– Угу, – еле выдавил мой товарищ, задыхающийся от быстрого бега.

Да я и сам уже давно так не бегал. Запыхался, и в боку колет. Что-то мое двадцатилетнее тело подводит. Надо бы физзарядкой по утрам заниматься, но где бы еще время взять?

– Быстро в кабину! – приказал я машинисту, махнув для наглядности браунингом. – И задний ход врубай!

Дядька пытался что-то бормотать о воде, но я его не слушал, подталкивая стволом пистолета.

– Давай-давай отец, там город, там люди гибнут.

Громко лязгнули буфера.

– Давай! – приказал я Кольке, кивнув на сцепку.

Тот кивнул, скатился вниз и принялся возиться с крюками. Махнул рукой – мол, готово.

– Отец, полный вперед! – весело приказал я, хотя веселиться пока было нечему.

– В вагонное депо? – мрачно поинтересовался машинист.

– Давай, куда подальше.

Где это вагонное депо, и что это такое, я даже и не представлял.

Тут в дверях появился и Колька, успевший взобраться на паровоз.

– А ты куда? – возмутился я.

– Тебя одного оставлять? Коли угрохают, так тебе не так скучно будет.

М-да, мудрая мысля приходит опосля! Теплушку с пушкой мы сейчас утащим, а что потом? Из трехдюймовки по нам палить не станут, но отстреливаться из браунинга, если по нам будут шмалять из винтовок, не самая лучшая идея.

– Ребята, давайте я скорость сбавлю, вы выпрыгнете, а паровоз я депо загоню. Дальше я все равно не уеду – дрова кончились.

– А сам как? Может, тебе тоже прыгнуть?

– Ну меня-то они не тронут.

– Спасибо отец! – поблагодарил я машиниста, на что тот буркнул:

– Всегда пожалуйста. Осточертело мне все. Когда же мир-то наступит?

Вагонное депо оказалось длинным сараем в версте от станции. Мы с Колькой при въезде выпрыгнули, а потом закрыли сарай с двух сторон.

На вокзале, тем временем, шел бой. Басовито рокотал пулемет, раздавались выстрелы винтовок. Думаю, впредь надо быть умнее. Не вступать с мятежниками ни в какие переговоры, а просто жахнуть по поезду из пулеметов, а там видно будет! Но Лапшина осуждать не стану. Военком сделал то, что и должен был сделать. На его месте и я сам вначале попытался бы договориться.

Когда я увидел, что к сараю несутся всадники, перевел дух.

Кавалеристы деловито спешивались, стряхивая с плеч карабины. Их командир – кривоногий немолодой дядька, кажется, служивший еще в русско-японскую, а в германскую ставший вахмистром, отстранил меня с дороги:

– Сдайс взад, чека, тута я командую!

Так и командуй себе на здоровье! Я ж только рад. Тем более, как вести бой в замкнутом пространстве, да еще и в кромешной темноте, представлял себе смутно.

Но боя не произошло. Видимо, одно дело драться при свете дня, а другое в сарае. Очень скоро кавалеристы вывели на свет божий честь мятежников, включая главаря. Седьмым вышел… товарищ Лапшин. Военный комиссара выглядел немного смущенным. А вот это он зря. Если уж самого Председателя ВЧК удалось захватить в плен, так провинциальному военкому стыдиться нечего.

Не стану описывать всех деталей. Но скажу так – если бы не удалось отогнать паровоз, пришлось бы плохо. А когда со второго этажа ударил пулемет, солдаты в теплушках запаниковали и, вместо того чтобы пойти в атаку, начали разбегаться. А так, смели бы они нашу жиденькую цепочку, за нефиг делать!

Кое-кого потом вылавливали из реки Ягорбы, что протекает километрах в трех от вокзала. Подозреваю, кому-то удалось уйти. Ну, ушли, так и черт с ними. Зато у нас появилась своя трехдюймовка и, если ее не отберут, то в хозяйстве пригодится.

И еще. В бою погиб старый большевик, заместитель начальника губчека товарищ Андрианов.

Вся первая половина июля слилась для меня в один день. В Череповец то и дело шла информация о каких-то отрядах, направляющихся к нам из Ярославской губернии. Это мог быть и телефонный звонок, и корявая записка, и ошалевший мужик, примчавшийся в город на загнанной лошади. Приходилось хватать винтовку (да-да, с браунингом много не навоюешь!), идти пешком или садиться на телегу, ехать, а потом бегать, стрелять. Были еще и местные восстания, когда мужики, заслышав о Рыбинске и Ярославле, хватались за вилы, а то и за винтовки, разгоняли комитеты бедноты. Комбедовцы бежали к нам, мы появлялись, отбирали оружие и везли зачинщиков в Череповец, в ревтрибунал. Губерния не была объявлена на чрезвычайном положении и, потому полномочий расстреливать людей на месте у нас не было. А трибунал не миндальничал. Кто получал два года, кто семь, а кого-то ставили к стенке. Но тут уж претензии не к нам, а к революционному законодательству.

К двадцатым числам июля стало немного спокойнее. Восстание правых эсеров в Ярославле подавили, мятежников перебили, а если кто-то из них и ушел в леса, так пусть теперь в них и сидит. Пока лето, можно грибы собирать, ягоды, комаров кормить, а как осень настанет, сами вылезут и сдадутся.

После гибели Николая Кузьмича Андрианова должность замначальника управления мне опять «улыбнулась». Но сильно погоревать не успел, напротив, обрадовался, потому что лишний хомут на шее ни одной кобыле не нужен. Оказывается, зря радовался, потому что получил другой пост, став начальником отдела по борьбе с контрреволюцией. Это был первый отдел, созданный в управлении. Второй отдел занимался борьбой со спекуляцией, и возглавил его мой друг Коля Иваненко. Впрочем, мы порой сами не понимали, где заканчиваются функции моего отдела, и начинаются функции Колькиного. Спекуляция часто соседствовала с контрреволюцией и наоборот. Но мы часто действовали вместе. Если, скажем, шмонаем рынок (фу, какие слова-то я теперь использую! Следовало сказать – проводим спецоперацию!), то простые спекулянты отправляются к Николаю, а если у них находят оружие, то ко мне. И тут приходилось поработать, чтобы понять, с какой целью у человека при себе револьвер. Да, наличие оружие без должных документов противозаконно, но это еще не контрреволюция. Потому чаще всего только брали объяснение, изымали оружие и отправляли дело не в трибунал даже, а в народный суд.

С трудом, но в управлении начинала вырисовываться некая структура. Уж, простите, я хоть и не был закоренелым бюрократом, но мне всегда важно знать и зону своей ответственности, и степень полномочий.

Теперь у меня есть собственный кабинет и пять оперативников в подчинении. В сущности, получить в двадцать лет должность, до которой в той жизни я рос целых пятнадцать лет, не так и плохо. В общем, все по Питириму Сорокину и его учению о социальных лифтах. Беда только, что в эпоху революции можно не только легко взлететь вверх, но и упасть с той же легкостью, да так, что не только костей не соберешь, но и имени твоего не останется. Но чтобы такого не случилось, следует добросовестно работать.

Для начала я попытался построить агентурную цепь. Понятное дело, что в условиях, когда все постоянно меняется, создать классическую «паутину», где оперативник имеет дело лишь с резидентами, а те «держат» на связи двух-трех агентов (по правилам положено пять, но кто исполняет правила?), не получится. Опять-таки, если оперативник получил ценного агента, а потом взял и ушел на фронт, то другой чекист о том важном кадре не будет знать.