Мальчик попятился. Схватил пулемёт. Потащил его к старому месту. Бросил у ящиков. Кинулся в сторону. Затаился за балкой чердачного перекрытия.

Прошла минута, а может быть, десять. Кругом стояла мёртвая тишина. Лёшка понял, что ошибся, что никакого Животова нет, что шаги — это просто послышалось от неожиданности и от испуга, и всё же страх проходил медленно, а сердце не переставало тревожно биться. Наконец Лёшка сдвинулся с места и тихонько подобрался к окну. Он дохнул свежего морозного воздуха и только тогда успокоился.

Решение пришло неожиданно, именно тогда, когда мальчик смотрел в окно. Распахнув его створки, Лёшка вылез на крышу. Затем потащил пулемёт. Пулемёт оказался чертовски тяжёлым. Он упирался, словно живой, цеплялся металлическим щитом за оконную раму и никак не хотел вылезать наружу. А потом, когда наконец пулемёт оказался на крыше, он вдруг по наклонной поверхности стремительно потянул мальчика за собой, и Лёшка едва не свалился на улицу.

Отдышавшись, мальчик перетащил пулемёт на противоположный скат крыши — решил сбросить его во двор в снежные кучи. Царапнув по водосточному жёлобу, пулемёт тяжёлым грузом рухнул вниз. Ударился тише, чем предполагал Лёшка.

Затем мальчик направился к водосточной трубе. Попробовав ногой, надёжно ли, Лёшка решил спускаться. Сползал осторожно, придерживался за костыли, вбитые в стены. Когда до земли осталось метра два, в трубе что-то загрохотало. Это сорвались ледышки. Лёшка вздрогнул, опустил руки и шлёпнулся в снег.

В это время Животов снова поднимался по чердачной лестнице. Если бы Лёшка остался на крыше, он бы увидел такую картину. Открыв чердачную дверь, Животов направился к пулемёту. Однако, сделав несколько шагов, околоточный остановился. Привстал на цыпочки, вытянул шею. Потом, словно кто подбросил его пружиной, ринулся к ящикам. Не веря своим глазам, пошарил руками. Выпрямился, замер. Крутанул головой влево, вправо. И вдруг, подхватив полы шинели, бросился назад к выходу. На лестнице громыхнуло человеческое тело, с шумом ударила дверь, скрипнула — и опять всё замерло.

Животов не вернулся в аптеку. Трусливо озираясь по сторонам, он выскочил на улицу и побежал по ней с такой прытью, словно за ним гналось само привидение. Он задыхался от быстрого бега, скользил, падал, опять поднимался и снова бежал, бежал и бежал…

Покрутившись немного у пулемёта, Лёшка вошёл в аптеку. Золотушкин не заметил исчезновения мальчика. Он просидел до полуночи в своей комнате: видимо, ожидал Животова. Потом вышел, проверил двери, перекрестился и отправился спать.

Когда Золотушкин забылся в тревожном сне, Лёшка снова вышел на улицу. Он вытащил пулемёт из сугроба, вкатил его в кухню. Затем поднял крышку подпола и осторожно спустил его вниз. Откатив пулемёт в дальний угол, поближе к гранате и пистолету, Лёшка заставил его пустыми ящиками и сверху прикрыл рогожей.

Спал в эту ночь мальчик на редкость крепко, как солдат, уставший в походе.

Пулемёт, пистолет, граната — целое богатство у Лёшки в аптечном подполе.

На следующий день Золотушкин аптеку не открывал. Сказавшись больным, закрылся на ключ в своей комнате. А Лёшка снова бегал по городу, слышал опять стрельбу, видел, как продолжали арестовывать генералов и важных царских чиновников. «А что, если арестовать Животова?» — подумал Лёшка.

Вернувшись домой, Лёшка спустился в подпол, достал «Смит и Вессон» и гранату. Покрутил в руках пистолет, повертел барабан с патронами, несколько раз взвёл и осторожно спустил курок, потом засунул пистолет поглубже в карман.

Прежде всего мальчик помчался к полицейскому участку. Но тот оказался закрытым. «Ладно, приду попозже», — решил Лёшка. Но и позже участок не открывали. Тогда мальчик принялся разыскивать околоточного на улицах. Исходил соседние переулки, дошёл до самой Невы, опять караулил рядом с участком — Животов не появлялся.

Лёшка промёрз, собирался возвращаться домой и вдруг вспомнил про дом генерала Зубова. «Арестую генерала. Генерал — это ещё важнее». Мальчик помчался к генеральскому дому.

— Ты что? — спросила Дарья. — Снова лекарства?

— Нет. Мне к генералу.

— К генералу?! Зачем же тебе генерал?

— Нужен, — ответил Лёшка и почувствовал, что краснеет.

— Так генерала ведь нет, — ответила Дарья. — Генерал на войне. А зачем тебе генерал?

Ух, уж эта Дарья! До всего-то ей дело!

Лёшка ничего не ответил, хотел уйти.

— Постой, — сказала прислуга. — Пошли, покормлю. — И снова взялась за своё: — Ох, ох, сиротинушка ты моя, похудал, обтрепался. Ты не ходи, сиди дома. Стрельба, не ровён час подстрелят на улице. Ох, ох, и чего на белом свете творится!

Простившись с Дарьей, Лёшка снова принялся искать Животова. Снова топтался и мёрз на разных улицах. Снова ходил к Неве и к участку. Околоточный исчез, словно под лёд провалился.

Раздосадованный неудачей, Лёшка понуро брёл по какому-то переулку… Переулок был тихий с рядами невысоких двухэтажных домов, с каменными заборами и подворотнями. Кругом ни души. И вдруг — Лёшка даже не поверил своим глазам — в переулок свернул генерал! Мальчик взглянул — длинная пушистая борода, широкие золотые лампасы, рукава с узорчатыми нашивками. «Важный, должно быть, генерал», — сообразил Лёшка. Сердце забилось, рука потянулась к «Смит и Вессону». Пропустив перед собой генерала, он выхватил пистолет.

— Руки вверх! — скомандовал Лёшка.

Тот вздрогнул, обернулся. Увидев направленный на него пистолет, он поспешно вытянул руки. Потом рассмотрел мальчика опустил руки и закричал:

— Ты что же, поганец, — пугать честной народ?! Вот я тебе!

— Руки вверх! — снова закричал Лёшка. — Вперёд!

Поняв, что мальчик не шутит, старик подчинился, тревожно оглядываясь на пистолет и гранату. «А, попался! — злорадствовал Лёшка. — Иди, иди».

Не прошли они и двадцати шагов, как со всех сторон стали сбегаться мальчишки.

— Генерала ведут! — закричали они. Генерала ведут!

— Ух ты, Лёшка аптекарский!..

— Глянь, глянь, с пистолетом!..

— Это же Пахомыч! — выкрикнул кто-то. — Из гостиницы «Европейская». Куда ты его, Лёшка?

Мальчик не ответил, подумал: какой ещё Пахомыч, какая гостиница?

На улице стали появляться взрослые люди. Собиралась толпа. «Генерал» осмелел: остановился, повернулся к Лёшке, схватил за ухо.

— Ты что же, стервец, шутки шутить!

Лёшка от боли взвизгнул, дёрнулся и нажал на пистолетный крючок. «Смит и Вессон» выстрелил.

Люди отпрянули, мальчишки бросились наутёк. А Пахомыч бухнулся на четвереньки и, загребая бородой снег, пополз к подворотне.

— Руки вверх! Руки вверх! — исступлённо выкрикивал Лёшка и шёл за ним следом.

Выстрел всколыхнул переулочную тишину. Стали сбегаться новые люди, вернулись мальчишки. Лёшка поднял глаза и увидел бежавших к нему вооружённых людей.

— Что за шум? — закричал один из них, пожилой рабочий в потёртой куртке.

Толпа загудела.

— Человека убили, — проговорил кто-то.

— Да он же живой, — произнёс Лёшка и ткнул Пахомыча ногой.

Старика подняли. Он зло посмотрел на Лёшку и, став за спины вооружённых людей, закричал:

— Разбой-ник!

— Тише! — крикнул человек в потёртой куртке.

Из Лёшкиных слов он долго не мог понять, в чём дело. А когда понял, рассмеялся. Засмеялись и остальные. Наконец человек перестал смеяться и, грозно посмотрев на Лёшку, сказал:

— Ну-ка, давай эту игрушку. Не про твою честь сработана.

— Разбойник! — снова завопил Пахомыч.

— Тише, тише, папаша, — проговорил рабочий. — Тут дело такое революция. Народный взрыв. Подпутал, выходит, хлопец. Да ты почти и в самом деле что генерал — эна как разукрашен. — И он показал на швейцарскую ливрею и золотые лампасы на стариковских брюках.

Потом человек опять повернулся к Лёшке. Но того на прежнем месте уже не было. Словно ветром мальчишку сдуло.

Когда Лёшка кружным путём возвращался домой, он наконец повстречал Животова. Под стражей двух молодых парней околоточный понуро шагал по улице.