«Ваше Величество» — так называли царя. Величество — значит, главный. Главнее не может быть.

Не стало теперь Величества. Свергли царя. Свергли Его Величество.

И вдруг…

К отцу Пети Петрова Ивану Петрову явились его приятели, такие же, как и отец, рабочие-металлисты. Вошли они шумной группой.

— А мы за тобой, Ваше Величество, — обратились, смеясь, к отцу.

— Иду, — отозвался отец. Ушёл он вместе с рабочими.

Петя стоял, как сражённый громом. «Вот кто, значит, теперь Величество. Хитрый отец — молчал!»

Побежал он на улицу. Встретил Катю Орлову. Шепчет Петя Кате на ухо: мол, знаешь, какое дело — отец у меня Величество.

Обидно Кате, что отец у Пети — Величество, а у Кати — простой рабочий.

Возвращается Катя домой. И вдруг…

Встречает Катя слесаря Громова. Остановился Громов и говорит:

— Поклон от меня отцу. Как там Его Величество?

Замерла Катя: ослышалась, видимо, Катя. Не может такого быть! А Громов опять своё:

— Смотри не забудь. Привет от меня Величеству.

Свернула Катя с дороги, помчалась к лучшей подружке — Наде Сизовой. Шепчет Катя на ухо Наде: знаешь, какое дело — отец у меня Величество!

Умчалась от Нади Катя.

Обидно Наде, что отец у Кати — Величество, а у Нади — простой рабочий.

И вдруг…

Кто-то стучится в дверь. Бросилась Надя к двери. У порога стоит почтальон, протягивает Наде письмо.

— На, — говорит, — передай-ка Его Величеству.

— Кому?! — поразилась Надя.

— Отцу! — говорит почтальон.

Схватила Надя письмо. Не сидится Наде Сизовой дома. Вышла она на улицу. Побежала к Васе Козлову. Подлетела к знакомому дому. Что такое?!

Стоят у дома мальчишки, стоят у дома девчонки. Объясняет с крылечка Вася Козлов:

— Отец у меня Величество.

Смутилась Надя. Сколько же разных кругом Величеств? У Пети, у Кати, у этого Васи…

В это время на заводе окончилась смена. Возвращались отцы домой. Идут они по своей, по рабочей улице.

Шире, шире раздвинься, улица! Видишь, народ трудовой идёт. Дорогу ему, дорогу! Дорогу Его Величеству!

Завод фабриканта Петрова-Водичкина перешёл в руки Советской власти. Для управления заводом был избран заводской комитет во главе с токарем большевиком Никитиным. Попал в комитет и молодой рабочий Илья Трошин. Выпало ему наблюдать за работой бухгалтерской части.

— Помилуйте… — взмолился Трошин. — Я не то что цифрам, но и грамоте как следует не обучен.

— Ничего, ничего, — заявил Никитин. — Ты самый молодой. Присмотришься — научишься.

— Правильно, — поддержали другие. — Молодой. Сдюжит.

Явился Трошин в бухгалтерию, представился. В комнате человек десять. В углу за большим дубовым столом — главный бухгалтер. Вокруг за другими столами — дамочки и девицы. Сидят, на счётах щёлкают, на листы бумаги разные цифры выписывают. Стал Трошин знакомиться с бухгалтерскими книгами и названиями: дебет, кредит, сальдо… Слова мудрёные. От слов и цифр голова кругом.

Прошла неделя. Что к чему, так и не может понять Трошин. Пытался он расспросить у главного бухгалтера.

— Э, молодой человек, — ответил главный бухгалтер, — для этого университет кончать надо. Это вам не рашпилем по железу драть.

— Хи-хи, — хихикнули дамочки и девицы.

Явился Трошин к Никитину, просит:

— Увольте. У меня от цифр голова болит. Тут университет кончать надо.

— Эх, ты, — произнёс Никитин. — «Университет… Голова болит…» И не стыдно тебе, рабочему человеку, так говорить? Возьми учебную книгу по бухгалтерскому делу и изучай. Вот и будет тебе наш, пролетарский, революционный, жизнью указанный университет.

Достал Трошин учебную книгу. Стал изучать: дебет — приход, кредит расход, сальдо — остаток. Если от дебета, то есть прихода, отнять кредит, то есть расход, то, что останется, и будет сальдо. Заинтересовался Трошин. Пыхтел, мучился — изучил мудрёную книгу.

Потом взялся за счёты. Один ряд — это копейки, второй — десятки копеек, третий — рубли, потом десятки рублей, сотни и тысячи. Смотрит всё тут понятное. Сиди прикидывай косточку к косточке, записывай результат.

Доволен Трошин. Сам не заметил, как увлёкся бухгалтерским делом.

Прошло около месяца. Инженеры и другие заводские служащие объявили бойкот Советской власти. Отказался работать и главный бухгалтер. А вместе с ним и все его дамочки и девицы.

— Вот узнают, как работать без нас, — злорадствовал главный бухгалтер.

— Они ещё нас на руках понесут к нашим цифрам и бухгалтерским книгам, — хихикали дамочки и девицы.

Сидят они дома. Неделю, вторую, третью. Ждут. Только что-то за ними никто не идёт.

Решил тогда главный бухгалтер сам сходить на завод. Не поймёт он, как же без них, без людей опытных, завод управляется. Приоткрыл дверь в бухгалтерию. За большим дубовым столом — Илья Трошин. За другими заводские девчата. Сидят, на счётах щёлкают, на листы бумаги разные цифры выписывают.

Вошёл бухгалтер в комнату, направился к дубовому столу, взял в руки бухгалтерскую книгу, глянул — всё верно: и дебет, и кредит, и сальдо.

Поразился бухгалтер:

— Для этого же университет кончать надо!

— А мы его и окончили, — улыбается Трошин. — Наш, пролетарский, революционный, жизнью указанный университет. Как там по бухгалтерским книгам: одни — в расход, другие — в приход, — показал на себя и сидящих рядом девчат. — Дебет — кредит. Всё по науке!

— Мне что, я Зимний брал, — хвастал Илья Крикунов. — Я кровь проливал. Со мной осторожнее.

Стали рабочие хозяевами на заводах. Установили строгий порядок революционную дисциплину. Работать без брака. На заводы являться вовремя. Станки и инструмент беречь.

Так всюду. Так и в Петрограде на Балтийском заводе.

И лишь Илья Крикунов не как все. Ленится, на работу опаздывает.

— Я Зимний брал. Мне все можно.

Станут товарищи стыдить Крикунова.

— Ну, ну, расходились! — огрызался он. — Я революцию делал. Так уж и разок опоздать нельзя.

— Так ведь не разок, — говорят товарищи.

— Ну два, ну три, ну чего привязались?..

Балтийский завод выполнял срочный заказ. Работали с утра до утра. Часто по двое, по трое суток не выходили из цеха. Больше всех доставалось кузнечной бригаде, в которой работал Илья Крикунов. С них всё начиналось. Другие рабочие — слесари, токари, сборщики — ждут, пока кузнецы откуют заготовки.

В бригаде семь человек. Каждый на строгом учёте.

И вот в самый разгар работы исчез Крикунов куда-то. Не приходил в цех три дня, наконец объявился.

— Опять за своё?! — рассердились товарищи.

— А что? Ко мне брат из Рязани приехал. Так уже и дома побыть нельзя! Я ему про Зимний рассказывал, про революцию.

— Ой, Илья, Илья!

Прошёл месяц. Опять на заводе срочный заказ. И опять в самый напряжённый момент нет на месте Ильи Крикунова. Неделю не являлся, на вторую пожаловал.

— Здравствуйте. Ну, как тут у нас дела?

Вот же нахал! Ещё про дела расспрашивает.

— Лодырь! Лентяй! — возмутились рабочие. — Ни рабочего духа в тебе, ни человеческой совести.

— А что? Я к отцу и к матери на Псковщину ездил. Что я — не сын, чтобы родителей не порадовать.

Пришёл у рабочих конец терпению.

— Хватит!

Вынесли они решение уволить Илью с завода.

— Как так? По какому случаю? Братцы! — кричит Крикунов. — Я же Зимний брал. Я же кровь проливал. Не имеете права…

— Хоть ты и брал Зимний, хоть и кровь проливал, — отвечают рабочие, а всё же разные у нас с тобою теперь пути. Нет тебе места среди рабочих.

— Не по-революционному это, не по-рабочему! — ещё громче шумит крикун.

— Эн, нет, — не уступают товарищи. — По-революционному, по-рабочему, в самый раз.

У Капки Травкина шесть сестёр: Нютка, Марфутка, Юлька, Акулька, Глаша и Клаша.