Понятно, что днем легче выбрать безопасное с точки зрения техники приземления место и избежать несчастного случая вроде поврежденной ноги, но такое – дневное – приземление может быть легко замечено врагом.

Любимым же временем выброски для каждого спецназовца являлся закат. Полет при этом рассчитывается так, что выброска десанта выполняется в последние минуты перед наступлением темноты. Приземление происходит в сумерках, когда света еще достаточно для того, чтобы избежать приземления на, допустим, шпиль церкви или на телеграфный столб. А через буквально полчаса сгустившаяся темнота скроет спецназовцев, и у них будет целая ночь впереди, чтобы покинуть зону приземления и «замести следы».

Сокрытие факта и места десантирования группы – одна из основных составляющих успеха действий спецназа в тылу противника. Не последнюю роль в этом деле играет высота полета воздушного судна при высадке.

Так, во-первых, самолеты и вертолеты на обычной высоте легко попадают в зону видимости радиолокационных средств слежения за воздушным пространством, и только на сверхмалой высоте летательный аппарат становится незаметным для радаров противника.

Во-вторых, выброска со сверхмалой высоты позволяет до минимума сократить время нахождения десантника в воздухе и увеличивает его шансы приземлиться в светлое время суток незамеченным, т. е. повышает выживаемость десанта и уменьшает опасность стать хорошей мишенью и быть расстрелянным в воздухе.

Прыжки со сверхмалых высот особо эффективны, если десантирование ведется непосредственно на объект захвата или в условиях непосредственного соприкосновения с противником.

У спецназа ГРУ сверхмалой считается высота в сто метров. Такой прыжок выполняется без запасного парашюта (времени на раскрытие которого, если что-то пойдет не так, уже все равно не останется).

Прыжки с парашютом со 100 м – это прыжки повышенной сложности и опасности, что накладывает отпечаток и на пилотов: они не имеют права ошибиться и опуститься ниже этой высоты – это может быть смертельно опасным для десантников. Хотя теоретически для прыжка может хватить и высоты в 90 и даже 80 метров, но благополучный исход приземления в этом случае будет, как говорится, «фифти-фифти».

Прыжки со 100 м проводятся исключительно в светлое время суток.

Раскрывание парашюта при таком прыжке не свободное, а исключительно принудительное, что приводит парашют в действие практически одновременно с покиданием кабины.

С меньших чем 100 м высот (вплоть до 50 м) десантирование проводит только группа боевых пловцов ГРУ на воду (как в обычных костюмах «мокрого» типа для последующего надводного движения к берегу, так и в водолазном снаряжении с последующим уходом под воду) на «водолазном» парашюте ПВ-3.

При подготовке к сбросу на сверхмалой высоте с принудительным раскрыванием парашюта всех десантников взвешивают вместе со снаряжением. В самолете все сидят в соответствии со своим весом. Самый тяжелый (учитывая снаряжение) должен выходить первым, за ним – чуть менее тяжелый, и так до самого легкого. Это делается для того, чтобы более тяжелые не «влетели» в купола более легких и не погасили бы их парашюты.

Каждый из десантников имеет с собой контейнер с необходимым для предстоящей операции снаряжением на пятнадцатиметровом леере. При прыжке боец прижимает контейнер к груди и после раскрывания парашюта бросает его вниз. Контейнер при этом летит вместе с парашютистом, но на пятнадцать метров ниже его. Контейнер, таким образом, приземляется первым, снимая в момент касания земли свою часть нагрузки на парашют (соответственно уменьшающий в этот момент скорость снижения); следом, рядом с ним, – парашютист.

Самый легкий спецназовец покидает самолет последним. Но это не значит, что он сидит самым последним. Наоборот, он – у самого десантного люка, т. к. тот, кто выходит последним, является выпускающим. Он, стоя у края люка, в самый последний момент проверяет правильность выхода и в случае необходимости имеет право в любой момент прекратить десантирование. При этом вытяжной тросик у выпускающего не пристегнут к центральному лееру, как у всех остальных, а лежит на его груди. Пропустив мимо себя предпоследнего, выпускающий должен в этот момент защелкнуть свой тросик на леере и покинуть самолет последним.

Когда речь заходит о численности спецназа ГРУ в советский период, то в нее обычно включаются абсолютно все спецназовские структуры ГРУ. Таким образом, формально численность спецназа ГРУ в период наивысшего их расцвета в СССР (1970-е – 1980-е гг.) доходила до 15–20 тыс. человек. И, конечно, понятно, что основная их масса – это пусть даже и лучше подготовленные военнослужащие, чем обычные солдаты, но все-таки не те бойцы, которые знали иностранные языки, в совершенстве владели рукопашным боем и стреляли без промаха.

И если, например, в каком-то полку (части) в составе, к примеру, 1200 человек имелся – один из 4 – батальон спецназа ГРУ в составе, допустим, 300 человек, состоящий из трех рот по 100 человек, то только один, особый взвод, из этой роты (или вообще отдельно от нее) – 30–36 человек – был именно тем разведывательно-диверсионным подразделением, который отвечал всем требованиям термина «спецназ ГРУ».

Таким образом, из всех бойцов, официально числящихся в батальоне «спецназовцами», только один человек из десяти являлся тем, кто мог выполнять самые сложные задания командования.

Этот особый взвод был укомплектован профессионалами самого высокого уровня, своеобразным «спецназом внутри спецназа».

Но в полку о наличии не только взвода, но и самого батальона ГРУ никто из остальных военнослужащих не подозревал: существование последнего в составе части было засекречено.

На практике это выглядело так.

На территории какой-либо воинской части, например, полка связи, отгораживалась особая территория, на которой размещались спецназовцы. Они при этом носили форму войск данного полка. Все спецназовские машины, соответственно, представляли собой закрытые фургоны, на которых обычно передвигались связисты.

В пунктах постоянной дислокации на территории части спецназ вел внешне обычную деятельность воинских подразделений, регламентированную распорядком дня, которым предусматривались: подъем, утренняя физзарядка, завтрак, занятия по боевой и политической подготовке, обед, обслуживание вооружения, спортивно-массовые мероприятия, ужин, время для личных потребностей, вечерняя поверка и отбой.

Так что со стороны наблюдался только полк связи, и ничего больше.

Но мало того, даже внутри самого этого полка большинство солдат и офицеров считали, что у них в полку есть три обычных батальона связи, а один необычный, особо секретный – наверное, правительственная связь!

Что же касается «особого взвода», то он вообще содержался в другом месте, вдали от батальона. Этот взвод предназначался для выполнения особо сложных заданий – грамотных и быстрых действий по обнаружению требуемых объектов на территории противника и, если нужно, их уничтожения. Причем формулировка «требуемый объект» подразумевала самые разные задачи, связанные с секретными поручениями высшего командования…

И как раз именно действия этого взвода и представляют собой предмет нашего дальнейшего рассмотрения.

Да и в самом этом взводе, имеющем 2–3 отделения (по 12–15 человек), было лишь одно отделение, которое «могло все». Это были в основном офицеры, прошедшие дополнительную специальную подготовку и представляющие собой сплоченную группу, в которой все понимали друг друга с полуслова. В среде самих спецназовцев эта группа именовалась «целевой», или «группой специальной разведки», обычно получавшей приказ не просто «разведать», а «найти и уничтожить».

Бойцы «особого взвода» обязаны были помимо прочего четко представлять местность, на которой им предстояло действовать, поэтому они должны были время от времени выезжать за рубеж. Так как эти особые спецназовцы были отлично натренированы физически, то они были объединены в спортивную команду. Такое прикрытие, являющееся хорошей маскировкой, давало возможность этой группе выезжать за рубеж. И для всех сторонних наблюдателей они были просто хорошей спортивной командой общества ЦСКА: парашютисты, бегуны, стрелки, боксеры, борцы и др.