Кракен взглянул в мои глаза, явно ища в них осуждение и презрение, вот только ничего подобного во мне сейчас не было. Не нам решать, что верно, а что нет, и не было и не будет на свете того, кто смог бы принять подобную несправедливую участь, оставшись навеки бесплотной материей. Думаю, он принял тяжелое, но такое необходимое решение не сразу. Как можно осуждать человека за его желание жить?

— Значит, ты просто переходил из тела в тело со сменой поколения?

— Верно. Но все эти оболочки не заменяли мне моего облика, я словно сидел в кувшине и ждал, когда он треснет. А после…переходил в другой. О ритуале я узнал от Набы. Это жрица из племени, что когда-то произошло от мааров. Её сила была полезна, и я приказал ей служить мне. Он увидела в будущем ритуал, в котором рубин сам придет в мои руки, но за несколько дней до ритуала вдруг увидела иной поворот: тот, где ты запечатываешь мою душу с телом. Я был рад, ведь это значило, — Кракен хлопнул себя по груди, — что я стану самим собой, но это бы значило, что я останусь навеки в пространстве.

— Так ты…не убивал фениксов?

— Сдались вы мне. Я смог бы пробудиться, если бы всё ваше племя погибло, а это невозможно, — усмехнулся мужчина, поднимаясь на ноги. Я поднялась за ним.

— Тогда что же ты будешь делать, когда выйдешь отсюда?

— Не знаю. Я по-прежнему зол на тех, кто запечатал меня. Вот только все эти посланники других богинь уже сгинули пару столетий назад. Я немного опоздал. Мстить уже некому.

У Кракена был широкий шаг, и мне приходилось делать два, а то и три, чтобы догнать его. Он говорил правду, и от этой правды даже мне стало легче. Что уж говорить, теперь я не вижу никаких проблем с нашим выходом отсюда, но…:

— Нужно будет показать людям, что ты неопасен.

Мужчина так резко затормозил, что я чуть не врезалась в его спину. И такое недоверие было в его взгляде, что я уж было подумала обидеться.

— Это как ломать древние и устоявшиеся принципы. Это невозможно.

— Ну, ты же со мной выйдешь. Я все-таки для людей доброе дело сделала, когда тебя запечатала.

— Доброе, что жуть.

— Понимаю, на это уйдет время. И, если ты желаешь ничего не менять и остаться затворником, то я не могу тебя переубедить. Однако, если ты действительно хочешь жить…То оставайся рядом со мной.

— Это должно было прозвучать благородно. Но вышло так, словно ты меня в собачонки зовешь.

— Я не это имела в виду!

Губы Кракена растянулись в улыбке, и, обернувшись, он вдруг ласково потрепал меня по голове. И такой красивой была эта добрая улыбка, что я мгновенно покраснела, опустив взгляд.

— Спасибо, Эофия.

— Было бы за что…

— Всё же ты первый человек, с кем я смог вот так спокойно поговорить.

— Ты первый сделал этот шаг…

— Я бы не сделал. Просто, когда ты спишь, то в пространстве благоговейная тишина. Именно поэтому я хотел, чтобы ты спала дольше.

За неделю до распечатывания

— На «А»? Аистерия.

— Яблоко.

— Оккрисава.

— Автор.

— Реприт.

— Знаешь, Эфи, складывается у меня впечатление, что и половина сказанных тобой слов не существует.

— А откуда ты проверишь? Ты на одном острове тысячу лет просидел. Времена идут…

— Хорошо, предположим. И что такое реприт?

— Ну-у, что-то вроде репетитора.

— А оккрисава?

— Очень красивый человек.

Кракен подозрительно сощурил глаза, но более спрашивать не стал. Скрестив на груди руки, он откинулся на поверхность, широко зевнув. И вот одна секунда, как он уже спит. И как ему только это небо не мешает? Поражаюсь его способности засыпать по одному щелчку.

Вот только я спать не хочу. И мне скучно.

Подобравшись на четвереньках ближе, я взглянула в спящее лицо Кракена, вновь ловя себя на мысли, что он привлекательный. Странно, еще пару дней назад его внешность не казалась мне такой. Или я сама себе навязала эти мысли, находясь всё это время с ним рядом?

Хочется сделать что-то нехорошее. Странное чувство…Что ж, заплету ему тонкие косички. Пусть помучается, когда будет расплетать.

За пять дней до распечатывания

— Эолин, ваша дочь, пускай и старшая среди детей, но ни в коем образе не по интеллекту.

Мама спрятала смех в кулачок, когда я смерила их обоих недовольным взглядом.

— Она в душе вечное дитя. И я не думаю, что это плохо.

— Спасибо, мама.

— Кракен, ты так и не вспомнил своё настоящее имя? — несколько обеспокоенно спросила она, и я последовала её примеру. Не называть же его на людях Кракеном, в самом деле.

— Нет, — в ответе не было ни грусти, ни задумчивости, но мужчина, как мне показалось, понял наш немой вопрос. — Мне нужно новое имя.

— Есть ли пожелания? — мама мягко улыбнулась.

— Нет, — отчего-то Кракен посмотрел на меня, — какое имя мне подходит?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Да. Ты же меня со стороны видишь.

Подобное доверие меня сильно ошарашило. Впрочем, навряд ли мужчина серьезно понимал важность подобного. Но имя ему необходимо соответствующее. Новое имя, символизирующее его жизнь и описывающее его суть. Когда я смотрю на Кракена, первое, что появляется в моей голове, это море, бедствие, сила…Я помню одно имя, что в переводе с древнего языка означало силу…И это имя…

— Леннарт.

С минуту Кракен молчал, будто бы смакуя имя во рту. А после вдруг согласно кивнул.

За три дня до распечатывания

— Эй, Леннарт, а ты бы женился на мне?

— Нет.

— Ответил, как отрезал. И почему?

— За тобой ни три, ни пять, ни десять мужей не уследят. Мне не нужны проблемы, я хочу спокойной жизни.

Я наигранно и обиженно надула губы, направляя свой кулак в мужской бок. Но Кракен и глазом не повел. Вместо этого он вдруг совершенно серьезно спросил:

— Что ты будешь делать, когда вернешься?

— Не знаю, — ответила я совершенно честно, — доведу тебя до Северной Империи, а там, как получится. Напутешествовалась уже. Я когда-то грифонов и гиппогрифов разводила, быть может, стоит вернуться к этому занятию. Может, начать выращивать редкие цветы? Хочу попробовать что-то новое.

— Про грифонов верю. Но цветы у тебя засохнут через три дня.

— Спасибо за веру.

— Значит, ты вернешься домой?

— Да, тут мне делать уже нечего.

— Но тебя может кто-то ждать наверху.

— Двадцать лет все же прошло…У них своя жизнь, у меня будет своя.

— Но ты выглядишь грустной, когда говоришь об этом.

Обогнав меня, Леннарт встал впереди, заслоняя дорогу. Я аккуратно подняла на него голову, понимая, что он, безусловно, прав. Для меня минуло всего двадцать дней, мне не так-то просто забыть всё, что было…Я попыталась улыбнуться, но, судя по тому, как скривилось лицо Кракена, у меня вышло плохо.

— У меня свои заботы появятся, — отмахнулась я, наконец, — к тому же, придется вводить малыша Леннарта в новую жизнь.

— Я в неё войду быстрее, чем ты сама.

— Ну, это мы ещё посмотрим.

— Эфи, я благодарен тебе за веру в меня, за новое имя, за твою помощь, и именно поэтому и я желаю тебе счастливой жизни. Если ты будешь по кому-то невыносимо скучать, я принесу тебе его.

— Принесешь? — я громко рассмеялась, представляя в голове эту несуразную картинку. И, чем больше я представляла, тем громче смеялась. Когда же я вытерла выступающие от смеха слезы и посмотрела на мужчину, то заметила, что ласково улыбается и он сам.

— Смех тебе к лицу, Эфи. Он красит тебя больше, чем грусть.

— Значит, Мирас и в самом деле наш предок…

— Верно. Тот сын, которому достались все камни, был отцом моему деду, — ответила мама, не сводя глаз с впервые поменявшего цвет неба, — я не помню дедушку, но знаю, что он не желал власти. Ни он, ни мой отец не могли управлять камнями, но и держать их при себе не желали. Во время постоянных в то время войн камни растерялись…Но в итоге пришли к тебе. Плохо ли это или же хорошо, но в тебе особо сильна кровь Мираса.