— Мы взяли другие имена, когда покинули Долину. Мы начали новую жизнь, а для новой жизни старые не годились. Так что я давно больше Нэбелин, чем Риинд, если честно.

— И привыкла носить мужскую одежду.

— Так удобнее держаться в седле! Да и мужики меньше пристают, юбки не задирают, коли нет юбок-то. Правда, некоторые неразборчивые всё равно приставали, но если б догадались, что я девушка, вообще проходу не давали бы.

— Ну, вот и я не догадывался. Мучился. Думал, что в парня влюбился. Думал, что с ума сошел. Почему ты не сказала мне сразу, кто ты?

— Потому что… обидно было. Я думала, тебе должно подсказать сердце, кто же я на самом деле. И еще черт дернул с Рэгнетом поспорить, поэтому не имела права сказать открыто. Но я же намекала! И ты меня… обнимал ведь. Неужели не нащупал, что у меня не хватает кое-чего, чтобы быть парнем, мм?

— Я решил, что ты кастрат. — Томил уткнулся лбом в сцепленные руки.

— Ка… Что? Ты вправду так про меня подумал?! Это… это даже оскорбительно, ха!

— К тому же у тебя нет груди, — сорвалось с языка.

— Есть у меня грудь! — возмутилась эльфийка. — Грудь, не вымя! И вырастет больше, когда забеременею, до этого большая и не нужна ни на что, лишняя тяжесть. А уж когда именно ты подаришь мне дитя, это от одного тебя зависит!

— О, боже, какое дитя? — вырвалось у него. — О чем ты говоришь? Мы ведь только что поженились! Если это вообще можно считать свадьбой.

— Погоди, так значит, ты терпел меня, даже думая, будто я мужчина? Кастрат? Ты полюбил меня против всех людских запретов и вопреки собственным предпочтениям? — меж тем открылась истинная цена его чувств для Нэбелин, поразив до глубины сердца.

— Богдан! — простонал Томил, не слыша ее, горюя о своем позоре. — И Рэгнет! Они ведь всё знали и видели! Насмехались надо мной! Веселились, глядя на мои мучения! Ладно Рэгнет, но Шмель! О, Богдан, как он мог?..

— А я что? — раздалось ехидное с той стороны окна. — Я тебе подмигивал! Неужто я б стал тебя подталкивать к парню? А мучаешься ты шибко выразительно, просто загляденье! Смирись, тебе по судьбе суждено томиться, Сивый. Сам себя изводишь, вместо того чтобы прямо спросить у самого предмета обожания: кастрат она или просто грудь не отрастила.

— Богдан?! — возмущенно воскликнули молодожены в один голос.

— Я успел соскучился, а вы? — подтянулся и водрузил локти на подоконник ухмыляющийся Шмель. — Дома у меня всё хорошо: все горланят, собаки лают, дети орут, меня Варька скалкой побила за то, что долго не возвращался и писем не слал, а тёща от себя нагайкой добавила. Так что я к вам сбежал, отдохнуть от домашнего уюта — отвык, оказалось!

— А я, наоборот, жениться успел, — посетовал приятелю Томил.

— Мда, с корабля на свадьбу, значит, — якобы сочувствующе протянул Богдан.

— Как ты мог молчать?! Ты всё знал, а еще друг!.. — вскипев, Томил едва в окно не выпрыгнул, но Нэбелин удержала.

— Пожалуй, я домой пойду, что-то вдруг по семье соскучился, — шустро отскочив подальше, решил Богдан. И поспешно скрылся за забором.

Яр стоял в задумчивости, облокотившись о перила лестницы и положив подбородок на ладонь. Солнце припекало макушку, ветерок играл с прядями волос, и Яру уже надоело заправлять за ухо болтающийся перед глазами завиток. И всё же он заправлял, потому что волосы щекотали нос, а чихать в такой важный момент было бы некрасиво.

С высоты пятого яруса внутренний двор царского дворца напоминал колодец, хотя с земли выглядел довольно просторным. Его окаймляла ажурной спиралью длинная галерея с лесенками, мостиками, с ритмичным узором арок. Башни, что возвышались по четырем сторонам света, были значительно выше основного здания дворца, соединялись они между собой многочисленными ветками, воздушными крытыми мостиками-переходами. Так что, когда Яр поднимал голову к небу, ему иногда чудилось, будто он оказался в огромной птичьей клетке. В клетке, которую он выстроил сам, в которой запер себя добровольно и которая на самом деле не способна оградить его и его близких от перипетий внешнего мира.

«Пап, вы куда там все пропали? Сколько вас еще ждать?» — в очередной раз возмутился Тишка.

«Мышонок, потерпи немного, — попросил Яр виновато. — Ты привел особого гостя. По такому поводу мы обязаны собрать общесемейный совет.»

«Какие церемонии!» — мысленно фыркнул Светозар.

Тронный зал располагался внизу, но имел такие огромные окна, что прекрасно просматривался даже отсюда, с высоты верхней галереи. По случаю жаркой погоды витражные ставни были распахнуты через одну. Острое эльфийское зрение позволяло издалека сверлить взглядом красноволосого дракона в темечко, при этом сам Яр оставался для гостя практически невидимым. Руун в волнении ходил взад-вперед, меряя шагами солнечные дорожки от трех окон, наверняка не замечая, как втаптывает яркие зайчики от цветных стекол в высокий ворс узорчатого ковра. Судя по тому, что дракон ежеминутно нервно оглядывался по сторонам, он шкурой ощущал пристальное внимание хозяина дворца. Однако выглянуть в окно и рассмотреть верхний виток галереи и того, кто там расположился, он не мог — мешали слепящие солнечные лучи.

Евтихий вернулся домой с полчаса назад. Сразу отпустил Полкана в конюшни, (ибо чудо-конь спешил проведать, всё ли в порядке с его гаремом кобылок). Прибывшую с ним дочь Сильвана старший царевич почти всё время держал за руку, Яр не мог этого не заметить. Даже когда к ним прибежала счастливая старейшина гоблинов, Тишка следил за их объятиями с плохо скрытым беспокойством и при первой же возможности подозвал Грушу обратно к себе поближе. Еще больше Яр нахмурился, заметив, что доверие это взаимно — Грюнфрид очевидно волновалась перед встречей с родителем и на удивление предпочла остаться под защитой Тишки, а не пошла с гоблиншей, чтобы освежиться и отдохнуть после путешествия. Сам Евтихий, будь он один, сразу бы нашел отца, затискал бы и зацеловал с разлуки, после чего спокойно отправился бы в баню, смывать пыль дорог. Но из-за гостей приходилось терпеть и ждать. Ведь, не будь рядом Тишки, Руун точно раздумал бы встречаться со своим бывшим возлюбленным и сбежал бы, сиганув в распахнутое окно.

Внутренний двор пересекли две стремительные тени: ведьма на метле и быстрокрылая горлица благополучно приземлились на широком балконе.

«Вот и наши дамы!» — объявил Яр.

«Наконец-то», — пробурчал Светозар.

«Заждались нас? — весело отозвалась Милена. И тотчас взвизгнула, так что эхо ее голоса разнеслось звоном по всей Дубраве, даже Яр чуть не оглох: — Тишка вернулся?! А дочку мою привез зелененькую? Уже лечу-бегу к вам!»

«Солнышко, где ты свою метлу потеряла?» — спросил Яр.

«Щуру оставила! На всякий случай, вдруг ему пригодится,» — беззаботно отозвалась Миленка. Яр уловил легкие шаги своих любимых чародеек, они торопливо спускались по крутым ступенькам винтовой лестницы.

«Пап, а маме понравился дядюшка Виар!» — ехидно наябедничала на родительницу Миленка.

— Красивый, обходительный мужчина, вот это настоящий князь! — донесся голос Лукерьи, сперва тихо, но делаясь всё громче с каждым преодоленным витком лестницы. — Конечно, на такого редкого красавца посмотреть приятно. Сама будто не пялилась на него постоянно?

— Но помолодевший Щур ей понравился еще больше! — воскликнула Милка.

Она козочкой перепрыгнула через несколько последних ступенек — и кинулась в раскрытые объятия отца. Яр поймал свою «малютку», с трудом удержался на ногах, отчего оба вынужденно закружились в подобии танца. Лукерья, глянув на них, покачала головой и ушла вперед, ведь от тронного зала их отделяла еще ровно половина дворца.

— Пап, а ты позволишь Щуру ухаживать за мамой? — с невинным видом спросила дочурка по пути. — Он холост, она свободна, а он так давно в нее влюблен! Мне кажется, им будет весело стареть друг с другом.

— Не думаю, что Щур снова захочет пережить старость и терпеть болезни. Кажется, ему уже хватило, — улыбнулся Яр, не глядя в сторону бывшей супруги. Та тоже отвернулась.