Яр сам видел множеством одолженных у Леса глаз: под завесой дыма Рогволод и его люди переправлялись на правый берег Матушки, где уже ждали приготовленные подельниками лошади и повозка для княгини, княжича и поклажи. Лесной владыка приказал своим подданным не отвлекаться на смертных. Мавки и русалки могли бы помешать переправе, но они все были нужнее на тушении огня, разожженного княжескими дружинниками на берегах Сестрицы. К тому же простая смерть не годилась для Рогволода — слишком легко отделается, если утопнет в речных водах.

Продолжая следить за берегом, помогая лешим сбивать огонь с загорающихся от фейерверков деревьев и кустарников, частью сознания Яр вернулся во дворец, проверить, всё ли в порядке у обитателей Дубравы. С неудовольствием обнаружил, что в покоях Сильвана происходит нечто неладное. Пришлось прервать крепкий сон старшего сына и попросить разобраться, ибо сам Яр не имел пока возможности покинуть земляное ложе между корней дубов.

Лес еще больше погружался в свои извечные страхи. Единственное, чего боялось в действительности это огромное существо — сгореть. Пожары всегда приводили Лес в ужас на грани безумия, и Рогволод догадался на этом сыграть. Яр скрипел зубами, мысленно проклинал ненавистного князя — и пытался удержать Лес, всеми силами не дать ему потерять разум, и так не великий, если честно.

«…Сосны-великаны, облизанные языками пламени от земли до макушек, превращенные в факелы на ночном ветру. С ветвей сыплются искры, рассекая темноту алыми точками. Вековые стволы падают, ломая всё на своем пути, погибают в общем огромном погребальном костре. Черничники обратились пеплом, свечи можжевельника моментально вспыхивают, рябины роняют обожженные гроздья на горячую золу…»

— Ничего этого нет! — твердил Яр, пытаясь развеять картины былых пожаров, застилавших внутренний взор Леса. — Тебе всё это мерещится! Прекрати дурить!

«…Олени мечутся между стенами пламени. Деревья рушатся, норовя придавить. Медведи с обожженными шкурами ревут в голос, бегут от огня, не разбирая пути. Мелкие зверьки гибнут в кронах, не успевая спастись от искр, поджигающих мех. Птицы теряют гнезда и кладки, опаляют перья на крыльях и падают вниз, в бушующее пекло. Но сам огонь ревет громче, заглушая все крики, трещит, сжирает с хрустом и рёвом — всё, до чего может добраться, на что может взлететь, кого дотянется укусить…»

— Прекрати! — орал Яр. — Из-за твоего бреда зверье совсем ошалело! От птичьего гомона можно оглохнуть! Успокойся, пока ты меня самого с ума не свел! Никакого пожара нет! Очнись!

«Ты обманываешь! Неправда, вот же — огонь!»

— Упрямое чудовище! Уймись уже! — терял последнее терпение Яр.

«Огонь уже во дворце! — ужаснулся Лес. — Твой друг видит огонь! Твой сын горит!»

— Что ты!.. — и Яр осекся.

В небе над Сестрицей взорвались огненные цветки, прекрасные, яркие, огромные.

— Это просто фейерверк!

«НЕТ!!! ПОЖАР! НЕБО ГОРИТ!»

В тот же момент Драгомир почувствовал жар костра, на котором казнили Сильвана полтора века назад — и Лес жадно впился в их двойную боль, утонул в их ощущениях. Благодаря силе Драгомира кошмар, с которым боролся Сильван, расплескался неохватным морем — и накрыл весь Лес. Животные, птицы и растения задрожали, охваченные смертельным ужасом, заметались, не слушая владыку и леших, не доверяя даже собственным глазам, убежденные, будто оказались в неприступном кольце пожара.

Лес в яростном порыве, в попытке спасти своих подопечных и хранителей, взрывал взбесившимися корнями земляные пласты, сам же ломал стволы деревьев, сплетал сети из ветвей — неистово безумствовал!.. И Яр не мог его остановить.

Яр делал всё, что мог, пробовал удержать и так, и эдак, образумить, прогнать морок, пробудить! Бесполезно.

— Что ты творишь?! Оставь Сильвана! Сумасшедшее чудовище, не трогай его!!!

«Ты обманываешь меня! Ксаарз, ты лжешь мне!!! Он видит огонь, а ты — нет! Не бойся, Лес защитит тебя! Лес спасет! Спрячет от огня!»

— Папка, Лес утащил Ванечку! — Яр сквозь толщу земли и мха услышал испуганный голос дочери. — Папка?! Где ты?! Ответь!!!

— Лес и отца забрал! — догадался Светозар.

Яр хотел крикнуть детям, что он здесь, что он слышит их. Но голоса их становились всё тише. А корни, оплетающие его тело, делались всё сильнее, давили всё туже и увлекали всё глубже. Невидимые нити тысячами тысяч прошили кожу, пронизали всё тело насквозь…

Вскоре Яр перестал бороться. Не потому, что бесполезно сопротивляться, бывший эльф, пусть даже царь и хранитель, против Леса просто букашка. Но потому что Яр исчез. Он не забыл о самом себе, кто он и почему здесь, но всё это стало совершенно для него не важно. Он взирал на огонь мнимый через сознание Леса. Он смотрел на искры фейерверков, расцветающих в небе, глазами зверей, птиц, леших, мавок, даже шуликунов. Но он утратил все свои желания. Помнил о родных и любимых, но больше не любил их, не волновался, не переживал.

Яр, Ксавьер, Ксаарз — наконец-то он стал по-настоящему частью Леса.

И рядом с ним, частью его, им самим, он равнодушно ощущал второго — того, кто раньше был некромантом. Кого он звал Сильваном.

Им обоим теперь было легко, без тяжести тела, без стремлений и обязанностей. Им стало всё безразлично.

Лес попросил их помочь уничтожить тех, кто призвал огонь. Людей. Город. Хорошо, они не видят причин отказать в этой просьбе. Тем более сам Лес отдаст им столько сил на колдовство, сколько им потребуется.

Он задохнулся от опьяняющего чувства всесилия. Сила, магия, жизнь в первозданной чистоте текла рекой через его существо.

«Силь?»

«Да, Ксавьер, пусть люди исчезнут.»

Даже Рууна пробрало, кидало то в лихорадку, то в холодный пот — дар юного полуэльфа оказался огромным и захватывал всех без исключения.

— Ты ведь должен повелевать смертью, а не бояться ее? — пробормотал дракон. — И огонь подчинился тебе. Почему же ты поддался ужасу, когда нужно сражаться за свою семью? Ты ведь сильнее любого из них!

Прежде чем исполнить приказ царевны, Марр быстро сбросил сапоги, расстегнул пояса, стянул через голову кафтан сразу с рубашкой, кинул на пол. Отворил окно, чтобы не разбивать, как обычно, стекла. И только после этого, усилием воли заставляя себя не коситься в сторону разгладившейся стены, он подошел к Драгомиру. Тот настолько потерялся в глубинах обезумевшего от ужаса сознания, общего в этот миг с паникующим Лесом, что ничего не видел с открытыми глазами, даже не вздрогнул, когда Руун взял его на руки и вскочил на подоконник.

Один шаг вперед, внизу отвесная стена, до земли падать и падать. Дракон шагнул из окна — и взмыл вверх, мгновенно обернувшись, распахнув широкие крылья. На землю сиротливо упали клочья разорванных превращением штанов.

«Жаль, удобные были. Прощайте, надеюсь, ваша жертва будет не напрасной!» — мысленно поёрничал дракон.

Марр рванул ввысь, чтобы скорее разорвать связь Драгомира с Лесом. Если, конечно, у них это получится.

Когда поднялись выше дворцовых башен, младший царевич вдруг забился в драконьих лапах, заколотил кулаками в широкую горячую грудь, царапая кожу о жесткую шкуру. Молча, без криков, без слов. Даже зеленоватый тусклый огонь на его руке вспыхнул ярче, пытаясь ужалить — но что эти мелкие покалывания для огнедышащего чудовища! Руун еще сильнее, еще бережнее прижал его к себе, понимая, что это Лес управляет им, пытается не позволить ослабить его влияние. Дракон усерднее заработал крыльями, набирая высоту, что с сопротивляющейся ношей и занятыми лапами делать было не слишком удобно.

Они сравнялись с кружащими над Дубравой поночугами. Выше — серая вата облаков, обещающих скорый ливень. Впереди внизу поблескивали среди рощ и болотных низин три озера. Чуть дальше — черные зеркала двух рек, сливающихся в одну широкую ленту. Над той, что поуже, сверкал огонь: тусклым дымным пламенем мерцали подожженные верхушки деревьев этого берега, чадили пятнами травные откосы другого, вспыхивали и бухали выстрелами пушки на темной полосе крепостной стены, взвивались с шипением под облака и рассыпались праздничным разноцветьем шутихи.