Драгомир затих, больше не пытался выкрутиться из тесных объятий. Напротив — сам обнял дракона за шею, прижался, при этом испуганно завертел головой, оглядываясь по сторонам. Зеленоватое пламя почти погасло, съежилось до едва различимых в темноте искр. Видимо, они достаточно высоко поднялись над землей, чтобы незримые узы отпустили лесного царевича и сознание его прояснилось.

«Очнулся?»

Мир вздрогнул всем телом, не ожидав мысленного вопроса. Неуверенно послал ответ:

«Прости. Что случилось? Голова раскалывается. Ничего не помню, кроме огня кругом.»

Руун кратко описал произошедшее, как это увидел он сам. Однако не упомянул об исчезновении Сильвана, всем сердцем надеясь, что старшие Яровичи уже нашли решение, как его можно освободить. В любом случае возвращать Мира во дворец было еще рано. А сам Руун, как ни больно признавать, оказался бессилен против Леса.

Покружив над Дубравой, Марр первым делом в воздушном пируэте забросил Драгомира себе на загривок, наездником. Так и одному было привычней, и второму удобней обозревать окрестности.

Убедившись, что Лес горит только в одном-единственном месте, и то пожаром назвать эту суету можно было с большой натяжкой, Драгомир согласился подлететь к берегу и вблизи подробно всё рассмотреть, чтобы уличить Лес, насколько у его страха глаза велики.

Заодно Руун показал, как управляться со стихией огня — скорее чтобы отвлечь парнишку, чем надеясь на результат. На удивление Драгомир схватывал хитрости буквально на лету, без всяких объяснений. Стоило дракону мимолетом затушить одно горящее дерево, как следующее прямо перед его носом взвилось пламенем до небес.

— Простите! — заорал Мир, напортачивший с чарами, вывернув магический прием ровно наоборот.

С дерева-факела посыпались ошарашенные лесовики и мавки, роняя бадейки с водой и веревки, которыми их поднимали. Пришлось Марру сделать еще круг, резко развернувшись. И снова Драгомир его удивил — мало что освоился наездником легко, в отличие от брата не думал ныть, что его укачивает. Напротив, от рискованных кульбитов невольно вскрикивал, переполненный восторгом скорости. И с собственной ошибкой разобрался мгновенно: дерево не просто погасло, а вмиг покрылось снежным инеем. Лесовики и мавки покатились по земле — лужи воды под ногами превратились в гладкий лед.

— Простите! — снова повинился Мир, а у самого глаза сияют и голос звенит от радости овладения силой.

Лесовики приветственно замахали ведрами над головами, мавки загалдели.

Воодушевившись, Драгомир крепче стиснул шею дракона коленями и отдал приказ облететь весь пострадавший от огня берег. Спустя несколько минут инеем украсились все деревья, обугленные, тлевшие, горевшие и непострадавшие за компанию — широкая светлая полоса спокойной зимы среди ночного дымного лета.

— Вот молодчинка, Мирош-свет Ярович! Вот помог! — прогудел довольным басом воевода Михайло Потапыч.

— Теперь летим к крепости! — не пожелал остановиться на этом Драгомир.

«Я людишек не ем, а местных тем более опасаюсь пробовать, слыхал, они все сильно пьющие,» — заранее предупредил Руун. Мир звонко расхохотался.

Есть никого не пришлось, Драгомир опять почти со всем справился один.

Завидев несущуюся к ним крылатую громадину, вовсе не призрачную, в отличие от уже примелькавшихся поночуг, люди всполошились. Черт его знает, относится ли живой дракон к нежити, от которой их защищает купол щита? Пушки забухали усердней, зачастили. Марру пришлось потрудиться, чтобы увертываться в воздухе от ядер и роя картечи.

Прямо над головой вдруг разорвался цветок фейерверка, шипящие огни посыпались дождем. Руун только взмолился про себя, чтобы в крыльях не прожгло дыр, ведь чинить его сейчас некому, Яру не до его проблем. Драгомир же у него на загривке бесстрашно выпрямился, запрокинув лицо к небу, и раскинул руки, словно под грибной дождик вышел. Руун не удержался, в любопытстве поднял голову, отчего завертелся волчком среди медленно падающих огней. Вытянутые в стороны руки Мира вспыхнули искристым сиянием. Огни фейерверка на миг как будто замерли в воздухе, раздумав падать. Драгомир открыл глаза, нахмурился, резко свёл руки, хлопнув в ладоши — и огни, подчиняясь, разгорелись сильнее, свились злыми клубками и метнулись к городу. У Рууна в глазах застыли яркие слепящие полосы, он аж лишнюю петлю навернул в воздухе, чтобы проморгаться.

Со стороны крепостной стены послышалась громкая ругань, крики. Посланные Драгомиром клубки пламени обрушились на самих же стрелявших. Выровнявшись в воздухе, Марр на свистящей скорости облетел стену вдоль — щедро поливая огнем, аккурат попадая струей пламени в щель между длинной кровлей и верхним краем сруба, в галерейку, где прятались защитнички города. Ясное дело, в мгновение ока всё вспыхнуло веселым огоньком, затрещало, заскворчало, заматерилось истошными воплями. Первыми провалились сквозь доски и подломившиеся от жара бревна тяжелые пушки, утащили за собой пушкарей.

— Драгомир Ярович! — завопил кто-то с дозорной башни, явно надеясь на помилование. — Нет здесь Рогволода! Ушел! Сбежал на тот берег Матушки!

Среди шума разгорающегося настоящего пожара, за воплями и грохотом Мир расслышал-таки это предупреждение.

«Город не получится сжечь, мешает что-то,» — меж тем заметил сопротивление щита Руун.

«Отнесешь меня через реку?» — спросил Драгомир. Веселье как ветром сдуло, Марр не мог не отметить напряжения, разлившегося по всему его телу.

«Конечно, мы туда и летели изначально. Ты хоть раз прежде убивал людей?»

«Никогда.»

«Что ж, научишься, дело нехитрое.»

________

Удержать щит становилось всё тяжелее. Мало что разнообразная лесная и речная нечисть пыталась то там, то тут пробраться в город, так еще и пожар на крепостной стене вспыхнул, щедро сдобренный колдовством необычной силы, прожегшим в куполе сквозные бреши. Томил обливался лихорадочным потом и затягивал, штопал, залатывал дыры, твердя мысленно клятву, данную самому себе: пусть умрет, но людей на верную смерть не отдаст. Если считать, что атака на город только началась, по всему выходит, что живым ему дай боже едва рассвета дождаться.

— Давай всё бросим и уедем вместе, — плакала крупными слезами над ним тихая Нэбелин. — Откажись от них, я откажусь от своих. У них своя судьба, пусть у нас будет своя. Пожалуйста! Я так долго тебя искала! Нам так мало суждено быть вместе — не укорачивай наше счастье до ничтожного мгновения, прошу тебя!

Томил послушно лежал головой у нее на коленях и отстраненно следил за солеными каплями: они набухали на кончиках ресниц, катились одна за одной по скулам, щекам, срывались с острого упрямого подбородка. Иногда капли падали прямо ему на лоб. Или на губы, и тогда он чувствовал их вкус.

— Ах, если бы я обладала даром моего братца Ксаарза! — причитала эльфийка, злясь на кузена, на себя и на весь дурной неразумный мир в целом. — Я сделала бы тебя бессмертным и здоровым! Ну почему я не умею?!

— Просто спой мне, чтобы у меня прибавилось сил, — попросил Томил, прикрывая глаза и видя воочию город, ради которого по капле тратил собственную жизнь, упуская в минуту непрожитые годы.

И она пела, срывалась на вздохи и тотчас начинала новый мотив.

Над городом поднялся ветер. Порывы крепчали, становились всё злее и опасней. Ветер принес град — обстрелу с неба щит от колдовства помещать не мог. Ледяные горошины с кулак величиной прибили всю растительность в огородах и садах, нередко дырявили кровли и стены строений, даже кое-где на окраине разломали заборы. От ветра жалобно скрипели избы, хлопали и отрывались ставни. Еще немного и порывы начнут приподнимать и сворачивать крыши, точно беззаконные великаны…

Нэбелин вздрогнула, заставив очнуться от полуяви и Томила. В горницу вбежал лекарь, на нем лица не было:

— Т-там! — бестолково указал он трясущимся пальцем в сторону двери. — Там призраки!

И тем не менее он принес лекарство от легочной хвори, разведенный в чашке горький порошок, даже не расплескал почти.