Тунгус снова ответил жалобами и причитаниями.

   — Он говорит, что род выплатил ясак сполна. Ссылается на распоряжение воеводы.

   — Вот я покажу ему воеводу! Здесь я сам себе воевода, — угрожающе произнёс Стадухин. Он пригрозил взять в аманаты, то есть в заложники, сына жалобщика.

Тунгус тяжело вздохнул и побежал по чумам собирать требуемое. Собрал всё-таки. Стадухин критически рассмотрел каждую шкурку, одного соболя вернул со словами:

   — Эта никуда не годится. Замени.

Может быть, и хорошая была шкурка, да хотелось Михайле покуражиться, показать власть свою. Тунгус заменил шкурку, возможно, и не заменил, а принёс прежнюю. Стадухин сунул в свой мешок всю добычу, двух лисиц и четырёх соболей.

На ночлег расположились у костра. Михайло выставил вооружённый караул.

   — Вот так-то лучше, — сказал он. — Чтоб не посмели бусурмане какую-либо непотребную штуку выкинуть.

   — Зачем же ты, Михайло, так сурово с ними, — сказал ему с укоризной Дежнёв. — По-хорошему, по-доброму бы с ними. Что эти тунгусы тебе плохого сделали?

   — Мне ничего плохого не сделали. А пусть чувствуют в лице моём власть.

   — Ясак-то сполна выплатили. Зачем ещё добавку потребовал?

   — Эх ты, святая простота, дитя неразумное! Будешь когда-нибудь на моём месте, отправишься ясак собирать...

   — И буду собирать. Но не стану людей обижать.

   — Зачем, думаешь, я в Сибирь отправился? На эти бусурманские рожи дивоваться? На красоты сибирской природы глазеть? Вовсе нет. Ради собственной выгоды. Хочу на службе разбогатеть, состояние нажить. А как ещё можно состояние нажить, коли жалованье казакам вовремя не платят? А как ещё можно разбогатеть? Может быть, Семён, иной способ знаешь?

   — Эх, Михайло, Михайло... Они, хоть и бусурмане, ведь тоже люди, Божьи создания.

Стадухин не стал спорить с Дежнёвым, а с сожалением посмотрел на него, как на недоумка. Когда на следующий день казаки покидали стойбище на Подкаменной Тунгуске, обитатели его испытали чувство великого облегчения.

В Енисейске служили некоторое время Парфён Ходырев, Василий Бугор, уже знакомый нам Михайло Стадухин, Посник Иванов, Пётр Бекетов. Начальником над ними был атаман енисейских казаков Иван Галкин. Все эти люди оставили свой заметный след в продвижении русских на северо-восток, в открытии новых неведомых земель и рек. Судьба их переплетается с судьбой нашего героя.

В 1635 году начальником Ленского острога становится Парфён Ходырев, сменивший Ивана Галкина. С этого времени острог стал называться городом. Энергичный, неугомонный Ходырев продолжает исследования бассейна Лены и принимает меры для привлечения на ленскую службу новых людей. Он посылает в Енисейск ближайшего своего помощника, казачьего сотника Петра Бекетова, с письмом к тамошнему воеводе.

   — Подбирай мужиков крепких телом и духом, смелых, выносливых, — наставлял Ходырев сотника. — Потолкуй с каждым. Внуши, что Лена — это дали бескрайние, природа суровая и богатства неисчислимые. А за Леной ещё другие дальние реки, которые ещё надо открыть и поставить на них острожки, объясачить неведомые племена. Греться у очага и почивать в избе не придётся. Вся служба будет протекать в пути, в оленьей или собачьей упряжке, в коче или челноке. Нелёгкая служба — пусть это знают заранее. Кого такая служба не прельщает, пусть сразу скажет. Действуй, Пётр.

Бекетов хорошо усвоил наказ Парфёна. Да и сам был казак бывалый. По поручению енисейского воеводы Ждана Кондырева он ещё в начале тридцатых годов с отрядом казаков успешно поднялся по Ангаре, преодолел Ленский волок и вышел на верхнюю Лену. Это он выбрал место для строительства острога там, где в среднем течении реки её долина расширяется и переходит в Центральную Якутскую низменность. Принялись за строительство казаки. Расчистили площадку, валили деревья, подтаскивали по слегам брёвна к месту будущего острога. Ставили проконопаченные мхом срубы, сторожевые башни, частокол. Исследовал Бекетов бассейн Лены, поднимался по её притокам.

В Енисейске Петра Бекетова встретили как своего человека. Он терпеливо отбирал казаков для отряда, который должен был проследовать на Лену, беседовал с каждым. Старался выяснить, на что способен его собеседник. Не скрывал трудностей предстоящей службы, возможных испытаний и лишений в дальних походах, в отдалённых зимовках. Не избежал такой беседы и Семён Иванович. Бекетов въедливо оглядел его и сказал:

   — На вид добрый мужик. Что умеешь?

   — Да так... Всякую малость, как все пинежане. Плотничать могу, сети плести, горшки обжигать, кадушки мастерить, охотиться на всякого зверя с помощью ловушек, силков или лука, а ещё...

   — Ладно, ладно, не продолжай... — перебил его Бекетов. — А оружием с огненным боем владеешь?

   — Тобольский полусотник подучил.

   — Подходишь нам. На Лену хотел бы?

   — Почему бы не хотел.

   — Тогда ещё один вопрос к тебе, Семён Иванович. Вопрос тот деликатного свойства. Жениться собираешься? Годиков-то тебе, вижу, немало. Тридцать, небось?

   — Поболе.

   — Так ответь мне, жениться собираешься?

   — А на ком? Кругом одни бусурманки.

   — Ну и что? Среди молодых якуток такие красавицы попадаются — заглядение. А окрестится, примет нашу веру — она уже не бусурманка.

   — Так-то оно так... — начал Семён Иванович и не договорил, задумавшись.

   — Без семьи ты здесь не казак. Должен глубокие корни в нашей земле пустить, детей нарожать, чтоб твоей дорогой шли.

Воевода, прощаясь с Бекетовым, сказал не то шутя, не то обиженно:

   — Эх, Петруха... Злодей ты. Все сливки у меня снял.

   — Стараемся для блага России. Грех было не постараться.

В отряд Петра Бекетова, направлявшегося в Якутск, вошли кроме Семёна Дежнёва Михайло Стадухин, Василий Бугор, Посник Иванов и другие казаки, имена которых были запечатлёны в исторических документах или не дошли до нас.

Итак, Семён Иванович оказался в отряде Петра Бекетова, направлявшегося для прохождения дальнейшей службы на Лену. Дорога предстояла долгая, трудная. Особенно тяжёлым участком, как предупреждал Бекетов, была порожистая Ангара, в своём среднем течении. Нелёгким было и преодоление волока, которым выходили из ангарских притоков в бассейн Лены. На ленском участке пути порогов уже не было.

Караван лодок, растянувшийся длинной вереницей, двинулся по Енисею к устью Ангары. Большие лодки загрузили людьми и всякими припасами, в которых нуждался якутский гарнизон. Шли на вёслах против течения. Леса подступили к самой кромке берега, повторяясь отражением опушки в воде. Иногда из прибрежных зарослей вылетала с громким кряканьем или гоготанием стая диких уток или гусей. В одном месте спутники спугнули огромного бурого медведя, спустившегося к воде напиться. Заметив приближающиеся лодки с людьми, медведь поднял вверх голову, словно приветствовал лодки, взревел утробно, повернул к опушке и трусливо побежал в лес мелкой рысцой.

В головной лодке плыл сам сотник Пётр Бекетов с молодым казаком Трофимом, своим помощником и толмачом. Несмотря на свой возраст, Трофим служил на Лене с самого основания якутского острога, женился на якутке и, постоянно общаясь с якутской роднёй, неплохо овладел их языком. Парень он был смышлёный, грамотный, и поэтому сотник ценил его. Бекетов лично отбирал гребцов для своей лодки, выбрал в их числе и Семёна Ивановича, понравившегося ему спокойной рассудительностью и хорошей физической формой. Казаки, впервые плывшие из Енисейска по Ангаре, выражали неподдельный восторг перед прибрежными пейзажами, могучими кедрачами и лиственницами, стаями гусей и уток и спокойной, чистой гладью реки. Преодолев пороги, река, казалось, утрачивала свой буйный нрав и текла спокойно, растекаясь вширь.

— Красотища! — восклицали казаки.

Дежнёв не присоединялся к этим восторженным восклицаниям. Он уже плавал однажды по Ангаре в тунгусское стойбище. В красоте Ангары, конечно, не разочаровался. Но думы поглощали его. И подтолкнул Семёна на эти думы недавний разговор с сотником Бекетовым, советовавшим ему жениться на якутке. «Без семьи ты здесь не казак. Должен пустить крепкие корни, детей нарожать, чтоб твоей дорогой шли» — эти слова сотника крепко запечатлелись в его мозгу.