Никаких особо ценных сведений чукчанка не сообщала Стадухину. Но примечательно другое. Присматриваясь к Михаиле, Дежнёв видел, как Стадухин настырно расспрашивал чукчанку. И толкало его к этому не праздное любопытство, а свои далеко идущие планы, которые пока что не раскрывались окружающим. Может быть, Стадухин желал добиваться перед якутскими властями разрешения встать во главе новой экспедиции.

Дмитрий Зырян оставался предводителем русской власти на Колыме в течение года. Умер он неожиданно от тяжёлого простудного заболевания, не успев отправить воеводе челобитную с ходатайством поверстать Дежнёва в пятидесятники. Не была челобитная и составлена, а осталась лишь добрым намерением Дмитрия. В грамоте он был не горазд. Рассчитывал привлечь писаря-грамотея, да так и не успел это сделать.

Совершили над усопшим молитву и предали мёрзлой земле. Дежнёв искренне оплакивал Дмитрия, человека всегда уравновешенного, выдержанного. Они с Семёном Ивановичем сдружились. Зырян всегда ценил мнение Дежнёва и нередко советовался с ним.

Казачий круг порешил признать власть за Втором Гавриловым, который также был в чине целовальника. Гаврилов созвал на совет ближайших помощников и наиболее опытных казаков. В числе их был и Семён Дежнёв.

— Чует моё сердце, за колымским житием последуют походы в чукотские земли, — повёл он речь. — Расспрашивайте, братцы мои, юкагир, что им известно о землях за тем большим хребтом к востоку от Колымы, о тамошних племенах, о реках, которые текут за хребтом.

Откликнувшись на призыв Гаврилова, казаки принялись усердно расспрашивать юкагирских людей, да узнали немногое. Юкагиры называли реку Погычу, или Ковычу, которая протекает где-то к востоку от Колымы, за Каменным поясом. Некоторые из юкагир ещё упоминали какую-то Анадырь. И было неясно — Анадырь и Погыча — это одна и та же река или речь идёт о разных реках. А один старый, умудрённый жизнью юкагир пытался объяснить русским, что сия немалая река Анадырь течёт с окрестных гор не на север, к Студёному морю, а совсем в другом направлении и впадает совсем в другое море. По берегам того моря обитают совсем другие племена.

— Сколько загадок предстоит нам отгадывать, сколько тайн открыть, — говорил Гаврилов казакам. — Пока что знаем одно: Колыма — ещё не край земли.

И отважные первопроходцы загадки те пытались на свой страх и риск разгадывать, пускаясь предерзко в рискованные плавания на восток от колымского устья. В 1646 году промышленники Исай Игнатьев Мезенец и Семён Алексеев Пустозерец отправились с шестью спутниками на коче в восточном направлении от Колымы. Примечательно, что прозвища этих отважных людей говорят об их поморском происхождении. Мезенец — явно уроженец Мезени, а Пустозерец — с нижней Печоры, где когда-то стоял острог Пустозерск, место заключения неистового протопопа Аввакума.

Коч Мезенца и Пустозерца плыл по морю двое суток и добрался до Губы, которая была названа Чаунской. На берегу Губы находилось поселение чукчей, встретивших русских миролюбиво. Между ними завязалась меновая торговля. Особенно ценили чукчи медные котлы, давали взамен «рыбий зуб», то есть моржовую кость. Это оказался для русских промышленных людей новый предмет торговли, который сразу же вызвал пристальный интерес.

Моржовая кость, точнее, моржовый клык, как и пушнина, становится ценным предметом русского промысла. Он стал той притягательной силой, которая влекла первопроходцев всё дальше и дальше на восток. Изделия из моржового клыка, покрытые искусной резьбой, стали пользоваться спросом у московской знати, посылались в качестве ценных подарков иностранным государям, охотно покупались иноземными купцами. В Оружейной палате Московского Кремля можно увидеть великолепное тронное кресло российского царя, отделанное резной моржовой костью. Сведения о «моржовом зубе», приходившие с Колымы, естественно, заинтересовали и якутского воеводу и сибирский приказ в Москве, и казаки в дальних острожках стали получать указания увеличивать добычу.

К сожалению, экспедиция Исая Игнатьева Мезенца и Семёна Алексеева Пустозерца не смогла продолжить плавание к востоку от Чаунской Губы. Помешали заторы льда, преградившие дальнейший путь. Но всё же вернулись мореплаватели на Колыму с богатыми впечатлениями и ценными сведениями.

Доходили до казаков слухи о том, что в тундре изредка находят останки каких-то неведомых огромных животных, которые ныне уже не водятся. А в слое вечной мерзлоты иногда обнаруживают и хорошо сохранившиеся их туши, покрытые рыже-бурой шерстью. Самое удивительное в них — огромные изогнутые клыки-бивни. Конечно, речь шла о вымерших мамонтах. Дежнёв не раз был свидетелем того, как юкагиры привозили в острожек для обмена пожелтевшие мамонтовые бивни, которые тоже высоко ценились. Искусные косторезы могли изготовить из такого бивня великолепную резную поделку. В целом, однако, кость мамонта встречалась нечасто, а добыча её носила случайный характер.

А на моржовую кость спрос сразу же оказался высоким. И это заставило Гаврилова заговорить с Дежнёвым доверительно.

   — Привезли из Якутска новость. Замышляется-де большая восточная экспедиция из наиболее состоятельных торговых и промышленных людей.

   — Кто поведёт экспедицию?

   — Этого я не знаю. Скорее всего кто-нибудь из богатых торговых людей. Он, конечно, будет нуждаться в помощнике, бывалом казаке, сведущем в военном деле. Не думаешь, что выбор может пасть на одного из нас?

   — Откуда мне знать?

   — Полагаю, что глава экспедиции получил от воеводы право подбирать на Колыме нужных людей. Ты, Семейка, готов бы был отправиться в такое плавание?

   — Заманчиво.

   — Вот и я так думаю.

Стали делиться предположениями насчёт той задачи, какая будет поставлена перед восточной экспедицией. Согласились, что задача эта будет широкая и не ограничится только поисками новых соболиных промыслов и лежбищ моржей да в приведении в подданство московскому государю аборигенных народов, кои обитают к востоку от Колымы. Мореплаватели должны были убедиться в доступности для плавания восточного отрезка Студёного моря, отыскать загадочную реку Анадырь, о которой среди юкагир ходят неопределённые слухи. По всей видимости, эта Анадырь впадает не в Студёное, а в какое-то другое море. Может быть, это Ламское море, уже знакомое русским? Имеется ли выход из Студёного моря в тёплые моря? Сколько задач встаёт перед экспедицией!

По всей видимости, ни Гаврилов, ни Дежнёв не получали от аборигенов каких-либо сведений, прямых или косвенных, о существовании пролива, разделяющего два материка, и «Каменного носа», за которым береговая линия резко поворачивала на юг. Если бы колымские юкагиры такими сведениями располагали и они стали бы доступны русским, то свидетельства этой осведомлённости можно было бы найти в отписках русских землепроходцев. Стало быть, выяснить существование пролива, получившего в поздние времена название Берингова, — такая задача перед будущей экспедицией стоять не могла. В географических представлениях русских о крайнем северо-востоке Азии в те времена было ещё много белых пятен. Требовались ещё время и усилия первопроходцев, чтобы все они восполнялись в результате новых походов и открытий.

Семён Иванович оставался в Среднеколымске при Вторе Гаврилове, главном колымском администраторе. Иногда он ходил в юкагирские поселения для сбора ясака или занимался пушным промыслом.

В Нижнеколымске бросали якоря кочи промышленников и торговых людей, откуда они растекались по всей Колыме, чтобы вести торг и промысел.

В начале лета 1647 года внимание обитателей Среднеколымского острога привлёк добротный крупный коч, управляемый гребцами. Парусиновый парус был приспущен.

   — Разузнай-ка, что за люди пожаловали к нам, — приказал Гаврилов молодому казаку, который был при нём для всяких поручений.

Коч бросил якорь в некотором отдалении от берега. От него отделился баркас с двумя гребцами и невысоким сухопарым человеком, державшимся начальственно. Гаврилов узнал в нём старого знакомого Федота Алексеева и остановил молодого казака: