— Василий и раскис от тех слов?

   — Не знаю всех обстоятельств. Скорее всего Васька избавиться от Парфёна хотел, чтоб не осложнять своих отношений с воеводами. Вот и возвратил часть шкурок Ходыреву и отпустил его на все четыре стороны. А в Устькутском довелось Парфёну встретить воевод. Там же оказались какие-то казаки, обиженные в своё время Ходыревым. Они и пожаловались на него воеводам — мздоимец, мол, грабитель. Воеводы не стали долго разбираться и обошлись с Парфёном круто. Всю мягкую рухлядь, какая была при Ходыреве, велели отобрать в пользу казны. Парфён остался гол как сокол.

   — Что с ним теперь?

   — Этого я не знаю. Сам-то много шкурок напромышлял во время службы на Яне?

   — Хорошо напромышлял.

   — Рискуешь лишиться всей своей добычи.

   — Это почему же?

   — Головин распорядился, чтоб таможня отбирала у казаков, возвращающихся из походов, все собственные запасы мягкой рухляди. Все шкурки, которые сами напромышляли охотой и меновой торговлей.

   — Но почему же, по какому праву, по какому закону?

   — Вот такой же вопрос задал один из ограбленных казаков самому воеводе. И знаешь, что Головин ответил? Я сам для тебя и право, и закон. Твоё дело, казак, службу государству нести, а не мошну набивать. Коли не понять тебе это, можем вразумить батожками.

   — И казаки терпят такое беззаконие?

   — Пишут челобитные в Москву. Но Головин прослышал про то и стал перехватывать грамоты. Двух жалобщиков посадил в темницу и велел посечь плетьми. Советую тебе, Семейка, и твоим казакам поостерегаться.

   — Чего мы должны остерегаться?

   — Ведь вы же везёте не только ясачную казну, но и собственные шкурки.

   — Везём, конечно.

   — Рискуете всё потерять.

   — Что советуешь, Исайка?

   — Немного схитрить. Обвести таможенников вокруг пальца.

   — Не привык жить обманом и хитростями.

   — А если сама власть в лице воевод поступает с тобой бесчестно?

   — Не знаю, что и сказать тебе...

   — Я же хочу разумный выход всем вам предложить.

   — Какой ещё выход?

   — А вот... слушай меня. Я приехал к якутам делать закупки лошадей, седел, снаряжения, зимней меховой одежды.

   — И делай на здоровье свои закупки. Мы-то здесь при чём?

   — Какой же ты непонятливый. Семейка. Я расплачиваюсь с якутами вашими шкурками. Они, особенно соболь, имеют хождение наравне с деньгами. Вы избавляетесь от шкурок. Я даю вам долговые расписки. Придётся тебе отправляться снова в дальний поход, зайдёшь ко мне в лавку и я возвращаю тебе свой долг нужным тебе товаром, продуктами, одежонкой, снаряжением. Понятно тебе?

   — Хитёр же ты, как я погляжу.

   — Не был бы хитёр, не был бы торговым человеком. К твоему сведению, я тепереча не приказчик, а компаньон сибирского купца. Не Исайка, а Исай Козоногов. Доверяешь мне?

   — Хотелось бы с казаками посоветоваться.

   — Посоветуйся.

Дежнёв рассказал казакам о предложении Исайки — отдать ему личный запас пушнины под долговую расписку, чтобы впоследствии Козоногов погасил свой долг товарами. Казаки в целом одобрили предложение торгового человека, но один из казаков заметил:

   — Таможенных крючкотворов так просто вокруг пальца не обведёшь. Могут и разгадать хитрость.

   — Это уж точно, — согласился другой.

   — Значит, надо поступить осмотрительно, не дать повода заподозрить нас в хитрости, — продолжал первый казак. — Исайке отдадим не все шкурки. Малую толику оставим при себе. Если таможенники и отберут, ущерб нам, конечно, будет. Но хитрость нашу не разгадают.

   — А что скажем таможенным крысам, если придерутся — а пошто, казаки, так мало мягкой рухляди напромышляли? Ведь вы же опытные промышленники. Сознайтесь, куда шкурки припрятали? — испытующе спросил Дежнёв.

   — Скажем, ничего не припрятали, проверяйте скарб наш, коли не верите, — ответил один из казаков. — А напромышляли мало, потому что службу на Яне несли трудную. От лютых морозов страдали. Больше у камелька в избе сидели, чем охотились.

   — Добро, казаки, — согласился Дежнёв. — Так и скажем про лютые морозы.

Крепкий организм Семёна Ивановича преодолел болезнь. Маленький отряд казаков из четырёх человек покинул якутское селение и вышел берегом Лены в направлении Якутска. Исай Козоногов с двумя помощниками остался в селении для закупок. Он стал обладателем большой части личной пушнины, собранной казаками на Яне.

Незадолго до возвращения Дежнёва на Лену прибыли первые якутские воеводы, стольники Пётр Петрович Головин и Матвей Богданович Глебов. Это произошло лишь весной 1641 года, хотя назначение состоялось в мае 1639 года. В течение почти двух лет добирались воеводы от Москвы до Якутска, не утруждая себя спешкой. Надолго остановились в Тобольске, бражничали с тамошней чиновной верхушкой, запасались здесь казной, припасами, привлекли на службу в Якутск более трёхсот сибирских казаков. Потом состоялась продолжительная остановка в Енисейске. Там к ленскому отряду присоединились ещё несколько десятков енисейских казаков. Последнюю длительную остановку воеводы сделали в Устькутском остроге, ожидая, пока Лена очистится ото льда и откроется для свободного плавания.

Якутские власти давно были предупреждены о том, что едут стольники со свитой и большим пополнением казаков. Ожидалось большое пополнение, и острог становился тесен. Надо было позаботиться о строительстве новых жилищ. Поярков выслал навстречу воеводам наряд казаков на лодке. Строго наказал им — как заметят на Лене приближающийся караван дощаников, пусть незамедлительно спешат к острогу с донесением.

И вот воеводы Пётр Головин и Матвей Глебов с дьяком Евфимом Филатовым, с пышной многолюдной свитой, состоявшей из подьячих лиц духовного звания, детей боярских, казаков прибыли в Якутск на исходе весны. К берегу причаливала длинная вереница дощаников, стругов, лодок. Воевод встречали торжественно с хлебом-солью, с почётным караулом казаков. Поярков суетился больше всех, чтоб в грязь лицом не ударить. Заставил казаков начистить до блеска пищали, принарядиться, а тех, у кого нет новых кафтанов, залатать и почистить старые. Торговые люди приготовили для воевод подарки — лучших соболей и моржовую кость. В стороне от казаков толпились любопытные якуты. Им хотелось своими глазами узреть больших русских тойонов.

Первым вышел на берег Головин в длиннополом кафтане на меху, в высокой боярской шапке. За его спиной как-то потерялись Глебов и Филатов. Хмуро оглядел Головин толпу, строй казаков, острог. В угодливом поклоне склонился перед ним Поярков, охваченный тревожными думами. Будет ли благоволить к нему воевода, оставит ли его в прежнем его качестве письменного головы, управителя якутской канцелярии? От воеводской свиты отделился гривастый протопоп и осенил толпу на берегу крестным знамением. Начинался новый период в истории Якутска. Его жители ещё не догадывались, с какими для них бедами будет связан этот новый период.

Семён Дежнёв и его спутники, добравшись до Якутска в июне, когда воеводы уже сумели проявить себя, увидели много перемен и много незнакомых лиц. Острог выглядел многолюдным, оживлённым. Не хватало изб, чтобы расселить всех служилых людей. На каждом шагу Дежнёв улавливал слухи, передаваемые шёпотом. Главный-то воевода Головин нравом крут, своенравен, заносчив, жесток. С Матвеем Глебовым, напарником своим, не ладит. С неугодными людьми расправляется лихо — чуть что и угодишь в тюремную избу, а то и батогов отведаешь. При упоминании имени воеводы служилые опасливо крестились.

Не вникая в справедливость этих слухов, Дежнёв поспешил сдать привезённую с Яны ясачную казну якутским воеводам. А собственную пушнину, вернее, то, что осталось от неё после встречи с Исайкой Козоноговым, конфисковали таможенники. Таможенный голова и помогавший ему подьячий не стали пытать казаков расспросами — почему после дольних походов привезли так мало мягкой рухляди. Заметно было, что выполняют они свою неблагодарную миссию неохотно, сознавая, что обижают казаков. Дежнёв всё же не удержался и спросил: